***
— Да, бля, я ниче не выучила! — А я предупреждала. Через полтора часа состоялся уже такой разговор у дверей кабинета истории искусств. Лизхен тихо выла на Луну, Катя стояла рядом и по-тихому злорадствовала, все остальные повторяли. — Мне поставят автомат? — Не-а, нет, не надейся даже. — Кать, ты чудовище, — выразила сочувствие подруге Женя. — Да, — акция давления на совесть Екатерины не удалась. Катя как в воду глядела: Ольга Ириновна, богиня, дарующая автоматы по ИИ, была в этот день благосклонна только к трём ученикам. Лизхен в их число не вошла и сидела теперь как на битом стекле, не зная, чем откупиться от зачёта. Может, анальная девственность прокатит? — Лизхен Щепкина! Вы готовы отвечать зачёт? …И тут вся жизнь пронеслась перед глазами. Всё нутро сжалось в холодный кусок мяса, кровь понеслась по венам с такой скоростью, что перед глазами потемнело, а в ушах зазвенело. Единственный художник, информацию по которому она смогла выучить, покинул её мозг. Руки вспотели… — Нет. Последнее, что видит Лизхен — не вскинутый от журнала на неё взгляд Ольги Ириновны, а грязно-ртутные глаза Кати, сощуренные в неодобрении. А потом — натюрморт. Резкий вздох от удивления и страха. — А кто обещал, что будет легко? — ехидный голос Кати. И вся она: в чёрной рубашке с подвернутыми рукавами, зелёной юбке до колена («Здравствуйте, вам повестка из военкомата!») и своих этих туфлях на семисантиметровых каблучках, с заколкой-крабом ананасиком на голове. Девочка-припевочка, блять. Лизхен поëжилась. Единственная теория, которую ей предлагал мозг — сон. Страшный, неуютный, душный сон. Но что-то внутри Лизхен подсказывало: это мракобесие происходит наяву, она второй раз подряд видит один и тот же урок живописи. — Ëшкин-матрëшкин, — тихий выдох привлёк внимание Жени. — Ты чего? — А ты чего? — Лизхен огляделась: те же самые люди, в той же самой одежде, у тех же самых натюрмортов, на тех же самых этапах. — А кто нибудь подскажет, а какое сегодня число? — Может, тебя интересует сегодня ли зачёт? — ме-е-едленно развернулась к ней Катя, как-то странно щурясь. — Да, сегодня. Ты готовилась? — Нет? О-одолжишь… Тетрадку? — Ну на, бери, дорогая, — и протянула свою целую, сухую, не сморщенную тетрадь по истории искусств. Из рук в руки. — Спасибо. М-могла бы и кинуть. — Лизхен что-то не понимала. Она видела во всём этом какое-то крупное кидалово, но не понимала его сути. — А вдруг я бы в стакан с водой попала бы, м? — ровно отозвалась Катя, разворачиваясь к своему натюрморту. — Учи уж. Точно, это всё какая-то крайне подозрительная хрень. И у неё не так уж много времени, чтобы понять, что происходит. — Пойду покурю, — по прошлому опыту стало понятно, что курить шишки в классе — плохая идея. Приходилось тащиться в туалет на втором этаже. Шишки в самокрутке быстро задымились, но весь дымок вытягивался в открытую форточку. Но удовольствие было недолгим: дверь скрипнула, а сигарета не исчезла от этого звука, а как назло ещё больше задымила. — Приве-ет, лапуль. На пороге холодного туалета стояла она. Прекрасная в бледном синеватом свете, льющемся с окна, блондинка с серо-голубыми, как старый лёд, глазами. — Вика-а-а… — губы Лизхен начали растягиваться в улыбку. Внутренний голос с лицом Кати ворчал что-то про трещину в лице, внутренняя копия Жени улыбалась точно также и зачитывала с бумажки свадебную речь, но всё это было внутри, а снаружи были они: Лизхен, влюблённая взаимно, Вика, в таком же состоянии души и сигарета, которая дотлела до середины. — К-курить будешь? — Буду, — Вика аккуратно взяла самокрутку из пальцев Лизхен одной рукой, второй обхватив ладонь подруги. — Как у тебя дела? — Да так, зачёт вот сегодня. — Хм, а