Крылья-ножницы-бумага

Теперь Кастиэль чувствует слишком многое. Ощущать человеческое тело – это что-то запредельно неприятное, потому что и саднит что-то, и дёргается, и неприятное жжение чувствуется, и любая царапина кажется оглушительной, потому что Кас не привык, он не уверен, можно ли к этому вообще привыкнуть. К осознанию того, что ты пал. Рухнул с Небес на землю, ударился, видимо, головой, раз решил, что это – не самое худшее, что могло случиться. Самое, на самом деле, Кас понимает, что самое, и что даже смерть – это сущая ерунда по сравнению с падением, потому что если он умрёт теперь, бесполезный и жалкий, ничего не умеющий когда-то-ангел, он не оставит после себя даже следа крыльев на асфальте. Понимать-то Кас понимает, но только ловит взгляд Дина, внимательный такой, изучающий, в нём можно даже беспокойство разглядеть, а может, Касу просто хочется его видеть, хочется знать, что даже сейчас, когда он – бесполезен-бесполезен-бесполезен, он всё ещё нужен Дину, он всё ещё может что-то для него сделать. Кас не знает, что, но обещает себе, что не подведёт, потому что раз он остался – то он остался с Винчестерами, он допускал, что такое рано или поздно может произойти, он не жалел, нет, серьёзно, он абсолютно об этом не жалел. А вот Дин – очень. – Да я ему своими же руками крылья отрезал, – усмехается он горько, Сэму, когда думает, что Кас вышел и не слышит. Кас не слышит, да, он теперь изолирован от его мыслей и теперь ему незачем молиться, потому что молятся только ангелам, а Кас – человек, человек, человек, это стучит по голове осознание, запоздалым таким, но почти не болезненным. Кас – человек, а у Дина на губах горький привкус вины, и ничто его от этого привкуса не избавит. Кас продолжает слышать всё, что тот говорит. Тело кажется чужим и доставляет массу неудобств, теперь приходится одеваться по погоде и тратить время на массу глупых и раньше ненужных вещей; Кас учится быть человеком, и это просто кошмар какой-то, Винчестеры тоже считают, что это кошмар, но вслух не говорят, но он и так это понимает. – Серьёзно, почему я? – Дин косится на ангела в пижаме, которая слишком велика ему, штаны сползают, рубашка сбилась куда-то на плечо, а взгляд такой виноватый, что старшему Винчестеру ему двинуть хочется, только не смотрел бы так. – Ножницы, Дин, ножницы, – отзывается Сэм из-за двери. – Мы решили спор по-взрослому, так что будь добр, учи Каса чистить зубы. Кас быстро учится, на самом деле. Он старается приносить Дину как можно меньше хлопот, но так уж получается, что тот привыкает с ним возиться. – Ножницы, Дин, серьёзно? – Сэмми хмурится и пытается не смеяться, потому что сегодня они решали, кто пойдёт по магазинам с падшим ангелом, потому что уже холодает, не может же он ходить в чужих, неудобных шмотках, тем более сейчас. – Почему ты всегда выбираешь ножницы? – Да пошёл ты, – огрызается Дин. – Кас, куртка, и на выход. Уже-человек покорно плетётся к двери, и, остановившись у неё, оглядывается, склоняет голову набок – идёшь, мол? Дин кивает. А вообще, на самом деле, он просто знает, что Сэмми думает: Дин выберет ножницы. Да и шататься с Касом – далеко не худший вариант развития событий. Он сам натягивает куртку и спешит вперёд. Потом ещё можно будет в паб заехать – надо приобщать падшего к человеческой жизни. – Ты просто не знаешь, – Кас качает головой. – Ты просто не знаешь, что именно я потерял, потому что у тебя этого никогда не было. На самом деле, Дину плевать. Он болтает в стакане остатки коньяка и смотрит куда-то сквозь Каса, усмехается горько, но привычно. Нет, серьёзно, ему плевать, ангел Кас или нет, плевать, куда делась его благодать, а ещё плевать на девицу, которая сунула номер телефона в карман новоприобретённой куртки – пусть Кас делает, что хочет. Главное, он, чёрт бы его подрал, жив, он здесь, Дин может за ним приглядеть, и раз он может – он обязательно это сделает. Теперь его очередь. – Знаешь что, Кас? – он облизывает пересохшие губы. – Заткнись и пей. Кас пьёт слишком много, не