° ° °
— Какого хуя эта пресловутая стража меня не пускает, Скарамучча? — Это моя небольшая шалость, я сказал им держать номер Одиннадцать подальше от дверей. Ха-ха… Не говори, что убил их, ведь… — Да я без тебя знаю, что в городе нельзя убивать челядь, успокойся всезнайка, там на улице куча народу. Тарталья продолжает стоять на пороге и возмущаться ещё какое-то время, пока Сказитель перед ним без стеснения переодевается в простое нежное кимоно, всякий раз испытывая жар чужого взгляда на своей коже. Раз печка и водичка для святой задницы Скарамуччи тёплые и готовые к использованию, то можно и расслабиться, а во дворце-то Крио Архонта холод довольно неприятно щиплет кожу. Скарамучча конечно кони не двинет от холода, но от этого ощущать его он не перестаёт, поэтому и ходит со всеми Предвестниками в плащах с мехом, штанах и ботинках. Но когда один рыжий пытается снять с тебя тёплый покров и заняться своими извращениями прямо в сердце мороза, то становится уже не так весело. — …этот Степан — последний наглец. Я, кажись, ему палец сломал. Орал на всю улицу, это пиздец, если выше прознают, то только и вспоминай меня. — Больно сдался ты кому-то. Хватит стоять там, какого хуя ты пришёл? Постоять, побурчать? Раздевайся, а то с тебя течёт снег, бесит. — Говоря это, Скарамучча садится на роскошный диван и под топот чужих сапог раздражённо прикрывает глаза, слегка запрокидывая голову назад. Сидит он в спокойствии, только пока чужие нетерпеливые губы не цепляются за его, утаскивая в кривой, жадный поцелуй. Медленно поднимая голову, Сказитель его только углубляет, эфирно дрожащими руками хватаясь за плечи Тартальи, кто теперь так довольно смотрит на него, отстранившись. — Скучал, ты же скучал, Скарамучча? Шестой уже в сотый раз отмечает то, насколько у Тартальи шершавые руки. Когда он проводит по идеальной — в буквальном смысле — коже куклы ладонями, покрытыми шрамами и мозолями, то по коже пробегает мерзкий табун мурашек. Скарамучча неприятно дрожит в чужих руках, от чего ему становится слишком противно это мгновение. — Ты такой приставучий, пиздец… — Шестой безучастно наблюдает за тем, как Чайлд осторожно опускается ниже, к шее, чтобы оставить свои метки. Да ещё и так целится высоко, чтобы видел каждый прохожий. Тот ещё собственник. Скарамуччу раздражают эти лёгкие покусывания, но он всё равно для удовлетворения партнёра притворяется смущённым. Актёрства в нём предостаточно. — Просто я чертовски сильно люблю твою рожу и тело. Ничего не могу поделать, — между делом улыбается Тарталья, получая в ответ какой-то слишком злой взгляд. — Не пизди давай, — отпустив Чайлда, Скарамучча медленно направляется в другую комнату. — Иди со мной, дурак. — Это какой-то подарок? У тебя хорошее настроение? Плохое? Кто-то не умер, но ты хотел, чтобы умер? — начинает гадать Одиннадцатый и не замолкает, пока его руку резко не хватают, впиваясь острыми ногтями в кожу, таща ко двери в соседнюю комнату. Это ванная. — Ох… Хо-о… Скарамучча, ты, оказывается, таким романтичным бываешь. — Если хочешь выбесить меня по полной и вылететь из дома в одних трусах, то да, валяй. — Огрызнувшись, кукла хватается за пуговки чужой рубашки и так ужасно медленно всё снимает, что Тарталье просто рвёт крышу, однако он только продолжает стоять, улыбаясь. От такой сосредоточенности и холода со стороны хренового Скарамуччи хочется полететь на небеса. Стянув с плеч куклы ненужную ткань, Тарталья, что-то сказав, медленно ведёт рукой от шеи по острым ключицам и чувствует, как прозрачная кожа его партнёра передаёт дикое напряжение лёгким дрожанием тела. Куникудзуши не любит прикосновения. Этот томный, липкий контакт двух тел. Он, холодный, как лёд, получает одни ожоги от Аякса, но терпит, с мужеством принимая лёгкое покалывание на тех участках кожи, где Тарталья поцеловал его раскалёнными губами, заставляя внешнюю оболочку таять. Совсем как лёд и пламя. А терпит он всё не просто так. Скарамучча гордится своей смелостью. Гордится тем, как заставил Тарталью проговаривать вслух каждое своё прикосновение, для собственной