Засыпай

Стояла темная ночь, устало поглотившая Пятигорские вершины. За окном шумел порывистый осенний ветер и шуршала листва. В приоткрытую форточку то и дело залетал одинокий, неуютный гул, мигом распространяющийся по всей площади комнаты. Проскурин лежал на кровати и смотрел в потолок. Он не мог уснуть уже больше часа. В голову без конца лезли отравляющие спокойствие мысли, надежно поселившиеся на задворках сознания. Сегодня он чуть не потерял свою любимую женщину. Чуть не остался навсегда без неё. Дрожащая рука Осечкина, держащая нож около горла Анны, застыла мрачным видением перед взором. Тонкое лезвие почти касалось светлой кожи. Этому психопату хватило бы одной доли секунды, чтобы закончить начатое, одного жалкого мгновения… А дальше — панический страх в женских, родных глазах, упрямо не выходивший из головы. Подполковник тогда стоял напротив неё, не в силах ничего сделать. Он даже не мог выстрелить — прикроется, гад, ей. Оставалось только отчужденно следовать указаниям и надеяться на лучшее. И эта беспомощность сжигала изнутри, заставляя сердце биться в конвульсиях и раз за разом разрываться от переполняющего волнения. «Господи, пронеси!» — мысленно молился мужчина, безоружно глядя на любимую. И их пронесло. В очередной раз, перед самым лицом смерти. Отблеск от автомобильных фар проезжающей мимо машины лениво прокрался по потолку и тут же погас. В номере царила неприятная полутьма. Офицер огляделся и шумно выдохнул, заводя руки за голову. Эта ночь определено сведёт его с ума. С каждой минутой, проведённой под покровом темноты, в мыслях появлялись всё новые и новые тревоги, перехватывавшие дыхание. И они порой доходили до абсурда, в красках представляя, как Анну похищают сейчас, в этот самый момент. Константин пытался их отогнать, пытался погасить и разумом не дать пробраться дальше. Но всё было тщетно. В эту зловещую ночь, безжалостно вскрывающую страхи и внутренности, ему было не до логики. Офицер страшно хотел ее увидеть. Хотя бы на миг — просто удостовериться, что всё хорошо. И тогда можно было бы выдохнуть, скинуть с сердца тяжелый груз волнения и, плюнув на угнетающие мысли, забыться относительно спокойным сном до самого утра. Завтра, конечно, всё повторится. И волнение, и паранойя. Убийства хоть и стали привычной частью его жизни, но мириться с неустойчивостью всего земного Проскурин так и не научился. Но то завтра. Завтра, при свете дня, когда проблемы не будут так преступно увеличены, будет время подумать и принять какие-то решения. Хоть разругаться с администрацией гостиницы, хоть связаться с Москвой, хоть пригрозить всем арестом, но всё-таки каким-то образом переселить Аню к себе, чтоб заткнуть внутренний голос, нелогично ежеминутно кричащий об опасности. А сейчас… Сейчас, наедине с звенящей тишиной и мраком казенных помещений, мужчина терялся и тонул в этих раздирающих видениях. И не знал, что делать. Он сел на кровати, облокотившись на колени. Рука была готова автоматически набрать номер ее комнаты. Но что говорить? Разбудит ведь, а для чего? Дорофеева отдыхает после ужасного дня, восстанавливает силы и потерю крови, а тут звонок посреди ночи, да ещё и без веской причины. Конечно, для себя было всё ясно. Но Проскурин заранее знал, что не скажет девушке о собственных треволнениях. Будет хлопать глазами и судорожно искать какой-нибудь менее откровенный ответ на выбеленном потолке. Сколько раз через это проходилось. В комнате ощутимо похолодало. Хлипкая дверь румынского шкафа слегка покачивалась от новых порывов ветра. Скрипели несмазанные петли. Мужчина поднял голову с ладоней и подошёл к окну. Нет, это не дело. Нужно отвлечься. Он посмотрел вдаль. Напротив находился другой корпус санатория. Несмотря на поздний час, во многих окнах ещё горел свет, где-то даже виднелись маленькие человеческие силуэты. — И что они там делают? — невольно пронеслось в мыслях, — почему не спят? Они же приехали на отдых, где полагается строго по расписанию приводить свой организм в порядок. Ложиться с приходом сумерек и ни свет ни заря вскакивать на зарядку с бодрящими песнями и отличным настроением. Неужели и их внутри что-то гложет? Один, кажется, курит. Тонкий дым взлетает вверх. Курит и точно так же смотрит на бессонный муравейник. Мучается? Возможно. Возможно даже ни капли не меньше офицера. Думает о чем-то своём, скажем, о работе, куда выходить уже через несколько дней. Или вспоминает дом, по которому