рассчитав того, что он теперь человек, теперь-человек-человек-человек, он повторяет это и пьяно, совсем не по-касовски, хихикает, когда Дин, перекинув руку через плечо, тащит его в мотель, Касу весело, легко и хорошо, он видит асфальт-небо-асфальт-куртку-Дина-и-ещё-что-то, он не видит ничего. Падаю, шепчет он, заваливаясь на Винчестера всем телом, падаю, повторяет, держи меня, и вцепляется пальцами в куртку на плече, и Дин держит, ругается хриплым шёпотом, Кас, твою мать, ты пьян. Да, пьян. Да, падает. Да пошёл ты нахуй, Дин, откровенно хохочет уже-не-ангел. Да пошёл ты со своими прописными истинами, со своей грёбаной виной и жалостью, да пошёл ты! Дин сваливает его мешком у двери, ищет по карманам ключи от номера, а Касу смешно-смешно-нихуя-не-смешно, он давится хохотом, он не может стоять на ногах, внутри и снаружи взрываются звёзды, и это страшно и хорошо одновременно. А Дин даже вполовину не пьян так, как Кас. И страшно об этом жалеет. Кас всхлипывает как-то тонко и по-девчачьи, и старший Винчестер, оставив в покое пустые карманы, обеспокоенно наклоняется к нему, беспокоится-беспокоится-беспокоится, а Кас обхватывает его рукой за шею и подаётся вверх, прикасается губами к губам, жадно так приникает, как к роднику с живительной влагой. Дин отвечает, не сразу понимает, что отвечает, и уж точно до него не сразу доходит, что его целует Кас, блять, Кас, мужик, его лучший друг, ангел, который не раз предавал и спасал его, ангел, который вытащил его из ада, сука, сейчас прижимается потрескавшимися губами к его губам, несдержанно так прижимается, они стукаются зубами, Дин поворачивает голову и открывает рот, язык Каса проскальзывает внутрь, щекочет его язык, и Дину плевать, какого хера Кас так хорошо целуется – может, разносчик пиццы оказался не единственным его учителем, а может, рандеву с Мэг повторялось не один раз; плевать ему, и какого хера он отвечает на поцелуй так, как будто всю грёбаную жизнь этого хотел, потому что не хотел, потому что Кас – мужик, потому что вокруг – пиздец, и дальше будет ещё хуже. На веранде темно, и Дин не видит лица уже-не-ангела, потому что если увидел бы, отшатнулся, но нет, он не видит, он пьян, ему можно. Кас отпускает его так же внезапно, как и схватил, ему тоже нужно дышать, он не привык к этому, он ловит ртом воздух и дышит рвано и быстро, а Дин… А Дин ищет ключи. Он не настолько пьян, чтобы не понимать, что это – финиш. Они добираются до постелей и засыпают так, как упали, а вот когда просыпаются, всё оказывается не таким радужным. Касу реально плохо, он слишком сильно и слишком многое чувствует-ощущает-понимает, и желудок сворачивается внутри морским узлом, и его выворачивает наизнанку. – Что вы вчера делали, придурки? – Сэм зол, реально зол, потому что он звонил, но так и не дозвонился, потому что припёрлись они тогда, когда он уже спал, потому что сейчас Кас сидит на полу в ванной, и, судя по звукам, ему действительно хреново. – Ничего, – отмахивается Дин, откидываясь на кровать и закидывая ногу на ногу. А вот сейчас ему реально плевать, потому что каждый через это проходит, потому что Кас сейчас – человек, а отходняк – это вполне себе по-человечески. Дина рвёт внутри, и если у него есть душа, то она сейчас совершенно точно обнялась с унитазом. Губы распухли. Дин помнит, а вот Кас – вряд ли. Сэмми носится с уже-не-ангелом, как с писаной торбой, таскает ему водичку, таблетки всякие, аж смотреть противно, и блеет при этом ещё «а вдруг у него отравление?», «а может вызвать врача?», а Дин ржёт, представляя, как будет объяснять: «да, да, доктор, этому мужику лет тридцать семь, но у него алкогольное отравление, потому что он ангел и нихрена не умеет бухать». Дин не встречал таких, и вряд ли встретит. И только совершенно некстати ловит себя на мысли, что даже теперь продолжает считать Каса ангелом. – Дин, – голос у него слабый и надломленный, старший Винчестер поворачивает голову, показывая, что весь во внимании. – Прости меня. – Заебал извиняться, Кас, – Дин веселится, Дину