готовности. —… сейчас я дотронусь до твоей щеки и поцелую. — Скорее, — сам дрожащими руками лезет к Аяксу, где-то внутри отчаянно держа в узде отвращение. Они, держась друг за друга, в неловком «танце» подходят к белоснежной ванной в форме чаши. До прихода Скарамуччи, чтобы набрать туда горячую воду, трудился не один человек. Весь дом был нагрет и убран специально для Предвестника по его желаниям. Потому что холод Снежной пугал так же, как и глыба льда в грудной клетке. Куникудзуши ненавидит холод, разбивает его, так неловко обнимая Тарталью. Каким бы проблемным тот и ни был, Скарамучча, оставаясь с ним наедине, желает себе только его тепла. Они вместе окунаются в горячую воду, что начинает агрессивно греть ледяную кожу куклы, и расслабляются, переставая льнуть друг к другу. —… когда Доктор меня осматривает… — Скарамучча неприятно вздрагивает от накативших воспоминаний, продолжая свой рассказ, — я не могу подавить тошноту, и, блять, каждый раз он так на меня смотрит, просто гадость. А руки у него, как слизни, вязкие и мерзкие. — Поэтому ты последнее десятилетие уходил от битвы или дрался на большом расстоянии при возможности? Не хотел к нему на стол попасть? Я сейчас проведу по твоей спине… Хотя, размышляя об этом, скажу, что даже я сам бы не хотел, чтобы он меня трогал, — ведёт ровную речь Тарталья, легко проводя мыльной пеной по чужому телу. — Он как я, ходячий труп. Это пиздец, я как вышел из его кабинета, то меня сразу же вырвало. Вспоминать гадко, неделя прошла, а я до сих пор чувствую его прикосновения. — Где? Скарамучча молча показывает места и слушает, истинно слушает, как Чайлд проговаривает каждое своё действие, убирая все «метки» Дотторе, заменяя их своими поглаживаниями и поцелуями. Скарамучча только морщится, но ничего не говорит ему, пока не вспоминает очередную гадость. — Почему ты так резко обнял меня во дворце? — Прости, — слышно бурчание сзади. — Да, виноват. — Ха-а… Сейчас ты слишком послушный, я думал снова поссориться с тобой. — Ты такой злой, совсем меня не любишь? — Хватит задавать такие вопросы, — немного подумав, Шестой снова начинает улыбаться, — ты видел сегодняшний макияж Синьоры? Она словно с похорон своих же пришла… — Похоже, у кого-то выдался плохой денёк. — И это так забавно. Люблю, когда она мучается, пока мне хорошо. — Аякс неосознанно начинает улыбаться, когда слышит это. А Скарамучча пытается вдохнуть воздух, но тот такой горячий вперемешку с паром, что он сразу же отказывается от этой попытки, продолжая быть неестественно спокойным. — Я скоро в Ли Юэ, — как-то внезапно начинает Одиннадцатый, — Пока не знаю, какие там дела могут быть, но у меня есть ещё четыре дня в Снежной. — А я буду здесь ещё две недели, — мрачнеет Сказитель, — тебя серьёзно уже отправляют? — Я же прибыл в Снежную раньше тебя, поэтому «выходные» заканчиваются. Ты приехал сегодня утром, верно же? Скарамучча что-то неразборчиво бурчит и, оторвавшись от Тартальи, ложится на противоположную стенку ванной, чтобы смотреть ему в глаза. — Если я попрошу у Царицы отрядить меня поскорее на задание… — Не хочешь оставаться в Снежной без меня? — Пока два клона Доктора в городе, то нет. — Что-то в голове Шестого Предвестника крутится и даёт сбой. — А какого хуя, собственно, сразу два клона здесь? Тарталья только пожимает плечами, нанося на свои руки приятно пахнущее мыло. Цветочки-хуёчки там. — Мне это не нравится. — Давай не будем о Дотторе и его выблядках, — безэмоционально парирует Тарталья и встречает такой же спокойный взгляд напротив. — Помоешь мне голову? — Скара… — Чайлд, как глупый пёс, начинает светиться и сильнее лыбиться, на что Скарамучча только раздражённо цокает языком и возвращается к Тарталье, снова сидя к нему спиной. — Я осторожно, — кто знал, что кукла Электро Архонта со временем станет такой хрустальной и брезгливой. Хотя Куникудзуши и не знает, что конкретно испытывает к Тарталье, но, находясь с ним в довольно близких отношениях уже как второй год, никак не может полностью отдаться рыжему. Скарамучча сколько раз трахался в своей некороткой жизни, но больше