успел ужасно соскучиться, несмотря на недолгое отсутсвие. Или просто стоит. Стоит и зачарованно глядит на угнетающее небо, пытаясь выбросить из головы какие-нибудь неприятные моменты прошедшего дня. Кто его знает. А может, в этом чертовом санатории ещё кого-то успели похитить за последние сутки. И там его близкий, его бедный близкий, не знающий, как найти себе места; собственноручно сводящий себя с ума, добивая домыслами и фантазией, и так же ужасно мечтающий позвонить, чтобы просто услышать спокойный, желанный голос. Как Анин… Черт. — Да что я, в самом деле, — проговорил подполковник себе под нос, останавливая внутренний монолог. Рука решительно потянулась к окну и закрыла его напрочь. Мужчина, рывком оттолкнувшись от подоконника, вернулся в постель. Пора бы начинать пить успокоительное, если шалят нервы. Выдумал бог невесть что. Со своими тараканами нужно учиться справляться самостоятельно, а не будить из-за пустяков людей в три часа ночи. Проскурин лёг и с головой укрылся одеялом. Всё завтра, и хорошее, и плохое. А сейчас ночь. *** Будильник на прикроватной тумбочке равномерно отчеканивал секунды. Помимо него, в помещении уже около получаса слышалось лишь тяжелое сопение. Наступал самый темный период суток. Внезапно тишину пронзил резкий тонкий звон. От неожиданности офицер привстал и на долю секунды растерялся, неосознанно ища источник звука. Что-то трещало прямо около головы. Телефон. Не успев толком проснуться, крепкая рука тут же схватила трубку. Профессиональная привычка: звонят — значит срочно. Проскурин поднёс устройство к уху и рассеянно произнёс: — Да? — Кость, — будто затравленное, тихо раздалось с другого конца. — Аня? — удивился мужчина, — ты чего не спишь? — Кость, можешь прийти? — она помолчала пару секунд, а затем, словно чего-то испугавшись, торопливо добавила, — мне не по себе. Сон тут же отпал. Проскурин махом откинул одеяло: — Сейчас приду. Он всклочил с постели и стремительно направился к гардеробу. Приплыли! От неожиданности в голове враз вспыхнули все тревожащие ранее опасения. А вдруг он не зря ворочался, никак не находя себе места? Вдруг это было предчувствие? Ведь в ту ночь, когда Анну похитили, офицер тоже не мог уснуть, толком не понимая, откуда взялось навязчивое беспокойство. И лишь когда он, не дозвонившись, пришел в её номер, всё встало на свои места. Неужели и сейчас что-то произошло? Её голос был напуган и обеспокоен. Дыхание, казалось, тоже слышалось чуть надрывно. И эти факты, вкупе с перенесенным ранее, селили внутри мужчины настоящую тревогу, нарастающую от неизвестности. Константин наскоро оделся, даже не включая свет. Он схватил со стола ключи от номера и, сунув ноги в ботинки, вышел в коридор. В холле было пусто и тихо, все постояльцы давно окунулись в сон, и даже дежурная, обычно бойкая и внимательная, негромко сопела, погрузившись в обессиленную дрему. Мужчина прошагал мимо, стараясь ничего не потревожить. Спустился по каменной лестнице на этаж ниже и направился к знакомой двери. Дойдя, он осторожно постучал. По ту сторону хлипкого деревянного пласта послышались шорохи и шаги, и секундой позже дверь распахнулась. В проеме в шелковой пижаме показалась Анна. Её взгляд, обычно яркий и самоуверенный, сейчас был потерян. — Что случилось? — с порога спросил Проскурин, по-хозяйски проходя в комнату. Он огляделся, пытаясь найти очевидный ответ, — приходил кто-то? Поначалу женщина некоторое время наблюдала за ним. В полуосвещённой комнате Константин суетливо осматривался. А потом, плотно закрыв дверь, она медленно подошла вплотную и всем телом прижалась, шумно выдыхая: — Как хорошо, что ты здесь. Офицер, не ожидав, оробел. Он посмотрел на светлую макушку, сейчас касавшуюся его щеки. Чувствовалось тепло. Руки сами собой сомкнулись за спиной девушки. Равномерное дыхание опаляло шею пару молчаливых минут. Всё это время Проскурин терпеливо ждал. Лишь по прошествию долгих мучительных эонов под подбородком неуверенно раздалось: — Кость? — Мм? — мужчина замер. — Мне приснился такой ужасный сон, — Анна говорила медленно и тихо, — будто Осечкин сбежал из камеры, чтобы найти иконы, но в милиции их не оказалось. И он решил, что они у нас… Под ладонями ощутилось лёгкое содрогание. Блондинка опустила голову: — Мне приснилось, что он здесь. Её тело тут же напряглось, словно прячась от воспоминаний. В воздухе появился накал. — Ань, — прошептал офицер, — тебе нечего бояться, Осечкин