Плеть, ром и грехопадение

      Проснувшись среди ночи, Диего сразу вспомнил, где он и с кем он. Какое-то время лежал, слушая тихое дыхание Монастарио, затем зажёг свечу. Рядом с подсвечником стоял тот самый флакон с маслом, напоминая, что они с капитаном успели не все; волнуя. О да, определенно волнуя: опустив руку, Диего погладил свой член, быстро твердеющий с каждой новой картинкой, вспыхивающей перед внутренним взором. Некоторая разница в размерах и то, что капитан никогда прежде не занимался подобным, должна была напугать де ла Вегу, но, напротив, еще больше возбуждала. Закусив губу, Диего отвинтил крышку и, капнув масла на ладонь, раздвинул ноги, после чего, немного смущаясь, потрогал кончиками скользких пальцев ноющий от прилившей крови задний проход. Что ж, его бывший любовник Себастьян был прав, что Диего чувствительней сеньориты. Да плевать, в самом-то деле! Он знал, чего хочет и кого хочет – сейчас, немедленно. И он добьется своего. Тем более, не капитану теперь бросать в него камни, если что. А ведь Монастарио неизвестно, что он делит постель с Зорро… Любопытно, капитан в достаточной мере негодяй, чтобы хотеть получить от Лиса то, что Диего собирается дать добровольно? Право, жаль, что Монастарио заинтересован в сеньоре де ла Веге, а не в Эль Зорро, а Зорро ему никогда не победить… Если бы Диего раньше знал, что Монастарио не чужд подобных удовольствий, он бы в своем дневном образе подыграл капитану и, когда тот выбил бы из его рук шпагу… кхм. Да, не стоит Лису путаться с комендантом, а тем более, уступать ему, но вот изнеженному франту, музыканту и книжнику Диего де ла Веге – почему нет? Впрочем, сейчас Диего был цельным, он не мог иначе. Не мог играть в такой момент.       – Диего?.. – хриплым со сна голосом позвал его любовник. После чего увидел компрометирующую позу де ла Веги. – О-о…       – Да, команданте, я тоже хочу, – со смешком отозвался Диего, не посчитав нужным изображать смущение, которого не было. И даже не заметив, что обратился к Монастарио так, как обычно обращался Зорро. Смущения не было, а вот нервозность присутствовала. Мягко говоря.       – Выпью воды, и я к вашим услугам, – сказал Монастарио. – Который час?       – Понятия не имею, но ещё не светает.       – Вижу…       Утолив жажду, Монастарио вернулся в постель и, вглядевшись в лицо Диего, внезапно сказал:       – Жаль, что мы заказали только вино, вам ром бы не помешал…       – Я взял с собой ром, но я спокоен!       – Брали, полагаю, для меня? – заметил капитан, опять поднимаясь на ноги. – В седельной суме?       – Да, – сказал Диего, не споря. Ни черта он не был спокоен, конечно же. Пример Монастарио вдохновлял, но от мысли, что комендант его…       – Пейте. Но не переусердствуйте.       – Команданте, у вас скверная привычка отдавать прика…       Лёгкий поцелуй любовника положил конец возмущению Диего.       – Я бываю невыносим, я знаю, – неожиданно признался капитан и ещё раз коснулся губ де ла Веги своими. – Прошу, не спорьте, дон Диего, иначе у нас ничего не получится, а мы ведь оба этого хотим, не так ли?       – Хотим, – как загипнотизированный, согласился Диего и взялся за бутыль.       Темный ром был крепким и отменным на вкус. А поскольку про ужин они забыли, де ла Веге хватило немного.       – Мне тебя готовить таким же образом, или есть что-то ещё, что стоит знать?       – Можно ещё языком, – усмехнулся Диего, – как я слышал. – Ром ударил ему в голову, иначе де ла Вега постеснялся бы говорить подобное.       – Хм… – Не похоже, что Монастарио смутился. Скорее, капитан был деловит и собран. Диего стало весело. – Но все равно нужно смазать?..       – Желательно, – ухмыльнулся де ла Вега. – А плеть вам зачем, сеньор? На случай, если я буду себя плохо вести?       – Именно. Поэтому перевернись на живот. Пожалуйста.       Сверкнув улыбкой, Диего повиновался. Уткнувшись лицом в подушку, он осознал, что нет, ему совершенно не весело. Пусть выпитый алкоголь и туманит голову, не по себе все равно…       Любовник поцеловал его в шею сзади. И ещё раз. Сжал выступающий позвонок зубами и… происходящее стало во стократ лучше, чем ром. Поцелуи, оставляющие на коже следы и укусы чуть не до крови, перемежались с почти невесомыми ласками, и эти ласки будто бы стекали все ниже, и ниже, и ниже… а потом Диего ахнул, когда чужой язык коснулся самого сокровенного. Кровь прилила к щекам и к члену; поерзав, де Вега вцепился зубами в угол подушки, донельзя смущённый. Он с трудом верил в реальность происходящего: это было слишком. Просто слишком. Слишком хорошо… Но, вечность спустя, скользкие от масла пальцы Монастарио все равно вошли внутрь с трудом. И ничего приятного в этом проникновении не было.       – Расслабься, Диего, – мягко попросил капитан.       – Все в порядке, потерплю. У мужчин нечему рваться, если осторожно…       – Диего.       – Я готов.       – Я вижу…       Пальцы исчезли, и Диего выдохнул с облегчением. Возбуждение почти улеглось, и, откровенно говоря, желания продолжать не было, но он искренне надеялся, что оно вернётся. Монастарио ласкал пальцами совсем недолго, но отчего-то настроение испортилось. Снова начало казаться, что принимающая роль все же не для него…       …Короткий хлесткий удар внезапно обжёг спину в области левого плеча и ниже. Вскрикнув от неожиданности, Диего понял, что это был удар плети, которая оставалась лежать на кровати. Но не успел он возмутиться, какого дьявола происходит, как губы любовника прижались к спине – к следу от удара, судя по вспышке боли, и де ла Вега громко охнул. Монастарио целовал ещё и ещё, это было больно и хорошо. А потом ударил снова, и опять жгуче, действительно жгуче целовал свежий след.       – Перевернись на спину, – тихо велел любовник, и Диего, пребывая в неком тумане, повиновался.       Когда Монастарио укладывал его ноги себе на плечи, туман начал рассеиваться. Затем Диего, зажмурившись, почувствовал, как от напряжения на глазах выступают слезы. Мыслей не осталось, кроме одной: попытаться скрыть свою слабость, ведь он Зорро, пусть капитану об этом и неизвестно…       – У вас склонность к «офицерской» позе? – наконец вымолвил де ла Вега, задыхаясь. Следует ли говорить любовнику «ты» или «вы» он уже совершенно не представлял.       – Да уж не к «миссионерской», – ухмыльнулся капитан, двинув бедрами, чем вырвал из груди Диего болезненный стон.       Спустя какое-то время стало легче. Монастарио был чуток, но любовника не щадил, поняв, что тому это не нужно. И впрямь, от подобного напора, от полного контроля над собой Диего возбуждался сильнее, забывал о страхах, проявляющих себя в самый неподходящий момент. Все забывал. Но если бы он мог сейчас размышлять, то отдал бы должное тому, сколь верно капитан оценил ситуацию, сколь мало заботился о собственном удовольствии.       