столетия назад он начал по-настоящему раздумывать о том, что чувствует, и тогда же начал убегать от прикосновений, которые оказались не такими привлекательными. Единственным, кто мог дотронуться до него, был он сам. А потом… Этот рыжий ублюдок. Была бы воля Скарамуччи, то он бы уже давно занялся сексом с Аяксом, но только мысль об этом сворачивает внутренности в один узелок, поэтому ему только и оставалось безучастно смотреть на то, как второй бегает в уборную… Хотя Скарамуччу уже давно всё это так заебало, если говорить начистоту. — Я не хочу, чтобы ты уходил, — так, между делом, говорит Куникудзуши, пока Тарталья во всю распинается о том, как хорошо он пообедал позавчера у своей семьи. Сам Чайлд немного опешил от таких слов, сидя на мягком диване рядом с Шестым, что буквально сиял после принятия совместной ванны. — Хватит пугать меня такими фразочками, я словно на тот свет собрался, — смеётся Аякс, подливая им в стаканы ещё немного «Огненной воды». А опешил он от того, что Скарамучча такое говорит на трезвую голову, ведь ни один алкоголь не схватит его. Этот чёрт никогда не пьянеет, просто не может. С одной стороны, есть чему завидовать. — Я серьёзно, ты сегодня никуда не пойдёшь. И хватит подливать себе, в хламину будешь, и я тебя выгоню. — Что-то ты сам себе противоречишь, Скар. — Мурлычет ему в ответ, всё равно подставляя стакан к губам. — Интересно, почему же два Предвестника валяются вместе в одной кровати, как думаешь, Степан? — имитирует низкий голос прислуги, издеваясь. — Да мне похуй на них, убью по дороге на задание. — Долговато они будут жить с этими знаниями. — Я справлюсь раньше. — Не сомневаюсь, — широко улыбнувшись, Тарталья, не предупредив, тянется к Скарамучче за поцелуем, отставив пустой стакан на стол. Куникудзуши же, мелко дрожа, отвечает ему, забывая об очередном грубо нарушенном правиле. Горечь алкоголя скользит в неровном поцелуе, как и какая-то резкая животная потребность в этом контакте. Немного прикусив чужую губу, Скарамучча резко отрывается, оставляя Тарталью слегка расстроенным. Он облизывает свои губы и о чём-то думает, пока Скарамучча скрипит зубами, дотрагиваясь до мокрых волос Аякса, открывая вид на пробитое ухо с серёжкой. Но когда сам Тарталья дотрагивается до его руки в надежде на продолжение, то Скарамучча дёргается назад. — Я должен был сказать, прости. — Забей. За эти два года Чайлд успел выучить одно правило: если Скарамучча позволяет ему искупаться с собой, то всё закончится только на следующее утро, однако это выражение ничего общего с сексом не имеет. Сказитель буквально дезинфицирует «любовника», как бы это ни звучало, смывает с него чужие прикосновения и взгляды, после чего Тарталья может без предупреждений касаться его так, как Скарамучча не позволяет при обычных обстоятельствах. Но сегодня весь вечер что-то гложет его, отчего самому Тарталье становится не по себе. — Ты можешь остаться со мной на все эти четыре дня? — Чайлд устало выдыхает после слов Куникудзуши. Вот что этот мелкий хотел сказать всё время. — Конечно. — Спасибо, — неловко мнётся на месте, поднимая стеклянные глаза на Тарталью, и смотрит так выжидающе… Чайлд не понимает намёков, ему нужно вплотную говорить. А иногда даже слов недостаточно и прилетает бедному рыжему. Да и сейчас он, немного расслабившись под горечью алкоголя, ни с того ни с сего распускает руки, чем серьёзно начинает раздражать Скарамуччу. Тёплая ванна и градус заставили кожу куклы стать более румяной, живой, даже немного тёплой, как выяснил Чайлд, нежно проходясь по старым меткам губами. Он уже было начал снимать это чёртово кимоно, но его остановили, понимая, чем это может закончиться. Тарталья слишком резкий и хаотичный. Слишком быстрый. — Не заигрывайся, говорю, — уже тяжело выдыхает Скарамучча, когда Тарталья оставляет свои ласки у него на груди, осторожно водя языком по ареолу. Первый только кусает свои губы, крепко держась за ткань дивана. Скарамучча даже не понимает, что чувствует сейчас, кроме злости. — Аякс, — шепчет, привлекая к себе внимание пары лазурных глаз. — Это не