Лицом к лицу

Напуганный до смерти извозчик так и не уразумел, везет ли он инспектора или призрака, но не посмел отказать ему дважды. Шторки на окне экипажа были подняты, и редкие полосы тусклого света скользили по темному салону, в котором сидели двое — старший инспектор Жавер и испуганная девушка, прильнувшая к его плечу. Последнее случилось против его воли: она была слишком потрясена недавними событиями, чтобы сторониться незнакомца, который защитил ее честь и столь любезно провожал в пути. Ее не смутили ни его странный вид, ни некоторый запах спиртного, ни то, наконец, что он мужчина, а она — незамужняя девушка. В ней было столько душевной чистоты, что она готова была поверить, что всякий мужчина, отличный от сына месье Лемерже, был столь же благороден, как ее отец — человек добрый и отзывчивый. Она не видела лица попутчика, — а если бы и видела, то не смогла бы прочесть по нему ни одной мысли. Честности ради, стоит упомянуть, что раз или два он взглянул в ее сторону, и взгляд этот был не столь бесстрастен, как хотелось бы, однако уличить его в каких-либо предосудительных чувствах было бы сложно. — Господи... — произнесла она, чуть отдышавшись. — Я ведь даже не спросила ваше имя... Голос ее попутчика не отличался и толикой эмоций. Он говорил отрывисто и сухо; по этой причине даже простые его фразы звучали несколько категорично. В общении с ней он был вежлив и отстранен. — Мое имя вам ни о чем не скажет. — Вы боитесь, я вас выдам... Нет, я не смогла бы так поступить — после всего, что вы для меня сделали... Он глубоко вздохнул — скорее, от усталости, чем от желания выразить какое-либо чувство. — Меня зовут Эмиль. Надеюсь, что завтра же вы сообщите о случившемся в компетентную инстанцию. — Сообщить? — повторила она. — В полицию? Нет, я не могу... они ведь узнают о вас! А как же сын префекта? — Вас не должно беспокоить, — сухо заметил он, — что подумает обо мне сын господина префекта. То, что я сделал, касается только его и меня. Его следовало остановить, я сделал это в меру своего видения ситуации. Если он посчитает, что при этом я вышел за рамки, я готов понести ответственность. — Но мне не все равно! Если вам угрожает арест, ни в какую полицию я не пойду! — Ваш отец будет иного мнения. Упоминание отца вызвало на глазах мадмуазель новые слезы. Прошло еще немного времени, прежде чем она оторвалась от плеча ее попутчика и шепнула: — Простите, что я с вами спорю. Меня зовут Козетта. Я очень вам благодарна, месье Эмиль... Цель их путешествия была достигнута спустя несколько минут. Экипаж остановился у ворот особняка — приятного, не слишком роскошного. Окна первого этажа горели, несмотря на поздний час. Едва сделав первый шаг, девушка неловко споткнулась, и господину старшему инспектору пришлось взять ее на руки. Ворота были открыты — отец Козетты, должно быть, готовил экипаж, чтобы отправиться на поиски дочери. Инспектор огляделся, но дворик был пуст, и он направился на свет фонаря над входной дверью. Дверь не замедлила открыться. — ...Сначала к Бертранам! — сказал человек, обращаясь к кому-то внутри дома. Свет падал на его седеющие волосы и необычно широкую, сильную спину. — Месье, — отчеканил сухой голос, — вам нет необходимости куда-либо ехать. Хозяин дома обернулся с тем волнением, с каким встречают радостную или печальную новость, — и застыл, словно внезапный выстрел грянул над его ухом. Козетта знала приемного отца как «месье Мадлена», хотя он давно не пользовался этим именем. Инспектор Жавер, чей вид внушал и ужас, и сочувствие, знал его как Жана Вальжана.