действительно очень весело. – Всё в порядке. Это даже не утверждение, это вопрос скорее, и Кас не слишком уверенно кивает, да потому что они оба знают, и Сэм, кстати, тоже, что ни черта всё не в порядке. Да только кому от этого легче? Дин не умеет извиняться, и поражается тому, как у Каса получается это делать, тем более, сейчас. Дин не умеет извиняться. Хотя стоило бы. – Ножницы, – Сэм задумчиво смотрит на свою раскрытую ладонь. – Ножницы, Кас? Кас кивает и садится на переднее сиденье – они с Сэмом часто спорят, когда приходит пора выезжать, Касу нравится ездить на переднем сидении и пялиться в лобовое стекло, но он не так часто побеждает в этой дурацкой человеческой игре. Вот ножниц Сэм от него точно не ожидал, равно как и того, что Кас начнёт перенимать у Дина мелкие привычки вроде постоянного облизывания губ или сна на животе; не ожидал этого и сам Дин. А Кас садится на переднее сидение и ждёт, когда братья Винчестеры будут готовы к отъезду. Кас всё время просто покорно чего-то ждёт. Кас ненавидит все эти ощущения, которые наваливаются на него, как маньяк с подушкой, душат и терзают. И эта мозоль на пятке (Дин сам клеил пластырь), и разбитая губа (он, как истинный герой, очень хотел спаси девушку от избиения, а в итоге кроме нахального парня на него набросилась и «пострадавшая»), и сбитый на пальце ноготь – всё это непривычно чувствовалось-чувствовалось-чувствовалось, Кас сходил с ума от передоза ощущений, ему хотелось говорить об этом, но он стискивал зубы и молчал, потому что ловить кайф от того, что ты пал – это ненормально. Всё, что Кас испытывает – ненормально. Сейчас его всё ещё немного волнует правильность. – Что это? – Кас щёлкает пультом канала, сидя на краю кровати; на ней же вальяжно развалился Дин, любезно предоставив ангелу уголок. На экране танцует сногсшибательная девушка, Дин облизывается даже, настолько она сексуальна, и, как и во всех музыкальных клипах, полуобнажена, но Кас не начинает говорить о том, что это срам и нельзя так бессовестно завлекать мужчин своими греховными прелестями, а смотрит во все глаза. На лодыжке девушки змеится вверх тонкая чёрная линия, украшенная узорами, и именно она приковывает взгляд уже-не-ангела. – Татуировка, – Сэм поднимает голову от ноутбука, он, конечно занят поиском нового дела, но не настолько, чтобы не объяснить ангелу то, что не собирается рассказывать старший брат. – Рисунок на коже. – Он не стирается? – Кас чуть склоняет голову набок, продолжая наблюдать за развитием событий на экране. – В идеале, нет, – Сэм вздыхает. – Дин, покажи ему. В номере жарко, а Дину лень расстёгивать пуговицы, потому он просто ухватывает рубашку на спине рукой и тянет вверх, а после, кинув её куда-то на пол, перекатывается на живот. – Вот, – говорит, как будто это может быть непонятно. Символ, отгоняющий демонов, изображён на крепкой груди старшего Винчестера, чёрный и практически идеальный, равно как и сам Дин в представлении падшего. Сэм возвращается к поиску странностей, а Кас внимательно рассматривает грудину развалившегося на кровати мужчины, внимательно настолько, что тот поднимает голову и со смешком (а вроде бы и даже с беспокойством) спрашивает: – Эй, ты всё ещё тату разглядываешь? Вместо ответа Кас склоняет голову и немного вытягивает вперёд руку, шевелит кончиками пальцев – можно потрогать? Дин как-то упустил тот момент, когда начал понимать ангела без слов. Он кивает, и Кас ведёт кончиками пальцев по символу, обводит каждую чёрточку, а Дин облизывает губы, эта дурацкая привычка облизывать губы, а Кас обводит-прикасается-ласкает, ведёт пальцами ниже, смотрит на свою руку удивлённо, как будто это и не он делает, и Дину надо бы его остановить, но прикосновения робкие и неуверенные, и это… странно. Дико. Кас отдёргивает руку, как будто обжёгся. Сэм ничего не заметил. – Я тоже хочу, – говорит когда-то-ангел серьёзно. И хер его знает, почему, но братья Винчестеры соглашаются и обещают отвести его в ближайший тату-салон уже завтра. – Ножницы, – Сэм вздыхает