так происходит, дурак. Никто из нас не готов, так что не заигрывайся, это тебе не подрочил и успокоился, — Куникудзуши нервно сглатывает, но вечную серьёзность с лица не убирает. — Меня в очередной раз отвергли, — смеётся Тарталья. — Потому что ты начитался дешёвых романов и бросаешься на меня, не думая о последствиях или вообще о чём-то. Знаешь, я не хочу, чтобы Доктор мне ещё и задницу латал, — с губ Чайлда слетает очередной смешок. Он внимательно слушает Скарамуччу, продолжая держать его, но оставаться серьёзным при таких разговорах он, как ребёнок, просто не может. — Давай так: мы попробуем завтра, хорошо? Дай мне подготовиться. Секс планируют, Аякс, даже путаны. Тарталья хитро обнимает Скарамуччу, давая молчаливое согласие на все сказанные им слова и одновременно с этим слишком радостно улыбается. Или от того, что клеймо девственника с него наконец спадёт, или совсем от других чувств. Дальше словам Скарамуччи не противятся и конец вечера проходит спокойно. Под ночь же они начинают лениво говорить шёпотом, чтобы не ранить слух, доходят до спальни и ложатся, продолжая тихо сплетничать о других Предвестниках. Но когда под боком Скарамуччи уже слышно умеренное дыхание и собеседник больше не отзывается на своё имя, то кукле становится невыносимо выдерживать это спокойствие. Он выпутывается из одеял и выходит в соседнюю комнату. На столе возле бутылок из-под алкоголя он берёт одну из своих трубок для курения и шагает к окну. Садясь на подоконник, Скарамучча отчётливо слышит, как Тарталья ёрзает на кровати, и уже думает, что тот сейчас выйдет к нему, но похоже градус хорошо прибил номер Одиннадцать к постели, потому Куникудзуши отрадно вздыхает. Проверяя недавно купленный табак, он неторопливо набивает им трубку, смотря в тёмную ночь. Где-то вдали должен стоять огромный дворец Крио Архонта, однако только на радость Сказителю, его совсем не видно из-за бушующих ветров, что так яростно поднимают серебро снегов. Открыв форточку, он зажигает трубку и так же неспешно курит, размывая все ненужные мысли в голове. Дышать кукле не нужно, но он промышляет этим, когда воздух тёплый и не кусает внутренности от холода или кипятка. Дыхание — довольно забавное занятие, это просто приятно. Курение же ему нужно так, как людям. Просто также помогает расслабиться. Ну, а сейчас и подумать о завтрашнем дне спокойно. Потому что наобещал Тарталье в бреду… Ещё и сам не знает, что ему не нравится. Ведь секс это не просто вошёл, кончил и вышел. Скарамучча только и переживает о том, что Тарталья именно так и думает. Любой контакт для куклы — это большая битва. И просто быстренько и спонтанно потрахаться с рыжим на диване под алкоголем он не хочет. Каким бы уебаном Скарамучча ни был, всё-таки капля совести и желания у него есть. Как бы там ни было, нужно было бы хоть купить лубрикант на водной основе, выбрать тот, который подходит по всем хотелкам Скарамуччи. Ведь смазка волшебным образом не появится у него в тумбочке или кармане. Даже просто думая об этом, он мерзко подрагивает. Потому что отправлять Степашку за такими вещичками не хочется, да и купит тот ещё хрень какую-то, ту же слизь слайма, и вот пиздец настанет Степану Снежевичу от Шестого Предвестника, никто и не вспомнит о нём. Они там у Арлекин все какие-то отбитые на голову получаются в приюте, и Сказитель совсем не верит в то, что она им рассказывает хоть что-то о половой жизни, кроме того, как правильно падать на пол перед высшими чинами. Дураки они там все круглые, короче говоря. Ещё с час отсидев на холодном подоконнике, поразмышляв о всяком, Куникудзуши в спешке возвращается в кровать и, ложась на бок, спиной к спящему, наконец прикрывает глаза, избавляясь от всяких раздумий.° ° °
