Может быть

Последние два месяца Салазар провел в постоянных исследованиях. Не то чтобы Хельга за ним следила. Она… наблюдала. И беспокоилась. Возможно, ее внимание немного выходило за рамки дозволенного и шло вразрез со всеми приличиями, но, видит Мерлин, за Салазаром действительно нужно было приглядывать. В погоне за новыми открытиями он забывал о школе. Забывал о еде. Забывал выйти на улицу, пока еще было светло, а по ночам иногда растерянно смотрел на Черное озеро, словно пытался вспомнить, где находится. Хельга так переживала, что и сама забывала о сне. Ровена лишь посмеивалась над ней и укоризненно качала головой. Будучи верной себе, она поняла все гораздо раньше Хельги. Поняла, а потом посоветовала ей отделаться от странных мыслей и желаний. Хельга тихо вздохнула. Тесто липло к пальцам, а заколдованный мешок муки нетерпеливо покачивался взад-вперед, ожидая, пока хозяйка вернется из своих размышлений. Ткань забавного платка в цветочек щекотала шею, несколько непослушных прядей вылезли на лоб. Прохладный утренний ветер проникал через приоткрытое окно и раскачивал пучки засушенных трав. Хельга улыбнулась домашнему эльфу, который с благоговением следил за ее руками и запоминал каждое движение, а потом вернулась к работе. Хельге нравилось готовить. Нравилось вставать на рассвете, чтобы проверить свои растения. Нравилось вплетать цветы в волосы и первой пробовать хрустящий свежий хлеб. Ей нравилась жизнь — она была влюблена в само это понятие. И потому было вдвойне странно, что среди всех знакомых Салазар вызвал у нее наибольший интерес. Эльф подал банки с персиковым и малиновым вареньем, но помогать с начинкой не стал. Хельга не хотела его обидеть, и он, вероятно, понимал это. Для нее было важно сделать выпечку самостоятельно. Фартук, надетый поверх бледно-желтого платья, был покрыт белыми бороздами муки. Хельга небрежно отряхнула его и отошла к окну, когда жар печи стал почти невыносимым. Эльф осторожно убирал устроенный беспорядок. За окном мелькнуло темное пятно, и Хельга тут же стала всматриваться в искаженные мутноватым стеклом деревья, пытаясь рассмотреть его. Сердце взволнованно забилось в груди, а потом тоскливо сжалось — темным пятном оказался обычный ворон. Хельга с досадой покачала головой. Глупое, глупое сердце. *** Ровена поправила цветок в волосах Хельги и довольно хмыкнула. — Красиво. Хельга благодарно улыбнулась и поудобнее перехватила ее руку. Мужчины, встречавшиеся им на пути, низко склоняли головы, а потом провожали их долгими красноречивыми взглядами. Ровена не обращала на это внимания, но Хельга все замечала: рядом с высокой, пышногрудой подругой она наверняка казалась неряшливым ребенком. Ровена обладала той красотой, о которой слагали легенды и пели песни. Ее диадема величественно сверкала в темных волосах, маленькие камни переливались всеми цветами радуги. Хельга украдкой коснулась флердоранжа за ухом и хихикнула. И как они только умудрились подружиться? — Ты в последнее время совсем исхудала, — заметила Ровена. — Не стал ли этому причиной тот, о ком я думаю? Хельга смущенно отвернулась, чувствуя жар на щеках. — Не понимаю, о чем ты. Днем солнце палило нещадно: никакого сравнения с холодной росой или прохладным утренним ветерком. Хельга глупо понадеялась, что погодные условия помогут скрыть ее истинные эмоции, но куда там. Ровена всегда была очень проницательна. Она остановилась, вынуждая Хельгу остановиться следом, и осторожно коснулась ее плеча. — Скажи мне, что у тебя все хорошо. Хельга улыбнулась так нежно, как только умела. — Разумеется. Отчего нет? Ровена покачала головой. — Видела я такие улыбки. — Она заправила кудрявую прядь за ухо Хельги и приподняла подбородок. — Он… такой темный, Хельга. Высасывает жизнь из всего, что попадет под руку. И собственные цели ставит даже превыше близких людей. Хельга опустила взгляд. Слова Ровены ничуть не удивили; куда же ей, робкой дурочке, пытаться понять все хитросплетения великого мужского ума. — Ты ошибаешься, — тихо возразила Хельга. — Нельзя видеть в людях только дурное. Она хотела напомнить, как много Салазар сделал для школы и для своих учеников. Но не стала — он не нуждался в ее оправданиях, потому что ему совершенно не за что оправдываться. Салазар не сделал ей ничего плохого. А то, что Ровена увидела в хрустальном шаре или почувствовала во время их разговоров, не должно касаться Хельги. Ровена разочарованно вздохнула. — Тебе не следует его защищать, — настойчиво сказала она. — Защищать тех, кто мне дорог, это привилегия. Обе замолчали, когда дошли до совершенно неприметного места, где заканчивались защитные чары Хогвартса. Через несколько мгновений неловкую тишину разрезал щелчок аппарации — Хельга даже опомниться не успела, как Годрик приподнял ее над землей на добрых восемь дюймов, а потом шумно расцеловал в обе щеки, заливаясь громким смехом. Он повернулся к Ровене, но та вздернула бровь и глянула на него с таким возмущением, что Годрик лишь попятился с поднятыми руками. — Невоспитанный дикарь. — И я рад тебя видеть, дорогая Ровена. Хельга не слушала их полушутливые препирания. Рассеянно потирая щеку, она во все глаза