________
– До встречи, дон Диего, – кивнул на прощание Монастарио, застегнутый на все пуговицы в прямом и переносном смыслах. Диего начал сожалеть о минувшей ночи – так сожалеют о том, что не повторится. Прежде чем он сумел остановить себя, с его уст слетел вопрос, позорно выдавший, по меньшей мере, досаду от сдержанного прощания: – Постойте, сеньор команданте. Скажите… если бы вы влюбились в мужчину, каким бы он был? Энрике Санчес Монастарио улыбнулся – так, что сердце де ла Веги начало биться сильнее и чаще. А затем ответил: – Таким, как Эль Зорро. – Зорро?! – искренне изумился и возмутился Диего, словно Эль Зорро и впрямь существовал отдельно от него самого, и капитан Монастарио только что признался, что какой-то там бандит занимает его мысли стократ больше, нежели наследник влиятельного и богатого семейства де ла Вега! – Но ведь вы ненавидите его, он из себя ничего не… – Дон Диего, довольно. Я всего лишь сказал: «таким, как Эль Зорро». Научитесь прилично фехтовать и смените стиль одежды, тогда, возможно… Желаю хорошего дня! И несносный, самовлюбленный, великолепный капитан Монастарио дал шпоры своему белому коню. Немного придя в себя, Диего запоздало подумал, что, верно, ночью он был излишне осторожен, раз Монастарио так галопирует. Сам он предсказуемо испытывал изрядное неудобство от путешествия верхом. Что же, все ещё можно поправить: признание капитана давало Зорро карт-бланш, не так ли? И вообще, Диего жаждал отмщения! «Научитесь прилично фехтовать», видите ли! И тогда, возможно, его величество соизволит рассмотреть вашу, дон Диего, кандидатуру. Неслыханно, просто неслыха… Неожиданно для самого себя Диего прыснул, а затем звонко расхохотался, пугая птиц в округе. Благо, слышать его хохот было некому. Успокоившись, де ла Вега признал, что сам виноват – нечего задавать глупые вопросы. В действительности, его не могла привлекать перспектива стать предметом сердечной привязанности мужчины, тем более – одиозного коменданта родного пуэбло, однако Диего не мог отрицать, что желает провести несколько ночей в комендантской постели. На губах того, кто при надобности превращался в, м-м, романтический идеал коменданта – разбойника Эль Зорро, заиграла лисья ухмылка. Кажется, помимо восстановления справедливости, у него появился занятный досуг… Слабый голос, мысленно бормочущий, что это аморально – делить ложе с негодяем, Диего усилием воли принудил умолкнуть. Вреда не будет, если ещё раз… или два… а там он, то есть Зорро, все прекратит. Тем более, он сознательно ввел капитана Монастарио в заблуждение, что увлечен им, а подобный обман не делает чести. Что же касается вкусов коменданта… Быть может, все дело в том, что Монастарио становятся скучны покоренные им сердца, а Эль Зорро – единственный, кому капитан уступает? В красках представив, как именно Монастарио придется уступить Лису в этот раз, Диего закусил губу. И пустил лошадь шагом, поскольку весь пылал, а голова совершенно опустела. Когда не владеешь собой, легко упасть с коня. Тем временем синеглазый будущий досуг сеньора Зорро мчался к гарнизону Лос-Анхелеса, с каждой милей все отчётливее сознавая, что совершил ошибку, и удовлетворение любопытства слишком дорого ему обошлось, ведь нельзя отрицать, что ночь с Диего де ла Вегой хотелось повторить. А он был уверен: де ла Вега, он же Зорро, в скором времени пробудит в нем таких демонов, что… Или к черту все, живём один раз, пусть пробуждает? Помнится, Энрике после первого же поцелуя с Диего задумался о романе с ним – так почему нет? Но риск велик… Хмуря брови, комендант вошёл в гарнизон и позвал: – Сержант Гарсиа! – Слушаю, мой капитан! О, сеньор капитан, вы носите… то есть… я не думал… вам к лицу штатское! – Благодарю. Арестуйте вон того хлыща, что прогуливается у наших ворот. – Н-но капитан, это ведь молодой дон Висенте, средний сын дона Рамона, он явно мечтает о своей сеньорите, вчера ведь был День всех влюбленных… – Будет грезить в камере, что сделает его ещё привлекательней в глазах возлюбленной. Выполняйте! – Есть! – И пусть солдаты принесут таз в мою комнату. И горячую воду, само собой. Я приму ванну. – Ванну? В своей спальне? – Что непонятного, сержант? Я устал с дороги, желаю принять ванну. – Умаялись, мой капитан? Отлучались из пуэбло по делу, верно? Эх, даже в праздник не отдохнули… – Вовсе нет. Я был на свидании и отлично провел время. – Вы?! – Вы не считаете меня привлекательным, сержант? – Я-я… Нет, мой капитан! – Будь вы сеньоритой, я имел в виду. – Но ведь у вас уже есть сеньорита, мой капитан, зачем вам я, то есть… И я был бы толстой сеньоритой, увы… – Матерь Божья! – Вы для своей возлюбленной одели этот красивый костюм, я угадал? Но уверен, вы покорили ее сердце в мундире! – Гарсиа! – Прошу прощения, мой капитан! Разрешите выполнять приказ? – Разрешаю. И, сержант… – Да, мой капитан? – Свидание было тайным, вы поняли меня? Разболтаете кому-нибудь – уволю. – Что вы, мой капитан! Ваша сердечная тайна умрет вместе со мной! – Надеюсь на это. Распорядитесь насчёт воды. Оставшись в одиночестве, Энрике подумал, что вскоре жители пуэбло примутся гадать, кого обхаживает комендант. И, пока всех будет занимать эта новость, стоит перед рассветом незаметно, то бишь самолично, убрать расклеенные по пуэбло объявления о награде в тысячу песо за поимку разбойника Зорро, если этой ночью награду за, гм, поимку Лиса получит он сам и отнюдь не деньгами. А там будет видно, что дальше…***
