Крылья

Кацуки всегда думал, что именно он обрывает чужие крылья, кидает в пропасть с окровавленной спиной и нестерпимой болью в теле. Он думал, что стоит выше Деку, а тот лишь ревет навзрыд очередной раз, вставая вновь и вновь, словно что-то поменяется. Без крыльев в итоге остался только Кацуки. Он единственный стал зависим. Деку взлетал все выше и выше, расправляя роскошные крылья, стоял в полный рост, улыбался и светил так, что глаз было не открыть. Бакуго медленно, но верно терялся в его тени, отходил на второй план. Он взрывал подушки в ладонях, а пух разлетался по всей комнате, медленно тлея, напоминая о собственных сожженых крыльях; крыл матом, пока соседи снизу не начинали стучать; бил посуду о стены и пол, а потом посылал полицейских, которые приезжали по вызову о «домашней ссоре». Да, ссора была, только с самим собой и собственными мыслями в голове. Деку маячил всегда где-то рядом, поджидал около дома, когда хотел вытащить прогуляться, потому что знал — Кацуки пошлет или проигнорирует сообщения и звонки. Изуку пытался помочь с причудой, выходящей из-под контроля, давал советы, которые, Бакуго знал точно, перед этим записывал в очередную тетрадь. Она была двадцать пятая по счету с тех пор, как Кацуки взорвал тринадцатую. Кацуки не нужно было поджидать его у дома, куда-то тащить, разговаривать. Он вообще старался не пересекаться лишний раз, и так зная все и даже больше. Кацуки следил за Мидорией через социальные сети, внутренние базы, знал адрес, ни разу там не побывав и не услышав его от других, знал расписание патрулей, чтобы поменьше встречаться. Кацуки клял самого себя за идиотское сталкерство, глупые мысли, которые крутились вокруг одних и тех же вещей: Деку, битвы, проблемы с причудой и гневом, побитый Деку, очередной переезд в связи с жалобами соседей… До чертиков горячий побитый Деку, который каждый, сука, раз знает новый адрес. Блять. Кацуки пытается усмирить то, что сидит внутри. Он сам ломает вырастающие крылья, вырывает с корнем, задыхаясь от боли. Он заслужил. Всю эту боль, агонию, трясущиеся руки после очередного сражения, галлюцинации в виде повзрослевшего Деку, который смеется, пока Кацуки воет над перьями, прилипшими к ладоням вместе с мясом. Он заслужил сдохнуть, но это страшно. Умирать не хочется совсем, даже если жизнь похожа на ад с вечными муками за свои грехи. Кацуки расплачивается, осознавая, что карма все же сука, пусть иногда и справедливая. Глаз дергается, когда у подъезда нового дома стоит Деку. Кацуки не выдерживает, тянет за собой за воротник куртки, впихивает в квартиру, тяжело дыша. Изуку не успевает открыть рот, когда Кацуки прорывает. Он рыдает, вдохнуть не может, снова вырывает совсем слабые, маленькие еще перья, с хрипами обвиняет в чем-то притихшего Деку. — Каччан? — Заткнись. Зачем ты сюда пришел? Ты меня убиваешь. Ты моя личная пытка. Смейся надо мной сейчас, а потом проваливай! Мне надоело, блять, я больше не могу. Уйди. Умоляю… — Кацуки позорно сползает на пол, тянется руками за спину, раздирает кожу в кровь через одежду. Ему жарко, а трясет так, словно окунули в ледяную воду. Но Деку не смеется. Он падает вниз, кажется, тоже плачет, когда обнимает, накрывает собой сверху. Деку целует спину и просит за что-то простить. За что, черт возьми, его прощать? Он гребаный ангел во плоти, у него даже крылья белые, как снег, пушистые, мягкие, тяжелые. Это у Кацуки они неправильной формы, облезлые из-за постоянных повреждений, с каждым разом все меньше вырастают, хотя так и норовят вернуться в былое состояние. Они темно-красные и кровавые уже по определению. Кацуки сам их такими сделал. Он избавится от них однажды навеки, и тогда… Тогда, может быть, станет легче. Изуку уходит из квартиры, когда у Бакуго заканчиваются силы. Он не смотрит на чужую здоровую спину, красивые крылья, опущенную голову. Не может взглянуть в потускневшие зеленые глаза. Изуку уходит, а Кацуки отключается в прихожей на несколько часов. Он не попадается на глаза два месяца. Кацуки облегченно выдыхает, потому что так проще. Не ему, нет, легче Деку. У него своих забот много, не хватало еще брать на себя ответственность за срывы Бакуго и его нестабильную психику. Кацуки справится, а если нет, тогда уйдет быстро и навсегда, в одиночку, не забирая кого-то с собой следом. Ему такого счастья даром не надо — не хватало еще на том свете за это по счетам платить. Уже с лихвой отдал, пока проценты