и закатывает глаза. – Дин, ты снова? Серьёзно? Ты такой предсказуемый. – Сучка, – парирует Дин, не слишком расстроенный проигрышем. – Придурок, – на автомате отзывается Сэм. – Следи за ним, и не как в прошлый раз. Дину хочется огрызнуться: мой ангел, что хочу – то и делаю, только вот проблемы сразу две: во-первых, не его, а во-вторых, ни черта уже не ангел. – Кас, куртка, и на выход, – на автомате командует старший Винчестер. – Вот ты сейчас серьёзно? – Дин поджимает губы, пытаясь выразить крайнее неодобрение, но у него не слишком-то получается, потому что Кас действительно серьёзен, хмур и сосредоточен как никогда. – Абсолютно, Дин, – подтверждает он хрипло, и Винчестеру хочется врезать ему этим альбомом с набросками татуировок так, чтобы он пение птиц услышал. – Я против, Кас. – А я хочу. – Вы уже выбрали? – подпархивает молоденькая девчонка, видимо, протеже мастера, и Кас, подняв на неё взгляд, кивает. Девчонка – хорошенькая, как кукла, и даже намеревается дать Дину свой номер телефона, но нахуй этот номер, когда Кас человек и ему сейчас, мать его, будет больно. – Будет больно, Кас, – предупреждает он уже вслух, как будто это может что-то изменить. И правда – ничего. Кас же, блять, падший ангел, куда ещё больнее. – Я хочу крылья на спине, – сообщает Кас уже мастеру. Дин, на самом деле, не сразу понимает, что он говорит о татуировке. Дин не смотрит на его спину. Не хочет он туда смотреть, потому что это почти физически больно, не потому, что он помнит, как неприятно, когда иголкой выкалывают что-то на коже, а потому что блять крылья, сравнительно большие и натуральные – вот что теперь украшает спину Каса. Дину хочется разбить ему нос. – Отметим? – спрашивает он скорее на удачу, потому что помнит, как уже-не-ангелу было хреново, он бы после такого ещё месяца два ни капли в рот не брал. Кас смотрит искоса, немного непривычно. – Хорошо. На этот раз Дин даже не успевает достать ключи, потому что Кас вдавливает его всем телом в дверь, чёртов пьяный Кас, который пользуется ситуацией, и Дин поддаётся, Дин отвечает, запускает руки под футболку и ведёт по спине вверх, Кас дёргается, ему всё ещё неприятны прикосновения, но Дину плевать – сам захотел эти грёбаные крылья. Сам от своих отказался. Дину плевать, но губы и щёки изнутри у него все в ранках, потому что это он виноват в том, что ангел – такой кретин. Ангел переводит дыхание, утыкаясь лбом в плечо Винчестера, и губы Дина растягиваются в абсолютно дебильной улыбке – неумелой, натянутой, но смешливой. – Кас, – хрипло и весело шепчет он. – Отсоси, Кас. …кажется, он едва ли не впервые рад, что Кастиэль воспринимает всё так буквально. Сэм делает вид, что ни черта не слышал, хотя они вознёй разбудили полмотеля, делает вид, что ему всё равно, что происходит между Дином и Касом и с ними троими вместе. А Кас просто слишком многое чувствует, это кома какая-то ангельская, когда ощущения слишком реальны. А Кас ни черта не жалеет, и Дину его тоже совсем не жалко. Потому что они живы, а значит, лучше некуда. «Я не хочу жить, Я не хочу дышать, Если не чувствую тебя рядом со мной. Ты забираешь мою боль, Осознание твоей сущности никогда не было реальнее. Я не хочу спать, Я не хочу видеть сны, Потому что они не утешают меня. То, как ты заставляешь меня чувствовать... Осознание твоей сущности никогда не было реальнее». Это грёбаная передозировка друг другом. А без неё – ломка. – Только попробуй опять съебаться без предупреждения, – серьёзно говорит Дин, когда Кас, поджав под себя ноги, щёлкает пультом от телевизора. А Сэм всё ищет. Для начала хотя бы беруши. Дальше будет куда хуже, им всем это известно. Кас пал, они могут умереть в любой момент, мир катится в дерьмо, но так уж вышло, что они привыкли жить этим мгновением, этой минутой, потому что всё вокруг рушится. – Бумага? – Сэм выглядит ошарашенным. – Дин, ты серьёзно? – Бумага накрывает камень, – старший Винчестер хмыкает. – Но, по сути, это ничего не меняет. Кас, куртка, и на выход. Это уже начинает входить в привычку.