— Чайлд, бахни себе сам какой-то завтрак, а я пойду в город, мне к торговцам нужно. Вяло зевнув, Аякс раскрывает глаза, смотря на спокойного, тепло приодетого Скарамуччу, и приветливо машет ему рукой. — Тебе тоже доброе утро, — улыбается рыжий. — А почему бы деток Арлекин не послать и самому остаться со мной? — Я лубрикант пойду покупать, у меня по их поводу довольно строго, я беру качество. Хочешь, можешь сказать второму, чтобы сгонял, но готовься к тому, что я забракую ту смазку. Если он её вообще сможет купить. Во время речи Куникудзуши лицо Тартальи то и дело каждую секунду меняло эмоции. От взволнованности до веселья и азарта. — Ты же знаешь, что я могу так сделать. — Естественно. Когда же Скарамучча уходит, ничего не оставляя на прощание, кроме холодного потока воздуха, Аякс перестаёт так весело улыбаться и, до сих пор шмыгая носом, идёт в ванную, чтобы умыться, а потом и задорно делает завтрак. На двоих. Да, Тарталье также выделили жилище в городе, и по планам Одиннадцатый должен быть там, где ему и полагается, под лёгким наблюдением для безопасности города. Потому что авангард Фатуи, Одиннадцатый Предвестник, был очень хаотичным. Оттого его задания всегда были подальше от Снежной, а в своей стране за ним иногда приглядывали, чтобы тот не натворил дел. Но пешек Арлекин было просто переманить на свою сторону, сироты, что по взрослению все мобилизовались и жизни не знали толком, их дело военное, строгое, секретное. Вот и от узости познания мира их было просто водить за нос. Или просто убить в отчёте, наказав написать о смерти в бою или ещё что. А к семье по прибытии в Снежную Тарталье было даже не очень неловко забегать. Совесть он давно утратил, марая руки о чужую кровь. Его семья в Морепесках совсем не прознаёт о его деяниях. Но когда это всплывёт… — Вот же чёрт, вот это снег валит, бля-я-ять… Как же противно… — Снимая мокрые ботинки на пороге, Скарамучча зло стучит зубами, ощущая мерзкую влагу на себе, потому и быстрее раздевается, чтобы найти в этом доме Чайлда. — Привет, — с кухни звучит голос. — Ха-а, посмотри в окно, это пиздец, как я ненавижу Снежную, — врывается в комнату и падает на ближайший стул Сказитель, — я этим уебанам сказал хорошенько натопить сегодня, посмотрю, как они послушали меня, ага. Тарталья только садится рядом за стол и внимательно слушает жалобы, двигая тарель с едой ближе к Куникудзуши и принимаясь есть из своей. — Я, короче, шёл себе по Красной улице и тут вижу знакомый силуэт. Ну, думаю, ебать, его ещё не хватало… Ты же понимаешь, да? Это был херов Цыплёнок. Чё это он выперся из мэрии — сразу возникает вопрос, но с ним это и так ясно, нос и уши у него длинные, вот и лезет во все щели. Не зря он мэр Снежной… Так вот, замечает меня, подходит со своей стражей и заливает уши мёдом, спрашивая, как мне там выделенный дом и что я делаю в нём. Он ещё так на меня смотрел, когда я наконец уходил. Говорю тебе, что эта сука замышляет что-то. Тогда же Чайлд моментально нашёл, что сказать Сказителю, начиная мелкий конфликт, во время которого все слова Тартальи о том, что Пульчинелла нормальный дед, сразу же отрицались да так усердно, что между двумя Предвестниками чуть не случился поединок, но голод Чайлда потушил огонь вражды, и они успокоились. Даже Сказитель начал что-то выбирать в тарелке, чтобы порадовать рыжего. Есть кукле не нужно. Ему так много не нужно для поддержания своей жизни, но это всё такие скользкие условности, что он хрен клал на них. Куникудзуши просто спокойно доедает шедевры Тартальи и сообщает о том, что его просили явиться во дворец в обеденное время, пока сам Чайлд продолжает отсиживаться на лаве запасных. — У нас только два часа, и я ускачу к Царице, не думаю, что мой визит сильно затянется, ты подождёшь? — отодвигает пустую тарель Сказитель, получая в ответ молчаливые кивки согласия. Что-то в голове трещит от такой послушности. — Но у нас есть два часа, я успею за это время вдоволь пообниматься с тобой, — так осторожно смеётся Чайлд, наблюдая за реакцией Скарамуччи. А тот выглядит довольно спокойно, слегка сжимает кулаки и смотрит вниз, медленно кивая. — Давай ляжем на кровать, — вырывается из уст, — я хочу согреться. И Тарталья его слушает. Старается быть сегодня более внимательным к тому, что сейчас мирно жмётся к его груди, слушая биение сердца. — Я могу… — Да, — перебивает Куникудзуши, не слушая его совсем, сегодня можно всё. Хотелось бы, чтобы таким