я уже сдала. У вас Ольга Ириновка, так ведь? — получив грустное поддакивание, Вика продолжила. — Она ж автоматы ставит? — Не всем. — Бедняжка моя, иди пожалею, — Лизхен бухнулась в открытые объятия и уткнулась лбом в плечо. — Докуривать будешь? — Угу, давай сюда. Быстро докурив оставшиеся шишки, она крепко обняла на прощание свою родственную душу и, получив за это весьма приятный поцелуй мягких губ в щеку, Лизхен вернулась в класс. — Фу, от тебя шишками жжеными воняет, — запричитала Женя на весь кабинет. — Ага… — Слушай, эт щас бесполезно, ты просто посмотри на неё: выглядит как самый счастливый и укуренный хиппи, наверняка со своей особой встретилась. Ей сейчас что-то говорить как… Как… Как вот этому вот чайнику! — Катя ткнула древком кисточки в постановку, центр которой составлял гордый пузатый медный представитель кухонной утвари. — Ага… — Лизхен ещё раз выдохнула. — Бля, прикиньте, если она такая прийдет на зачёт, — засмеялась та самая с аурой «Ща люлей отсыплю». — Весело, конечно, — Катя вернулась к своей постановке, предварительно нажав плэй на видео. Из наушника, прежде чем она вставила его в ухо, донеслось «Шевронные шестерни так вдохновили Андре, что в итоге оказались на эмблеме…» — Интересно, ей когда-нибудь надоест? Через час Лизхен будет судорожно думать о том, что надо было учить. Грязно-серые, как морская вода в хмурый день, Катины глаза ознаменуют новое начало дня сурка.***
— Сегодня зачёт, да? — Лизхен прерывисто выдыхает. Она точно знает, что происходит. И что да, сегодняшний день не отличается от вчерашнего. — Ага. Учила? — Катя флегматично смотрит на свой натюрморт с металлическим красным чайничком и наносит те же самые мазки краски, что и день назад. И два дня назад. — Ты же знаешь, что да, — огрызается Лизхен, зная, что нет, Катя не знает. Катя хмыкает. — Знаю, — она кивает и передаёт тетрадку. — Учи, дорогая. — А может, она тебе зачёт автоматом поставит? — с надеждой во взгляде к ним поворачивается Женя. — А мне кажется, что нет, — вносит свою лепту Денис. — Когда кажется, креститься надо. — Ты прям как моя бабушка говоришь. — Нам стоит вмешаться? — вмешивается «Мирный атом». — Зачем? Это естественный ход жизни, — так же безразлично отзывается Катя. И отворачивается к Лизхен. — А ты учи. Иначе узнаешь всё о Ситроене. — Катя, нет! — Катя, да! — и хоть она искренне благодарна Денису, против большинства не попрёшь. Через один час, одну встречу с Викулей, один поцелуй в щеку, Лизхен проклинает себя за то, что она родилась. И не выучила зачёт. Тёмно-серый цвет преследует её.***
— Хер с ней, с живописью, дай мне тетрадь по истории искусств. Лизхен настроена решительно, и Катя на неё довольно щурится. — Ну держи, дорогая, удачи, что ли. — Ну спасибо. В этот раз Вика заглядывает сама, коротко поддерживает её, чтобы не мешать, и быстро уходит. Перепалки между Женей и Денисом не случается. Она сдаёт зачёт на три. Этого недостаточно вселенной, видимо, и она закидывает её в ещё один день сурка серым водоворотом.***
Лизхен учит, зубрит то, чего ей не хватило до четвёрки в прошлый раз, начинает даже разбираться в почерке Кати, которая, кстати, сидит и хмурится в свой мольберт. Женя и Денис цапаются на заднем плане на почве роста Женьки и кулинарного таланта Дениса. После, с ещё кипящей от азарта и недавнего спора кровью, Женя подваливает к «А по жопе не хочешь?» с поздравлением: — С днём расстрела Чикатило! — и решив, что просто словесного выражения восторга недостаточно, ещё и обхватывает её за плечи руками. Та взбрыкивает, грубо отталкивает Евгению и бурчит. — Иди нахуй. — Сама иди, — отвечает Женя в оскорбленных чувствах, на что Лизхен хихикает, а потом снова возвращается к зубрëжке. Вика поправляет ей волосы и целует её в макушку. Хочется выкурить шишечную сигарету, но отвлекаться не хочется. И всё же, где-то на подкорке вертится мысль, что что-то важное поменялось. Что под её носом проворачивается какая-то еврейская схема, которую она, почему-то, не выкупает, хотя сама еврейка.***