18 февраля 2023 г. в 10:00
Когда он проснулся, уже ярко светило солнце, но комендант, тем не менее, мирно почивал рядом, устроив голову на плече де ла Веги. Сперва Диего умилился и лишь затем подосадовал, что Монастарио ведёт себя как его возлюбленный. Неужели он и впрямь поверил в фальшивое признание Диего? Но как быть с его оскорблениями, с враждой не между Зорро и Монастарио, но между комендантом и сеньором де ла Вегой? Или капитан считает, что их неприязнь и стычки – дело прошлое, а в нынешнем… «Я не ожидал, но я по тебе с ума схожу, Диего», – так любовник сказал за минуту до пика наслаждения. Проклиная себя за мягкотелость, Диего прикоснулся губами к чужому виску. Его никто и никогда не любил, а это было так похоже, так похоже на любовь... Но ведь стоит Монастарио открыть глаза, как все закончится… Диего не хотел. Он желал вновь ощутить в себе напряжённую плоть любовника, его прикосновения, его желание… сладкий стыд от осознания, что позже, фехтуя с ним, он, Эль Зорро, будет помнить эту ночь. Может… может, они ещё раз…
Вздохнув во сне, Монастарио позвал, уже просыпаясь:
– Диего?..
И Диего, не успев себя остановить, назвал капитана по имени:
– ¡Buenos días, Энрике!
Зевая и жмурясь, Монастарио ответил, что сейчас день, а не утро, с чем Диего был вынужден согласиться.
Потом они, надев халаты на голое тело, делали страшную вещь: ели посыпанные сахарной пудрой булочки в форме сердец, запивая их неплохим темпранильо. А после… после Энрике поцеловал Диего, и тот сам не понял, как они вновь оказались в постели, обнаженные, а потом Монастарио оказался в нем – одним слитным движением, как вбрасывают шпагу в ножны. Де ла Вега едва не прокусил губу до крови, но выговаривать любовнику не стал, ведь боль оказалась внезапно сладкой, и вскоре он стонал и вскрикивал единственно от наслаждения, невзирая на то, что их могли услышать.
Когда все закончилось, Монастарио, прежде чем выскользнуть из тела Диего, признался:
– По правде, я ещё столько раз никогда… да ещё после путешествия верхом… и ведь мы впервые… ты понимаешь.
– Испанская кровь – не водица, – гордо заявил Диего, который даже дважды подряд никогда. Прежний опыт сейчас казался ему скромным и недостойным упоминания.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил де ла Вегу капитан, гладя его по бедру.
– Хорошо оттраханным, – усмехнулся Диего. – О-о, команданте, не делайте такое лицо! Уверен, в армии выражаются куда крепче.
– Солдаты – чаще да, – согласился любовник, – а вот офицеры… И ведь не во мне дело.
Диего уж было открыл рот для очередной язвительной реплики, но вовремя прикусил язык, поняв, что его нежелание походить на мальчика из приличной семьи – не то, что следует знать врагу Зорро. Ещё Монастарио не нужно было знать, что прежний опыт Диего был далёк от лирики как от луны, и ровесник, посвятивший его в мужскую любовь, сделал это потому, что на той пирушке наградой победителю в поединке была ласка товарища. Обычно рукой, но Хоакин под смех присутствующих уединился с Диего и предложил то, на что Диего неожиданно для себя согласился. У него никого ещё не было – так, и тогда казалось, что, отказавшись, он распишется в своей полнейшей неопытности. Ночь с первой женщиной случилась позже и понравилась меньше; близость со вторым любовником, начинающим тореро Себастьяном, была весьма неплоха, однако, удовлетворив чужое желание, де ла Вега стал не нужен, более того – его, кабальеро, назвали излишне чувствительным. Позже Хоакин звал развлечься, прозрачно намекая на род предстоящих развлечений, но Диего не был готов ни к оргиям, ни к принимающей роли – а о том, что на его задницу заглядываются многие, он, конечно же, знал. И хотя поцелуи с сеньоритами чаще казались де ла Веге слишком пресными и целомудренными, душу грело осознание, что в их глазах он – сильный, привлекательный мужчина, достойный сердечной склонности, а не тот, чье имя не обязательно знать, главное, чтобы он мог, кхм, ублажать любовника всю ночь.
– Думаю, нам стоит спуститься и позавтракать, то есть пообедать, – сменил тему Диего.
Де ла Вега отчаянно хотел спать и надеялся, что пара чашек кофе хоть немного взбодрят его.
– Полагаешь, праздничные булочки ещё остались, несмотря на то, что время уже перевалило за полдень? – улыбнулся Монастарио, и эта улыбка осветила его лицо, усталое и довольное после бурных ночи и утра. Диего на пару мгновений замер, очарованный, а затем потянулся за поцелуем.