был каждый чёртов день, но своё дрожание он никак не может унять, хотя и только сильнее жмётся к Чайлду в попытках спасти свой закрытый разум. А второй лежит спокойный как удав, лезет в мягкие тёмные волосы, перебирая короткие пряди рукой. Скарамучча слушает его дыхание, слушает биение сердца и чувствует пьянящее тепло чужого тела. Всё сразу так просто наваливает на себя, учась заново привыкать к этому человеку. Они не виделись долгое время, были в разных странах на разных заданиях несколько месяцев, и Скарамучча просто забыл, отвык от близости без возможности прильнуть к Тарталье в первую же секунду их встречи. Поэтому сейчас он вспоминает. Куникудзуши просто никак не может привязаться к чему-то или кому-то, и если Чайлд решит разорвать отношения или помрёт на одном из заданий, то Сказитель только пошутит и навеки забудет эти лазурные глаза и гадкие прикосновения, продолжая спокойно жить, как и прежде. И Тарталья знает это. Осознавать такие вещи не очень приятно, потому он всегда первым рвётся обниматься, целоваться, да и драться со Скарамуччей. Старается хоть запомниться кукле, как «ну тот балбес», потому что ему тоже может быть неприятно, ревностно и грустно. Однако он знал, на что шёл, когда предлагал такие отношения, слыша в ответ насмешку Сказителя. Но всё же добился вон чего, сам Шестой Предвестник жмётся к нему. А он лежит довольный с улыбкой на пол-лица. — Я хочу поцеловать тебя. — Хорошо. — Расцеловать твои глаза. — Да. — Медленно забраться под одежду и дотронуться до груди. — Конечно, — Скарамучча непринуждённо принимает сидячее положение под звонкий смех Тартальи после такого разговора. Чайлд фактически предупредил его о всех последующих прикосновениях, хотя нужды в этом и не было. Скорее всего это его дряхлая привычка или же насмешка. Что бы это ни было, он делает всё, о чём говорил мгновение ранее: садится перед Скарамуччей, вбивая его только одним взглядом в изголовье кровати, и дразняще покусывает чужие губы, убегая от «серьёзных» поцелуев, что вскоре неистово начинает раздражать Куникудзуши. Он слегка отталкивает Тарталью и, облизнув уста, что начали жечь от ран, тянет Чайлда назад к себе, скрепляя свои руки у того за шеей. Тяжёлое дыхание Аякса бьёт по лицу, но Скарамучча не даёт себя поцеловать и увиливает в сторону, приторно хохоча. Тогда же Тарталья что-то рычит, хватая его лицо своими руками, жадно впиваясь в мягкую кожу губ, заставляя партнёра подогнуться под его желания. Скарамучча резко начинает ощущать лёгкое движение чужих рук под своей одеждой, что рисуют круги на его животе, осторожно подбираясь выше и словно ненароком дотрагиваясь до сосков, что всё ещё побаливают после вчерашнего. Куникудзуши непроизвольно вульгарно вздыхает от терпимой боли и томно прикрывает глаза. Чайлд только сильнее улыбается, целуя того в щеку.° ° °
— Тебе пора, — смотрят вместе на часы с пресловутой кукушкой через какое-то время. А Скарамучча уже жалко стонет от того, как Царица портит ему личную жизнь, поднимаясь с кровати и расхаживая по комнате в поиске расчёски. Отвалявшись с Тартальей столько часов в нежной ласке, он с затуманенным сознанием чувствовал себя так, словно утопает в вулкане Натлана. Волосы на лбу неприятно слипались, а в горле сразу же пересохло. — Я скоро, — говорит Тарталье на выходе и так неловко приобнимает его, «убегая» к саням, подготовленным парочкой прислужников. Жестоко оставляет Аякса одного томиться в липком ожидании. Заходя в главный тронный зал, не поднимая при этом головы, Шестой Предвестник неловко кланяется и по древней привычке садится на колени, повторяя в своей фигуре сэйдза, как он когда-то сидел перед Электро Архонтом. — Сказитель, — зовёт повелительница, привлекая внимание его злых глаз. Нервно дрожа от холода, скрываемый только плащом и мягким чёрным мехом Скарамучча слушает от Архонта её планы на него. Сегодня она хотела обсудить всё сама, без посредника в виде Первого Предвестника. И это бывало довольно редко. Она делала такое временами скорее всего от собственной «скуки» и интереса. А это Куникудзуши совершенно не