Недосягаемый

Питер заехал на территорию сиротского приюта «Благодатный дом» и, крепко сжав тонкими пальцами круглый руль, остановился недалеко от здания. На улице стояла тёплая солнечная погода, и потому немногочисленные дети, жившие в приюте, сейчас резвились во дворике. С ними был и Джеймс тоже. Он сидел на скамейке неподалёку от них и с добродушной улыбкой наблюдал за тем, как они играли. Его голубой зонтик, которым он всегда закрывался от солнца во время прогулки, лежал рядом с ним в закрытом виде. Заметив его, Питер чуть нахмурился и сжал губы в тонкую линию. Ну вот, опять этот придурок забыл про зонт и про то, насколько быстро он обгорал на солнце. Джеймс вообще много чего забывал в этой жизни, и Питера это откровенно раздражало, нет, даже бесило. Особенно, когда дело напрямую касалось его здоровья. Вот и сейчас, увидев, что старший брат опрометчиво не закрылся зонтом от палящего солнца, он злился. В первую очередь потому, что Джеймс опять обгорит, а ему, Питеру, этого не хотелось. В конце концов, где-то в глубине души он переживал за него, пускай и не показывал этого внешне. И тем не менее, несмотря на своё беспокойство, он не вышел из машины, чтобы напомнить Джеймсу о том, что ему надо бы прикрыться. Напротив, он по-прежнему остался неподвижно сидеть, решив понаблюдать за происходящим на улице со стороны. Всё равно он никуда не спешил, так почему бы и нет? Откинувшись на спинку удобного мягкого кресла, Питер перевёл взгляд на резвящихся на траве детей. Кто-то из них играл, по всей видимости, в пятнашки или догонялки, кто-то лежал на траве, разглядывая плывущие по небу пушистые облака, а кто-то и вовсе сидел под деревом с толстой книгой. Они все выглядели довольно интересными, однако внимание Питера привлёк один ребёнок, отличавшийся от всех остальных. Это был маленький мальчик, внешне очень похожий на Джеймса. Он сидел рядом с такой же маленькой рыжеволосой девочкой, которая активно перебирала что-то в руках, и с неприкрытым интересом наблюдал за тем, что она делала. Приглядевшись повнимательнее, Питер понял, что она плела венок из ромашек. С его губ невольно сорвалась едва слышная усмешка. Когда-то давно, будучи ещё совсем ребёнком, он тоже делал такие для Джеймса, только не из ромашек, а из незабудок. В памяти даже невольно всплыло воспоминание о том, как он, тогда ещё десятилетний мальчишка, улыбаясь так счастливо и солнечно, как умел только он, надевал на голову старшему брату красивый венок, сплетённый из не менее красивых цветов. Сердце болезненно защемило, и Питер вновь нахмурился, закусил нижнюю губу. Внутри всё неприятно сжалось, стоило ему лишь на секунду вспомнить о тех счастливых и беззаботных временах, когда он был ребёнком. Подобные ощущения не нравились Питеру, и потому он, дабы отогнать их, крепко зажмурился и резко тряхнул головой. Обычно это помогало прогнать наваждение, и сегодняшний случай не стал исключением. Картинка из далёкого прошлого, только что маячившая надоедливым пятном в памяти, за считанные секунды испарилась, и тогда он смог наконец с облегчением выдохнуть. «Чёрт, да что со мной такое?.. — мысленно выругался на себя Питер, слегка ударив по креслу ладонью. — Это же всего лишь дурацкая девчонка и дурацкий венок из дурацких цветов, ничего особенного» Чтобы более не ворошить причиняющее ему такую боль прошлое, он переключился на остальных детей. К его огромному разочарованию, ничем интересным они не занимались. Просто играли, общались и, по всей видимости, шутили. Скукота. Так и не найдя ничего, что могло бы хоть сколько-нибудь его заинтересовать, Питер тяжело вздохнул и вернулся взглядом обратно к Джеймсу. Тот по-прежнему сидел на скамье, наблюдая за детьми, но уже с раскрытым зонтиком в руках. Видимо, наконец вспомнил, что зонт ему нужен не просто так. Питер беззлобно усмехнулся. Чего-то другого от его братца и не стоило ожидать. В конце концов, Джеймс всегда был таким, сколько он себя помнил. Он вечно безответственно относился к собственному здоровью, рисковал им ради других людей и даже животных. Единственное, к чему он подходил с необычайной серьёзностью, — его работа политика. Ей он отдавался с головой ровно с того момента, как окончил институт по нужной специальности. Он работал денно и ночно не покладая рук, часто даже не прерываясь на еду или сон. Питеру это никогда не нравилось. Ни тогда, когда он был трудным бунтовым подростком, ни сейчас, когда он вырос и имел свою собственную большую корпорацию, специализирующуюся на разработке лекарств. Кстати о птичках. Наконец вспомнив о том, что он, вообще-то, приехал сюда по делу, Питер взял из бардачка небольшую папку с документами и вышел из машины. Закрывать её он не стал, так как не собирался надолго здесь задерживаться, и потому сразу же направился к Джеймсу. Тот поначалу его не замечал, слишком увлечённый играми маленьких ребятишек, однако вскоре наконец-то обратил на него внимание. Повернув голову в его сторону, он удивлённо вскинул брови. В какой-то момент их взгляды встретились, и сердце Питера пропустило удар. По всей грудной клетке растеклось странное чувство, вязкое, неприятное, болезненное, и он брезгливо поморщился. Такое часто бывало, когда он виделся с Джеймсом или смотрел прямо в его голубые, словно чистое безоблачное летнее небо, глаза. И он бы солгал сам себе, если бы сказал, что не знает, чем оно вызвано. Нет, он знал, он прекрасно всё знал и понимал, но сейчас это было