Второй раз был долгим; оба взмокли, а свеча догорела, и темнота спальни полнилась звуками, сопровождающими страсть. Диего, правда, все никак не мог ощутить того рода наслаждение, которое с лёгкостью подарил любовнику – волнующее, проникновение все ещё оставалось болезненным и странным. Кричать от удовольствия под Монастарио не хотелось, словом. И когда горячее свидетельство удовлетворения капитана выплеснулось у де ла Веги внутри, он лишь вздохнул. А вот вскрикнул, бурно изливаясь – чуть позже, от стыдного поцелуя, заставившего вспыхнуть щеки. И продолжал краснеть, когда Монастарио, зажегши лампу, принялся стирать потёки семени со своего лица. Комендант, он… оказался совершенно другим человеком в личной жизни, скажем так. Диего пытался не думать, что, узнав такого Монастарио, непросто возвращаться к вражде. Это были опасные мысли. Мысли, ведущие к предательству того, во что он верил.       – Я забыл о лампе, – сказал Диего, чтобы сказать хоть что-нибудь.       – Я тоже, – ответил любовник. Опершись на столбик кровати, он посмотрел на де ла Вегу. – Как спина?       – Пройдет, – отмахнулся Диего.       – Ты ведь не… – капитан замялся, не договорив.       – Я не, поэтому давай спать, чтобы у тебя были силы на ещё один раз, – храбро заявил Диего, уже в который раз нарушая свои первоначальные планы. Что поделаешь, план и команданте – вещи несовместимые.       Любовник расхохотался.       – Дон Диего, вы не устаете меня поражать!       Фыркнув, Диего перевернулся на живот. И услышал, как капитан присвистнул.       – Знаешь, mi querido Diego, – понизив голос, протянул он, опускаясь рядом, – если бы я был чудовищем, как обо мне говорят, то взял бы тебя вновь, не откладывая… Ты такой… заманчивый… – И любовник поцеловал его в правую ягодицу.       По телу де ла Веги прошла сладостная дрожь; он простил Монастарио и обращение «мой дорогой Диего», и, гм, приставания. Или это были ласки после соития?..       – Лестно слышать, – засмеялся Диего, переворачиваясь на спину и улыбаясь одними губами. Спина отдалась болью, но он не жалел. Ни о чем не жалел. – Я был удивительно ненасытен этой ночью.       – Я от себя тоже не ожидал, – губы Монастарио дрогнули. – Скажи, во всех этих романах тоже так?       – Как «так»?       – Ну… хорошо, но иногда неловко.       – Скорее нет, – подумав, ответил Диего. – В романах принято описывать безумную страсть… ах!       – Вот видишь, – довольно заметил капитан, принимаясь языком, губами и даже зубами терзать его соски, – теперь все правильно.       Опомнившись (и помедлив, наслаждаясь происходящим – совсем недолго помедлив…), Диего отстранил от себя любовника, вплетя пальцы левой руки тому в волосы, а затем, облизав правую ладонь, задвигал ею, прижав их члены друг к другу.       – С этого стоило начать, – хрипло сказал Монастарио, не отводя взгляда. В полутьме его глаза казались темными.       – А не с порки? – поддел капитана Диего, задыхаясь.       Он знал, что вынослив в постели, но одно дело – долго не изливаться, и совершенно другое – получать удовольствие многократно. Было ужасно любопытно, сколько раз за ночь Монастарио удавалось достичь финала с другими партнёрами, но удовольствие захлестывало, лишало способности соображать. Вот бездумно болтать де ла Вега, оказывается, ещё мог.       – Я не порол никого раньше, – признался Монастарио, – но слышал про порку ради удовольствия.       – Вы меня пугаете, команданте, – игриво сказал Диего, а потом ему стало не до разговоров.       Пожалуй, их страсть без преувеличения можно было назвать безумной. Сумасшествие, настоящее сумасшествие, и оно требовало выхода.       Когда любовник, сбиваясь, прерываясь на вздохи, зашептал, что ещё предосудительного он мечтает с Диего сделать – де ла Вега отозвался стоном, и, стиснув зубы, кончил, изливаясь неожиданно бурно и долго. Казалось, только сейчас без следа ушло напряжение, в котором он пребывал с прошлого утра, когда вошёл в кабинет коменданта.       Проваливаясь в сон, Диего успел заметить, что Монастарио закурил.