интересует, он спокойно провёл с ней обсуждение дальнейших действий в Инадзуме и с её же высшего позволения покинул дворец, проклиная холод этой страны. — Мы идём купаться, — слова, которые он ждал весь день и которые Скарамучча произнёс сразу же по возвращении. Он был слегка раздражён беспечностью Крио Архонта, но Тарталья быстро уничтожил его напряжение, как всегда так радостно приветствуя. Они снимают одежду неторопливо, снова же неловко дотрагиваясь друг к другу в процессе. Ванная снова наполнилась горячим паром, убивая Скарамуччу изнутри. Сейчас он особенно сильно рвётся снять всё с себя и прикоснуться к Тарталье, то стать к нему ближе, то что-то прошептать смущающее на ухо. Они садятся в воду в этот раз в полном молчании. Скарамучча, как и вчера, пытается дышать влажным паром, а Тарталья без предупреждений касается, касается, касается, касается его. Заставляя думать только о себе. Этот вечер поистине важен для Куникудзуши, и дрожит он в этот раз только от предвкушения. Лицо и уши рдеют от жары. Он берёт руку Тартальи, разворачивается к нему, получая в ответ нежнейший из всех существующих взгляд. Что-то внутри Скарамуччи горит, пылает, забивая искусственные лёгкие чадом. И он тянется, так неловко держится на груди Чайлда и так легко приближает свои губы к его. Но поцелуй никто из них не углубляет, они только эфирно дразнят друг друга притворно брезгливыми поцелуями. И смеются, смеются, смотря друг другу в глаза. Скарамучча озорно тащит его за собой в спальню, а тот безропотно следует, мечтая, думая, страдая. — Не спеши, — предупреждает Куникудзуши, садясь на чистую перину и сразу же принимая новую волну поцелуев. Он гордится, снова же гордится тем, как преодолевает с Тартальей блокировку разума и даже дрожащими руками лезет в рыжие волосы, на спину, немного постанывая, когда кожу слегка оттягивают зубами и зачарованно смеются. Он не дёргается, когда Аякс спускается ниже ключиц, потому что готов. Наконец-то готов окончательно раствориться в чужом пламени, не оставив после себя ни следа. Скарамучча, совсем наго́й, не ощущает никакого дискомфорта, ничего. Он полностью открыт перед Аяксом. Всегда был. От медленной, но уверенной ласки он не может удержаться и начинает слегка ёрзать под Тартальей. Чужие тёплые руки… Нет, всё же родные тёплые руки, они везде: ведут от шеи до живота, оставляя за собой только мурашки, что, как волны, расплываются по молочной коже. И всё же ведёт всё действие сам Скарамучча, словесно, но ведёт. Он говорит, рассеянно вздыхает, тем самым хваля работу младшего, и снова продолжает рассказывать обо всём, что делается и не делается. А Тарталья, как его постоянный слушатель, схватывает всё шустро, наслаждаясь лицом, застывшем в немом стоне, когда речь резко прерывается. Аякс тянется к подготовленному бутыльку с лубрикантом, попутно оставляя всё больше красных меток на излюбленном теле. — Скара-а-а… Расслабься, — обжигает ухо шепот, после чего Куникудзуши сразу же полностью стекает вниз и отпускает Тарталью, шире раздвинув ноги. Он было снова начинает что-то шептать, но когда его промежность спешно покрывают смазкой и вводят внутрь один палец, то начинает чувствовать колючий холод на кончиках пальцев. Это лёгкий страх и тошнота накатили на сознание, но Скарамучча не придаёт этому большого значения, сосредотачиваясь на своих ощущениях и человеке над ним. Когда первый палец без проблем входит внутрь, почти все три фаланги, Тарталья, следя и внимательно слушая Скарамуччу, по его же просьбе вводит уже второй. Сиплый вздох вырывается из похотливого рта. — Поцелуй меня, — Аякс никогда не видел Скарамуччу таким зардевшимся с расстроенным дыханием, и осознание этого просто рвёт ему крышу. Приближаясь к сладким губам партнёра, он самостоятельно вводит третий палец, совсем не задумываясь о том, почему всё так гладко и легко происходит. Одному Скарамучче всё известно, но он не подаёт виду, только и сплетая языки в слишком чувственном поцелуе. Дотрагивается рукой до щеки Аякса и, когда тот разрывает поцелуй, смотрит прямо вглубь синих глаз, молнией