за неустойку так и капают ежедневно. А потом, пока Кацуки сознательно мерзнет на балконе, Деку запрыгивает туда, без слов надевает на несопротивляющегося парня свою толстовку и заводит обратно в квартиру. Бакуго тихо просит уйти, у него сегодня уже закончился лимит на какие-либо переживания и истерики, внутри только пустота и мысли о том, что на патруль нужно выходить через три часа. Изуку будто не слышит — бродит по квартире, как у себя дома, хлопает шкафчиками на кухне, включает чайник. Он почти насильно впихивает в продрогшие насквозь ладони чашку с чаем и смотрит, чтобы Кацуки выпил все до конца. Бакуго молчит, надеясь, что Изуку уйдет, почувствовав давящую тишину и чужие невербальные сигналы. Но он всегда был упертым, поэтому так же молча садится рядом на кровать в спальне, разглядывая бледное лицо сбоку. У Кацуки кружится голова, потому что запах Деку почти не изменился с тех пор, как они были детьми. Он напоминает обо всем хорошем из прошлого, заставляя дышать, и закапывает живьем под мокрой землей, присыпая сверху щебнем, потому что в голову лезут все те годы издевательств над беззащитным Деку. Кацуки просто пялится на свои руки, опустив голову, смотрит на то, как капли падают в ладони. Он плачет словно без чувств вообще — робот с подобной функцией, не больше. Деку в один момент переползает назад. Кацуки дергается, словно стесняясь того, что не видно под одеждой: ужасные шрамы на лопатках от вырванных десятки раз крыльев. Изуку обнимает со спины, укладывая голову на плечо, берет руки Кацуки в свои, засовывая в карман толстовки. У Бакуго ладони мокрые и холодные до сих пор, а Деку греет теплом собственной кожи. Кацуки чувствует чужие крылья, обвивающие их в кольцо, и не понимает, как Изуку может прикасаться к нему чем-то таким светлым и чистым. Будильник на телефоне напоминает о патруле. Нужно уходить, поэтому Кацуки выпутывается из объятий, в момент замерзая вновь. Геройский костюм он успевает надеть лишь наполовину — Деку за это время кому-то срочно звонит, ругается, кричит почти в трубку. Он хмурится, останавливая Кацуки, приказывает, как какому-то животному, чтобы раздевался обратно, и сам снимает то, что уже нацепил Бакуго. — Ты сегодня никуда не идешь. И Кацуки проклинает его, но бороться просто не может. Не сегодня, и правда. Завтра он возьмет еще три смены взамен этой одной. Может, как говорят, сгорит на работе. В его случае эта фраза приобретает вполне себе прямой и явный смысл. А пока он отталкивает Изуку с пути, заворачивается в зимнее одеяло, когда в квартире больше двадцати двух градусов, и пытается уснуть. Деку ложится рядом, обнимает поверх одеяла — Кацуки перестает трястись только в этот момент и закрывает глаза. Все завтра. С утра Бакуго берет втрое больше смен, как и пообещал себе прошлым вечером, кашляет весь путь домой и впервые покупает сигареты. Кажется, он все-таки заболел и получил очередную дерьмовую привычку, потому что выкурить целых четыре с перерывом в пару минут, а потом блевать в туалете, помогает просто прочистить мозги. И желудок. Оставшиеся в пачке заканчиваются через несколько дней, а дома уже лежит целый блок, чтобы потом не бегать. Деку буквально вламывается в его квартиру, гневно обыскивая шкафы и тумбочки, после того, как на каком-то совместном задании чувствует стойкий запах на геройском костюме. Бакуго знал, что курить в нем плохая идея, но иногда терпеть больше не мог. Изуку ломает сигареты в десяти пачках поштучно. Каждую стирает в порошок под взглядом, горящим злобой и вселенской усталостью, выжигающим слово «мудак» на лбу. Кацуки орет, потому что еще есть силы, но его держат связанного Плетьми, как какую-то марионетку, привязанную к картонке в подарочной коробке, чтобы форму не потеряла. Изуку бьет ему в челюсть, целует, сдирая корочку со свежей ранки на губе, и уносится из дома, оставив вот так. Кацуки после не спит нормально неделю, забывая оторвать зачатки крыльев. А после оставляет царапины на деревянном полу в гостиной, когда приходится выдирать из тела уже окрепшие более менее перья. Кацуки ненавидит себя в новой степени, потому что все равно затащил в это дерьмо Изуку. Он видел, как чужие перья летают по квартире, опав в последний его визит. Бакуго уже не боится сдохнуть, но теперь держит другое — Деку будет больно. Деку будет страшно, а не слабаку Кацуки, который решил все таким простым путем. И Бакуго просто не может сделать еще хуже. Он