Она сдаёт зачёт на пять. И снова оказывается в понедельнике. — Сука! — заявляет она на весь класс. — Согласна, — отвечает Катя, покачивая ногой. — Я понять не могу, что же, блять, не так! Катя приподнимает брови. Почему-то она единственная, кто обращает на этот поток сознания внимание. Женя сидит и пыхтит в свою картину маслом «чайник и зелёный апельсин», Денис не обращает на них внимания как всегда, два адекватных человека сидят и ведут себя максимально соответствующе художественной школе: пишут. Катя смотрит на Лизхен в упор. И Лизхен смотрит в ответ на Катю, и всё-всё понимает. Вчера на ней единственный раз был надет жилет под цвет юбки, когда ни на самой Лизхен, ни на остальных одноклассниках, ни одежда, ни причёска, ни макияж ни разу не менялись. Как «Люлей не хочешь?» ходила все эти дни с розовыми стрелками, так и сегодня; как «мирный атом» ходит сегодня с хвостом, так и вчера, и три дня назад. И так ведь со всеми. Спросить в лоб — жёстко и тупо, но… — Ты досмотрела документалку? — Досмотрела, — кивает Катя и улыбается. И они обе понимают, что карты раскрыты. — Расскажешь подробности? — Лизхен смотрит на Катю и надеется, что та уловила намёк. — Пойдём покурим, что ли. — Кать, ты ж не куришь? — Денис резко вскинул голову на старшую, уже стоящую в дверях. — Вот сегодня и начну. В туалете прохладно, и Катя в синем свете, идущем от форточки, выглядит болезненно и угрожающе. Лизхен подпаливает самокрутку и смотрит на неё. — Чтож ты хочешь услышать-то, м? — Катя выдыхает и трет глаза. — Что происходит? Что за «день сурка» такой? — Щепкина думала, что если она найдёт кого-то, кто ответственен за это, то не подойдёт к этому типу и за километр. Но сейчас она не чувствует ни страха, ни смущения. — Простая временная петля, — пожимает плечами Катя, мол, каждое воскресенье так делаю. — Просто, насколько я поняла, тебе нужно было время, чтобы начать действовать решительно, и я его организовала. — И чего ты добивалась? Я же сдала зачёт, почему я здесь? — Да кто ж тебе сказал-то, что мне твоя оценка по ИИ всралась, а?! — вскипела Екатерина. — Ты, блять, признайся, что любишь её! Ходите вокруг да около, окучиваете друг друга, мозги всем окружающим выедаете чайной ложечкой. — И начерта я тогда заморачивалась с пятёркой по ИИ? — У себя спроси, дорогая. — Мне надо просто признаться? И всё? И ты разорвешь этот круг? — Чисто технически, я его прямо сейчас разорвать могу. Надо? — И я пойду сдам зачёт и после объяснюсь с ней? — Тут уж как сама решишь. Хрен с тобой, Лизхен.***
Грязная серая туча в глазах Кати посветлела, когда в класс во вторник вошла Лизхен собственной персоной, а следом за ней Викуля. Щепкина подняла их сцепленные руки и провозгласила на весь класс: «Эт моя девушка.» — Ну аллилуйя, бля, — крикнула Женя и воцарился хаос. Лизхен выцепила Катю ближе к восьми вечера, вывела в коридор и спросила: — Ты можешь прям любую временную аномалию замутить или только петлю? — Любую, — Катя провалилась к стене. В целом, теперь понятно стало, почему в ней столько непонятного… Превосходства? — Тогда два вопроса. Первый: ты встречалась с теми, кого боготворишь? — Я жала руку Фердинанду Порше после его победы на Парижской всемирной выставке 1900 года, — Екатерина просияла. — Второй: как я там… В будущем? — Счастлива. И она, — Катя кивнула в сторону класса. — Счастлива тоже.