неважно. Сейчас он приехал сюда, чтобы поговорить с Джеймсом о работе. — Ох, Питер, — наконец произнёс Джеймс, когда Питер подошёл к нему достаточно близко. Удивление исчезло с его лица, и на нём расцвела добродушная улыбка. Такая же, которую он показывал абсолютно всем вокруг. — Ты просто так приехал или по делу? — вопрос был до нельзя глупый, ведь они оба прекрасно знали ответ, но он всё равно почему-то спросил. Он каждый раз спрашивал, будто надеялся, что ответ будет другим. Как глупо. — По делу, — холодно отрезал Питер. Улыбка вмиг пропала с лица Джеймса, и в его глубоких голубых глазах поселилась печаль. Тяжело вздохнув, он только опустил взгляд и стал разглядывать носки своих ботинок. — Вот значит как… А я так надеялся… — тихо, едва различимо прошептал он. Пускай он и говорил тихо, Питер всё равно смог раз слышать его слова, и они ему определённо не понравились. Сердце вновь болезненно заныло. — Ой, да брось, Джеймс, ты ведь прекрасно знаешь, для чего я каждый раз сюда приезжаю, — младший Ратри лишь отмахнулся. Эта фраза вышла у него намного раздражённее, чем он планировал, и оттого его сердце больно кольнул укол стыда. — Знаю. И именно это меня и расстраивает, — Джеймс снова тяжело вздохнул и покачал головой. После он подозвал к себе того самого мальчика, похожего на него, и, дождавшись, когда он подбежит к ним, сказал: — Норман, скажи всем остальным, чтобы шли в дом на обед. Я скоро подойду, хорошо? Мальчик кивнул и, коротко поздоровавшись с Питером, убежал оповещать всех остальных. Когда все дети ушли в дом и во дворе остались только они вдвоём, Джеймс наконец поднял на него взгляд. Он смотрел пристально, внимательно, непривычно серьёзно, и оттого у Питера непроизвольно побежали мурашки по спине. . — Питер, — спустя недолгою паузу наконец начал Джеймс, — ты прекрасно знаешь, как сильно я тебя люблю и что я готов поддержать тебя во всём, но только не в этом. — Но почему? — Питер чуть нахмурился. Внутри постепенно стал разрастаться гнев. — Что в этом плохого? У этих детей и так нет будущего, они умрут, Джеймс, так почему бы им не послужить на благо науки? — У всех нас есть будущее, Питер. И у этих детей тоже. — Они больны раком, Джеймс. Им осталось максимум несколько месяцев. Какое, к чёрту, у них может быть будущее? — Ну и что? Это не значит, что ты можешь делать их сырьём для своих бесчеловечных экспериментов. — Зато потом эти эксперименты помогут нам разработать более качественные лекарства. — Люди — не материал, которым ты можешь разбрасываться налево и направо, Питер. Питер раздражённо выдохнул и закрыл глаза, крепко впившись пальцами в папку, которую он по-прежнему держал в руках. Он знал, что так будет. Так всегда было, когда речь заходила о детях из больницы для онкобольных, которую спонсировал фонд Джеймса. Джеймс упорно не понимал и не принимал его методов, даже не хотел его услышать. Он придерживался мнения, что ставить опыты над людьми, даже над онкобольными, — ужасно и бесчеловечно, и потому не хотел предоставлять Питеру возможность их забрать. Сколько бы они ни ругались, сколько бы ни дискутировали на эту тему, его мнение оставалось таким же твёрдым. Собственно, как и позиция Питера. Изменилось только то, что сегодня у него кончилось терпение. — Знаешь что, Джеймс, — набрав в лёгкие побольше воздуха, на выдохе произнёс Питер, — мне это всё надоело. Мне наплевать, разрешишь ты мне или нет, я всё равно это сделаю. Я открою эту чёртову лабораторию и разработаю это чёртово лекарство, хочешь ты того или нет. Джеймс уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, однако он даже не стал его слушать. Резко развернувшись, он быстрым шагом направился к своей машине. Он был зол. Он злился на всех: и на глупого Джеймса, который не принимал его точку зрения, и на этих дурацких детей, которых он так рьяно защищал, и в глубине души на самого себя. Но больше он злился на Джеймса. В первую очередь потому, что он даже не хотел просто его выслушать и понять, как это делали старшие братья в других семьях. Впрочем, чего ещё следовало от него ожидать? Он всегда был таким упёртым и упрямым, когда дело касалось того, что ему дорого и важно. В детстве Питеру это даже нравилось в нём. Он гордился своим старшим братом, ведь тот умел отстаивать свои взгляды и границы, и хотел быть как он, когда вырастет. Он во всём равнялся на него, брал с него пример ещё с ранних лет. Стремился всем помогать, заботился о природе и животных. Но с возрастом он стал понимать, насколько они с Джеймсом всё-таки разные. Сколько бы он ни старался, сколько бы усилий ни прикладывал, у него так и не получалось дотянуться до него, он так и оставался для него недосягаемым. Постепенно Питер разочаровывался в нём, видел, что они отдаляются друг от друга. И в конце концов всё привело к тому, что происходило сейчас. Однако, несмотря на все те негативные чувства, что Питер к нему испытывал, он по-прежнему очень любил его. Даже сейчас. Даже тогда, когда Джеймс не понимал и не принимал его взгляды и позицию. И он знал, что Джеймс точно так же сильно любит его. Только вот он не мог, не хотел и даже не собирался рассказывать ему о своих истинных чувствах. Потому что его любовь и любовь Джеймса абсолютно разные. У Джеймса она чистая, незамутнённая, искренняя. У Питера же, напротив, грязная, порочная, неправильная. И сегодня он только лишний раз убедился в том, что правильно сделал, решив никогда ему об этом не говорить.