Непростой выбор

      – Полагаю, вы ждали моего появления, команданте?       – Если вы были настолько уверены в этом, сеньор Зорро, то зачем явились? Ах да, вы не впервые не желаете меня разочаровывать, я тронут до глубины души.       – Я заметил.       – Хм… Но почему вы забрались ко мне в спальню, сеньор, а не поспешили, как обычно, на помощь арестанту?       – Потому что, по моему мнению, нам стоит побеседовать.       – …Не знал, что слово «беседа» таит в себе скрытый смысл, и весьма приятный…       – Мы ведь только в ее начале, команданте, – жарко прошептал Эль Зорро, развязывая пояс халата Энрике.       Его губы, губы де ла Веги, которые Энрике узнал бы из тысячи других, припухли и покраснели от неистовых поцелуев. Монастарио был уверен, что разбойник непременно останется в рубашке, дабы не оголять изукрашенную следами страсти и ударов плети спину. Возможно, стоит позволить ему не раздеваться? Энрике вдруг стало любопытно, как возьмёт его Зорро, а не де ла Вега – и влияет ли маска на Диего, когда он занимается любовью… Что было бы, сними Диего маску, но останься в черном? Он стал бы собой? А каков он – настоящий Диего де ла Вега?       – В таком случае, продолжим… разговор? – тихо ответил Энрике, снял чужую шляпу и позволил ей упасть Зорро за спину, повиснув на шнурке, а затем прижался губами к шее разбойника: сперва невесомо, потом втянул кожу в рот, посасывая, прихватил ее зубами…       Лис – нет, Диего, конечно же, Диего, «его Диего» – не возражал, хотя оставшиеся отметины будет очень сложно скрыть: придется, сказавшись больным, укутать шею шарфом до самого подбородка и с неделю сидеть дома. Он позволял ласкать себя так долго и упоительно, как Энрике никогда в жизни не ласкал женщин, и ранее был уверен, что подобному нет места между мужчинами. Податливость любовника вскоре сменилась напором, потом – нежностью, которая еще позже уступила место горячечному вожделению. Монастарио все ждал, что Зорро хоть в чем-то будет отличаться от того Диего, которого он любил минувшей ночью, но вскоре понял, что ошибся: в постели, в его постели, Диего де ла Вега масок не носил.       …Когда, спустя время, Энрике осознает, что хочет услышать то самое «te amo, te quiero» – поймет, что попался в ловушку. О том, что она была расставлена на него, о том, что все и впрямь начиналось с дурашливого пари товарищей «настолько ли глуп и доверчив комендант, что согласится пойти на свидание с Диего», Монастарио узнает случайно, услышав разговор молодого Луиса Авилы с дочерью сеньора Мачадо. И не станет унижаться, пытаясь выведать, знал ли все это время друг детства де ла Веги об их связи, хранил ли тайну Зорро наравне с его глухонемым слугой – просто воспользуется случаем и сменит место службы. Подальше от Верхней Калифорнии. Подальше от Диего де ла Веги. Но де ла Вега – иллюзорный, ведь настоящего Энрике никогда не знал, и он ему не принадлежал, – станет приходить в сны. Мучимый бессонницей и редкими грёзами о несуществующем возлюбленном либо кошмарами о позорном аресте в Лос-Анхелесе на его глазах, Энрике станет перед сном пить вино или ром, чтобы хоть немного отдохнуть. И тогда его ночи заполнятся порочным жаром, отголосками стонов и вскриков, звучащими в голове; памятью о поцелуях, которые были, и признаниях, которых быть не могло. В этих снах Эль Зорро наконец снимал маску, наконец называл его по имени, наконец отдавался не только лишь телом, но и душой.       Судьба внезапно поставит Диего перед весьма непростым выбором, к которому он окажется совершенно не готов. На одной чаше весов – если не одобрение отца, то его привычное к себе отношение, жизнь в довольстве, забота Зорро о благополучии родной Калифорнии и благодарность ее жителей народному герою, успех у женщин, на другой – риск навсегда порвать с отцом, в остальном – полная неизвестность. И пока Диего не сделает выбор, его будет терзать soledad цвета глаз бывшего любовника, необъятная, как небо. Soledad, которую сердце человека вместить неспособно, и поэтому в груди Диего место глупого органа займет иссушенная зноем калифорнийского юга земля, над которой все то же бескрайнее небо. Небо, в которое хотелось упасть, которым хотелось захлебнуться. Или солёным, будто слезы, океаном захлебнуться, чтобы не решать, теряя драгоценное время. Не решать.       Новость об отъезде Монастарио станет для Диего полнейшей неожиданностью. Хотя нет. Часом ранее, проснувшись, де ла Вега обнаружит в своей комнате конверт, а внутри найдет ту простую открытку-валентинку, с которой все началось, и под ставшим за месяцы правдой «Tu Diego» рукой капитана Энрике Санчеса Монастарио, бывшего коменданта Пуэбло-де-лос-Анхелес, будет приписано короткое «Adiós».       От этого безапелляционного «прощай» станет больно, как от удара кулаком в лицо. Не помня себя, Диего помчится в пуэбло и, наконец, встретив сержанта Гарсию в Посада-де-лос-Анхелес, узнает хоть что-то.       – …Я спрашивал его, дон Диего, конечно же, спрашивал! А он сказал, что это неважно. Не моего, мол, ума это дело, куда его переводят. Тогда я спросил, как же его возлюбленная – ведь вы знаете, дон Диего, что День влюбленных он провел с ней, уезжал из пуэбло, а потом было видно, что у него появилась дама сердца. Знаете, что сказал мне капитан?       – Даже не представляю, – еле выдавил из себя подобие улыбки Диего.       – Он сказал: «Она меня скоро забудет, сержант. Видите ли, она замужем, я случайно узнал, что был лишь прихотью для нее. Но это и к лучшему, не стоило нам грешить». Представляете, дон Диего? Бедный капитан Монастарио! Уверен, она ему запала в душу, раз он сказал мне такое. Капитан очень гордый! Только не говорите никому, в пуэбло его не особо любили, вряд ли станут сочувствовать… Интересно, кто эта сеньора… Как вы думаете, дон Диего?       Диего уверил Гарсию, что сохранит тайну и что понятия не имеет, кто избранница Монастарио. Он никак не мог сообразить, что именно узнал о том глупом пари капитан, и почему поступил так с ним. Почему не поговорил откровенно, гордец чертов… Потом пришло понимание, что спал Энрике с Зорро, а Зорро дал понять любовнику, что их не связывает ничего, кроме постели, и не свяжет никогда. К тому же… начали они нехорошо. Диего начал. Будучи уверен, что Энрике не знает, кто скрывается за маской Эль Зорро, он сказал: «Вижу, команданте, вы подобным образом забавляетесь не только со мной, что отрадно – не хотел бы стать исключением». Ответ был неожиданно сдержанным: «Уверен, праздничную ночь вам также было с кем разделить». Диего ещё долго вел себя как глупец и скотина, полагая, что Зорро остаётся неузнанным, и не понимая, что Энрике раз за разом щадит его самолюбие, в то время как он сам, пользуясь почти полной безнаказанностью, слов не выбирал. Де ла Вегу злило, что его променяли на разбойника в маске, более того – Монастарио в первую же ночь отдался Зорро. Злило, что капитан либо оказался неразборчив, либо его равно привлекали обе личности Диего, либо Зорро привлекал намного больше. Злило, что Энрике зачем-то согрешил впервые не со своим обожаемым Лисом. Злило, что обожаемым Лис так и не стал… А когда Диего, то есть Зорро, умудрился уснуть в чужой постели, проснуться среди ночи и услышать, как Монастарио говорит во сне – чтобы понять, что его тайна давно раскрыта, он опоздал. Тянул с откровенным разговором, мучился сомнениями, не совершит ли непоправимой ошибки… А ведь в День Сан-Жорди любовник даже подарил ему книгу – может, стоило не переводить этот дар в шутку, а принять его как предложение более серьезных отношений и намек на то, что Монастарио догадывается, с кем делит постель?       – Не волнуйтесь так, сеньор Гарсиа, капитан Монастарио эту таинственную даму тоже скоро забудет и найдет себе в новом городе хорошенькую сеньориту, – сказал Диего, не столько пытаясь ободрить сержанта, сколько озвучивая собственные мысли.       Но, честно признаться, в его мыслях много чаще фигурировали сеньоры, греющие Монастарио постель. Если капитану встретится кто-то, умелый в любви, внимательный в отношениях, обладающий приятной наружностью и занимающий высокое положение в обществе – то у Диего не останется ни единого шанса. Впрочем, у Энрике слабость к фехтовальщикам, а де ла Вега, к счастью, один из лучших мастеров клинка в Новом Свете…       – Хотелось бы верить, дон Диего, – скорбно вздохнул Гарсиа, – вот только вы не видели нашего капитана, на нем лица не было. Тяжко ему дался этот отъезд, ох, тяжко…       Не в силах более это выносить, Диего поспешил откланяться. Ему придется принимать непростое решение, но, видит Бог, все, что он сейчас хотел – это седлать Торнадо. Де ла Вега не знал в точности, нужен ли он Монастарио, но ему было всего лишь двадцать лет, он впервые полюбил, и слова сержанта подарили ему пусть слабую, но надежду. О том, что капитан недостоин любви, думать было тщетно: сердце говорило Диего одно, разум же подсказывал, что за эти месяцы стоило узнать любовника лучше, общаться с ним больше. Де ла Вега понимал, что если пустится на поиски Монастарио, рискнув всем, то пути назад может и не быть. Вернуть расположение капитана казалось сложной задачей, но что, если Диего не захочет отношений с Энрике? Не сможет быть с ним… Даже их встречи плохо сочетались с враждой, а уж теперь не получится делать вид, что ночи, проведённые вместе, ничего не меняют. Но и вырывать с корнем из себя свои чувства, не будучи до конца уверенным, что они отравляют его душу, Диего не решался. Накатывало отчаяние, и он почти жалел, что Монастарио не убил Зорро в поединке: это был бы простой и красивый выход. Может, Энрике все это понимал и уехал, избавив Диего от мук выбора? Но зачем подарил книгу?.. Труд по фехтованию, разумеется – что ещё можно подарить Эль Зорро?       Te amo, te quiero… Amor de mis entrañas, viva muerte… Enrique.