под.., — фраза оборвалась, когда тонкая кисть сжала борт пиджака. Константин мгновенно накрыл ее своей ладонью. — Тише, — разлетелось по комнате. Он понял всё. Ей не до логики. Ей, черт возьми, не до логики. Сегодня слишком многое произошло, чтобы можно было объяснять такие очевидные вещи. Блондинка нуждалась в защите, и Проскурин почувствовал это. Почувствовал и постарался дать. Она справлялась со своими страхами, ища поддержку в крепких мужских руках. И на это нужно было лишь время. Спокойное, бессуетное, плавное. А мужчина и сам страшно переживал. За неё, за последствия, за всё. Страшно сочувствовал и разделял выходящие эмоции. Но в то же время он радовался. Радовался тому, что это был просто сон. Изрядно помотавший; судя по всему, довольно нехило напугавший, но несуществующий. Им ничего не угрожает, ни вместе, ни по отдельности. Разве этого недостаточно. — Костя, — вдруг отчаянно прошептала девушка, упав лбом на твёрдое плечо. В её интонации было всё. И не прошедший испуг от похищения, и усталость от свалившихся событий, и, наконец, осознание наивности и нелепости ситуации. — Прости, что разбудила тебя, — глаза протяжно разомкнулись, — просто это всё выглядело так правдиво, — женщина мельком потерлась носом о грубую ткань, — и стало так, — взгляд устремился в чернеющую пустоту окна, за которым слышался шорох деревьев, и, понизив голос, Дорофеева практически шёпотом закончила, — так страшно. Подполковник посмотрел на неё сверху вниз. Искренне встревоженная, с чуть взлахмаченными ото сна волосами, Анна выглядела, как маленькая девочка. Её ужасно хотелось защитить, укрыть собой. В душе вспыхнул фонтан теплоты. — Горе ты мое, — выдохнул мужчина. А затем осторожно завёл прядку светлых волос за ухо и ласково посмотрел в голубые глаза, — ну, сейчас то уже не страшно? Анна медленно помотала головой. Константин расслабился. Наконец-то он может быть спокоен. Тёплые ладони неспешно прошлись по холодному шёлку пижамы и остановились в районе талии. *** Добравшись до предрассветных минут, часы негромко прозвонили. Из открытого окна влетел морозный ветер. Поток окатил влюблённых с ног до головы и мужчина теснее прижал невесту. Внезапно его взгляд остановился где-то внизу. — Так, а ты чего босиком? — возмущённо воскликнул офицер, — пол ледяной, Аня! —Девушка наигранно-виновато потупила взор. Проскурин укоризненно посмотрел на неё и безапелляционно заключил, — быстро в кровать! Мужчина в два шага преодолел расстояние до постели и решительным движением откинул покрывало. — А ты останешься? — послышалось сзади. Ну, вот как тут иначе. Стоит, такая родная и притягивающая, и с мольбой в робких, но в то же время хитрющих глазах, хлопает густыми ресницами. — Останусь-останусь, — на вытянутых руках Константин поднял пуховое одеяло и кивнул на матрас, — давай. Анна смиренно опустилась на кровать и тут же была настойчиво накрыта материей. Остывшая за несколько минут ткань обволокла кожу и вызвала табун мурашек. — Могу ещё шерстяное достать, — спохватился мужчина. — Кость, — улыбнулась девушка, — двадцать градусов. — Ночи холодные. — Лучше ложись сам, — Дорофеева слегка подвинулась влево и посмотрела в карие глаза подполковника. Сведенные домиком брови Константина распрямились. Чуть приподнялись уголки губ. Он пару мгновений смотрел на неё в ответ, а затем обошёл кровать и, скинув больше условную одежду, лёг рядом, тут же обняв женское тело и мимолетно целуя невесту в щеку. Через несколько минут тишины щёлкнул выключатель. В комнате воцарился мрак. Всё-таки, как все сложилось! Чертовски хорошо и нужно. Этой бесконечной ночью молодые люди друг другу были крайне нужны. И пусть они не знают, как один ходил из угла в угол, глуша тревогу зазубренными доводами, а вторая проснулась в холодном поту от разбереженных былых травм. Они знают другое — каждый любит. И каждый чувствует это. Не может не чувствовать, потому что от такой любви порой включается свет в соседнем корпусе, качается из стороны в сторону дверь шкафа и крепко засыпает консьержка, по воле судьбы давая двоим сегодня друг друга найти. Проскурин с нежностью посмотрел на почти уснувшее создание, сейчас невольно теснившееся к его груди. Он коснулся губами тёплого лба и чуть слышно прошептал: — Засыпай. А позже, подняв глаза в светлеющую даль предрассветного южного неба, облегченно выдохнул и мягко улыбнулся, то ли своим мыслям, то ли будущему дню, то ли вообще — всему.