все равно курит. Целый месяц довольствуется никотином, даже радуется как-то неправильно, что никто не замечает этого, что Деку нет рядом, а в редкие совместные встречи тот, кажется, не заподозривает ничего такого. Кацуки учится на ошибках, поэтому не курит в геройском костюме, а если и срывается, то первым делом сдает его в химчистку, чтобы запах не въелся после в ткань. Бакуго думает, что ему больше не придется наблюдать за таким беспокойным Деку, но случайно встречает его в каком-то переулке. Где стоит и курит, облокотившись затылком на стену. Изуку вырывает сигарету изо рта, треплет ошалевшего сперва Кацуки в поисках пачки. Он слышит сиплое: «Это последняя. Была», — и устраивает с ним настоящую драку. Благо хоть причудой решает не пользоваться, чтобы не привлечь народ. Кацуки в тот день бьет в ответ так, словно хочет убить, но подставляется под удары тяжелых кулаков, видимо, желая сдохнуть следом. Его отстраняют от работы на неделю, когда он приходит в агентство и зачем-то говорит правду боссу о том, где получил разбитое лицо и синяки на теле. Кацуки покупает выпивку и уходит в запой дня на три. Кажется, он пишет Деку, чтобы тот не смел больше появляться в его жизни, а потом идет к окну на кухне, вспоминая, на каком этаже живет. Пятый низковат, поэтому уровень поднимается до крыши пятнадцатиэтажки, на которую довольно легко попасть, если взорвать замок на двери. Сильный ветер треплет волосы, холодит кожу рук, от него слезятся глаза. Кацуки с трудом расправляет крылья, которые отрастил с прошлого раза, шагает в темноту под собой, вспоминая, что такие уже его не поднимут, и опускает веки. — …Идиот! Бакуго понимает, что его несут на руках. Этого в планах не предусматривалось. Деку заносит его в квартиру, опускает в ванну и мокнет вместе с ним под струями воды, пока Кацуки не приходит в себя. Он вылезает, не обращая внимания на возгласы со спины, бредет на кухню за оставшимся алкоголем, оставляя след на полу. Он осознает, что в порыве пытался покончить с собой, хотя не хотел этого делать ради призрачного счастья Деку. Все в жизни не то что катится в ад, а идет по пизде, стоит только появиться в ней Изуку. Деку уходит, оставляя Кацуки одного. Он не может видеть, как чужие руки тянутся назад, начиная болезненный, но привычный процесс. Крылья довели до такого — Кацуки уверен, — значит пришло время избавиться от них вновь. Деку не слышит воплей за закрытой дверью, не видит трясущиеся плечи и разодранную спину. Он увидел лишь царапины в гостиной, пока проходил мимо, но ему хватило, чтобы, закрыв рот рукой, уйти прочь. Сейчас он не поможет, кажется, он и правда делал все это время только хуже. Кацуки молится, чтобы стало легче: бегает, медитирует, занимается йогой, даже мысленно не выговаривая названия поз и дыхательных практик. Он занимается боксом, но продолжает взрывать вещи, бить посуду, курить, кричать. Его жизнь похожа на замкнутый круг, как бы Кацуки ни старался что-то изменить. Потому что Изуку. Это достаточная причина рвать крылья и умолять уйти, подразумевая лишь «останься». Кацуки кажется, что он медленно загибается, его даже причуда подводит все чаще, отдаваясь непривычной болью в кистях. Он смеется с хрипом, слышит от знакомых, что выглядит как ходячий мертвец, режет плечи ножом, чтобы скрыть под костюмом без особых проблем. Суицидника точно выпрут с работы, и тогда у Кацуки на весах появится новая причина закончить это все. Деку расправляет крылья, стоя в полный рост, улыбается камерам, когда получает второе место в топе, уступая кому-то другому. Кацуки из зала видит, что перьев гораздо меньше, но искренне радуется, словно стоит сейчас рядом. Изуку вырывает его крылья сам, когда вновь оказывается в чужой квартире, первым делом целуя Кацуки. Бакуго отдает себя на растерзание, потому что все это время так и нужно было сделать, чтобы лишиться крыльев навсегда, отдать уцелевшие перья другому. Он больше никогда не взлетит, не почувствует эту раздирающую тело боль, останется с ужасными шрамами на спине. Но сможет успокоиться хоть немного, потому что наконец заплатил по счетам. Сегодня ему чертовски больно, но тепло от чужих горячих ладоней. Завтра? Завтра будет холодно, как и всегда, пусто и непривычно легко без веса за спиной. И пусть Изуку будет ломать его сигареты, пытаться что-то исправить, когда уже давно поздно, но по ночам в такие дни будет тепло. В такие дни Кацуки сможет согреться.