прорываясь в самое нутро Тартальи. Солёный привкус томится на кончике языка, Аякс задыхается, смотря на такого расслабленного и милого Скарамуччу. — Я готов, — шепчет, режа слух обоих. Чайлд же слишком резко вынимает все пальцы, заставив Куникудзуши слегка скривиться, и снова тянется за бутыльком, покрывая свой член лубрикантом, проводя вверх-вниз под осторожный, пристальный взгляд глаз кобальтового цвета. Аякс, закончив с одним делом, по тихой просьбе берёт мягкую подушку и, пока второй приподнимается, кладёт её ему под поясницу, пытаясь разместить так, чтобы Скарамучча не чувствовал дискомфорта. А сам Куникудзуши, смотря на это всё заинтересованно, покусывал ноготь своего мизинца, второй рукой сжимая одеяло под собой. Где-то внутри по-прежнему бушевала тошнота, но он не позволит себе всё испортить, поэтому только показушно жмурится, тяжело выдыхая, когда Аякс, наклонившись, оставляет поцелуй на его мокром лбу, после чего осторожно вводит головку члена под соответствующий скрип кровати. Куникудзуши же спокойно смотрит на белоснежный потолок, держась за Тарталью только ногами, скрестив их за его спиной, с тяжкими мыслями в голове. Но когда тот начинает медленно толкаться вперёд, то Скарамучча жалко подрагивает, как в первый раз; сжимает ткань и молится о сбережении трезвого ума, не смея взглянуть в лазурные глаза. Странное чувство начинает течь по мёртвым жилам, и ему становится трудно дышать — искусственные лёгкие тают, отчего он крупно содрогается, до боли сжимая руки в кулаки. Кажется, ему до тошноты плохо и хорошо одновременно, этот диссонанс чувств только мешает, создавая терпкое напряжение в теле, но Аякс успокаивает его какими-то глупыми словами, заставляя выдохнуть страх. Мелкая дрожь проходит по телу, когда Тарталья наконец начинает медленно двигаться. Скарамучче кажется, что он варится в кипятке, голова начинает болеть от огромного количества накативших в одну секунду чувств, а тело, наполняясь истомой, кричит о неге. С губ слетает тяжёлый стон, когда Тарталья в очередной раз достаёт до простаты. Тяжёлое дыхание, липкость и грязь — Скарамучча словно сходит с ума. Он не сдерживает себя, между стонами выговаривая сладкое имя партнёра, мучаясь в потугах сохранения трезвости, осознания своего положения, потому что он хочет смотреть на Тарталью, хочет чувствовать, слышать его, а не по привычке забиваться в угол, предпочитая не обращать на всё внимание, лишь бы скорее контакт закончился. Нет. Когда же Аякс начинает бесцеремонно ускоряться, резковато выбивая из кукольных лёгких воздух, то что-то внутри неприятно скручивается, сильнее развращая мозг. Скарамучча совсем не стеснялся стонов, не сдерживался, кусая свои губы или прикрывая рот рукой, что только играло в пользу Чайлда, который так удачно проходил по самой приятной точке, толкаясь под неприличные шлепки от резких соприкосновений разгорячёных тел. Для них в этот момент не было ничего важнее грязного контакта без слов. — Я сейчас… — охает Куникудзуши, закрывая глаза рукой и изливаясь первым на свой же живот. Вскоре догоняя его, Тарталья в последний момент выходит из Скарамуччи, кончая на ткань под ними. Оба ещё минуту в молчании переводят дух, глубоко дыша, пока на закрытых кистью глазах Куникудзуши не появляются яркие бусины слёз. Всего две, они медленно стекают по щекам, забирая с собой всё оставшееся напряжение, и он улыбается. Приподнявшись и тяжело потянув Аякса на себя для объятий, он улыбается, улыбается, тяжело и тихо смеясь. Грязные, похотливые и до ужаса счастливые. Оставшиеся дни они проводят ещё легче и задорнее. Шестой и Одиннадцатый не виделись, никак не пересекались три месяца, и вот собрание снова собрало их вместе в одной стране, в одном городе, доме. Впереди ещё больше забот, дел, работы. Скорее всего они снова не будут видеться пару месяцев, и Скарамучча со стыдом признает то, что скорее всего забудет за это время прикосновения Аякса, хотя так отчаянно нуждается в них каждый день. Каждый день. Каждый день они думают о том, как стать ближе и одержать свободу. Им просто нужно поговорить.