наблюдала за летящим к ней куском пергамента, который был сложен в затейливую змейку. Он плавно опустился на ладонь, позволяя прочитать короткое послание. «Хочу услышать совет той, кто разбирается в растениях куда лучше меня. С.» *** Хельге всегда было холодно в подземельях, но сейчас она с удивлением отметила, что они стали спасением после палящего солнца. Длинные рукава собирали пыль со стен, и в своем светлом платье Хельга казалась здесь лишней. Зато Салазар отлично вписывался в обстановку посреди захламленной лаборатории. Тут и там пыхтели котлы с зельями, но пары почти не трогали воздух. В дальнем конце комнаты на маленьком столе лежал его медальон. А рядом небольшая тарелка с пирожками; одни — с персиковым вареньем, другие — с малиновым. Хельга старалась ни на чем не задерживать взгляд — она и без того слишком долго вмешивалась в частную жизнь Салазара, и поспешно взглянула на него. На мгновение ей показалось, что его губы дрогнули, будто в намеке на улыбку. Но только на мгновение. — Ты пришла. — Конечно. Ты же позвал. Теперь Салазар действительно улыбнулся, и Хельга тут же улыбнулась в ответ. Он подошел ближе, и лаборатория вдруг стала удивительно тесной. К лицу Хельги прилила кровь, а предательское сердце с невиданной силой заколотилось в грудной клетке. Однако Салазар лишь указал рукой на горшок с растением, который стоял прямо у нее за спиной. Зеленые листья и цветоносы тускло выбивались среди мрачной обстановки комнаты. Цветок погибал, и Хельга жалостливо коснулась гладкого стебля. — Земля и уход были нужные, — объяснил Салазар. Низкий голос звучал прямо над ее плечом, а тепло тела согревало спину. Хельга как никогда остро ощутила, насколько обнажена шея. — Это… — Птицемлечник, — закончила за него Хельга. — Да. — Салазар тихо хмыкнул, и она вздрогнула от осознания, как он близко стоял. — Разумеется, ты знаешь. Хельга подхватила горшок и прижала его к груди, как самую большую ценность в мире. Земля пачкала красивое светлое платье, а листья щекотали пальцы. Хельга направилась к лестнице, и Салазар, не говоря ни слова, тут же последовал за ней. — Птицемлечник очень любопытное растение, — сказала Хельга, ласково поглаживая простой глиняный горшок. Ей хотелось разговаривать. Хотелось, чтобы Салазар слушал. И он слушал, хотя наверняка и так знал все, о чем она говорила. Слушал, шагал рядом с ней, не задавая вопросов и не сбивая с мысли. — Его луковицы можно приготовить, а цветки вполне способны украсить любой сад. Хотя, полагаю, он заинтересовал тебя не поэтому… — усмехнулась Хельга, и Салазар усмехнулся в ответ. — Птицемлечник может быть как ядом, так и лекарством. Хельга замерла на пороге собственной теплицы. Салазар огромной тенью возвышался рядом, всматривался в ее лицо долго и пристально, будто что-то искал, и только потом открыл дверь, пропуская Хельгу вперед. Она поставила горшок на один из столиков и с улыбкой повернулась. — Растения нуждаются в солнечном свете, Салазар. Разве что за одним редким исключением. Свет пробивался в теплицу через стеклянный потолок, и листья птицемлечника будто дернулись в ответ на ласковое прикосновение солнца. Хельга взмахнула палочкой, ускоряя процесс созревания, побеги тут же позеленели, выпрямились и удлинились. Один капризный стебель обвил ее пальцы и нежно погладил их. Лишь потом он соизволил произвести прекрасный белый цветок. Хельга улыбнулась. — Красиво. — Да. Она повернулась к Салазару и замерла. Казалось, птицемлечник нисколько его и не интересовал — он с любопытством разглядывал ее лицо. Хельга затаила дыхание, когда он подошел ближе и достал палочку. Короткий взмах — и один из цветков отделился от других, а стебель превратился в тончайшую золотую цепочку. Листья возмущенно дернулись от такого наглого вмешательства, но Хельге это почему-то показалось забавным. — Позволишь? — тихо поинтересовался Салазар. Хельга смущенно прикусила губу, и его взгляд тут же скользнул по ней. Она не могла вспомнить, когда в последний раз лицо так пылало. — Да. Салазар сам обошел ее, остановившись за спиной, и осторожно убрал волосы на плечо. Длинные пальцы задели кожу шеи и, возможно, задержались на ней дольше, чем следовало. Кулон, легший на грудь, оказался теплым, хотя, может быть, дело было в том, как сильно пылала сама Хельга. Она молилась, чтобы Салазар не был легилиментом. Молилась, чтобы он не услышал, не понял ее мыслей. Молила Мерлина, чтобы он не прочитал ее желания в коротком рваном вздохе или в том, как она пошатнулась, когда огромная ладонь коснулась уха, шеи и плеча. Цветки флердоранжа сыпались к их ногам. Хельга не замечала. — Спасибо, — тихо отозвался Салазар. Его голос звучал ниже, чем обычно. И очень, очень близко. На мгновение Хельге показалось, что он благодарил не за птицемлечник. На мгновение Хельга почувствовала, как сухие губы коснулись ее макушки. — Может быть… — робко начала Хельга и прикрыла глаза, коря себя за глупость и жалкие детские фразы, за дурацкое желание задержать его рядом. — Может быть, не только растениям нужно немного света. Но Салазар не рассмеялся над ней. Он долго молчал, а потом ответил задумчивым тоном: — Да. Может быть.