***
Машина рассекала сухой пустынный воздух. Где-то вдалеке загорелась первая звезда, указывая путь. Пейзаж постепенно делался все более холмистым, неровным — лунный свет медленно озарял заостренные горные верхушки. Было еще кое-что, о чем оба молчали, про себя глубоко переживая. Незадолго до отъезда они, поддавшись праздному интересу, зашли к местной прорицательнице — Имире, так ее звали. Не то чтобы Бертольд с Райнером направились к ней с неким важным вопросом — скорее, их вела к ней странная, неизведанная сила. В крошечных городках все друг друга знают, и жрица Лоа была, как говорила Хистория, мудрейшей наставницей, самой почитаемой женщиной в Либерио. Каждый либериец с нежностью называл ее «матушкой». Упустить встречу с чем-то настолько мистическим, убеждал Брауна Бертольд, означало бы просто бездарно прожить целый день. Ясновидящая жила на окраине Либерио — там, где поросшие густой зеленью редкие домишки походили на ветхую деревеньку. — Беглецы из Далласа, — это были первые слова матушки Имире, когда та распахнула перед ними двери. — Наконец-то вы здесь. Райнер и Бертольд застыли на пороге, ошарашенные столь внезапным приветствием. Жрица — маленькая, хрупкая женщина в белоснежной сорочке до пола — производила пугающее впечатление. Такие не ходили в погожий день по улицам. Такие не беседовали беззаботно в кабаках по вечерам. Ее лицо было густо разукрашено белым, черным и красным пигментом и напоминало череп с пустыми глазницами. — Я знаю, зачем вы пришли, — жрица с улыбкой сделала шаг назад, приглашая войти.***
Дым от витых свеч пах медом и хлопком. Взгляд упрямо цеплялся за причудливые орнаменты на шерстяных гобеленах, циновках и скатерти. Матушка Имире, прикрыв глаза, в полной тишине развязала один из мешочков и высыпала на стол с десяток камушков разных форм и цветов. Был там и кварц, и агат, и полевые шпаты, было и что-то еще, но в камнях «беглецы» разбирались плохо. Они лишь следили затаив дыхание за ее руками, плавно и размеренно скользившими над камнями. Наконец она раскрыла глаза. Во мраке комнаты Райнеру на миг показалось, что зрачки провидицы стали черными, как сама ночь. — Хорошие… — улыбнулась она нежной, чуть ли не материнской улыбкой, отчего на душе у Бертольда потеплело, а с глаз Райнера сама собой свалилась пелена недоверия и осторожности. — Вы не один уже путь вместе проходите… И не одну жизнь проживаете… Не теряете друг друга, даже если рождаетесь по разные стороны моря… — О чем вы… — открыл было рот Браун, но Бертольд приложил палец к губам. — Книга Мертвых помнит вас… И в прошлой жизни вы были вместе… недолго… Но были… — матушка глядела куда-то сквозь гостей, читая их, как исписанные страницы. — Европа содрогнулась от затяжных войн… Одна из них вас и разлучила. В этот момент в груди Райнера сердце пропустило удар. Браун не понимал, почему, откуда это взялось, но в голове вдруг послышался собственный голос. Он кричал, задыхаясь от плача:«Бертольд… Я найду тебя!.. В следующей жизни. Я найду тебя!»
— Да, мой друг, да, — одна лишь Имире поняла, что такое приключилось в ту минуту в душе Райнера. — Война забрала дорогого тебе человека… Чтобы в следующей жизни ты вернул его. Бертольд никогда не забудет взгляда, которым посмотрел на него тогда Райнер. В янтарных глазах, наполненных неизбывной нежностью и тоской, блестели слезы. — Райнер… — только и мог он прошептать тогда, впервые осознав, что каждый их шаг направляло само мироздание. — На небесах вам указано держать руки друг друга, — продолжала читать невидимые знаки прорицательница. — Неважно, сколько жизней вам еще предстоит перейти, сколько воплощений обрести… Один никогда не упустит другого даже в самой шумной толпе. До скончания времен вам суждено на двоих делить одну звезду.***
— Ты же не веришь предсказаниям, — слегка склонил голову Бертольд. Машина остановилась в нескольких километрах от шоссе — Райнер резко свернул и направил «Мустанг» туда, где раскалывали землю глубокие каньоны. Когда мотор заглох, Бертольд вышел из машины и, подняв лицо к небесам, замер. Словно цветы весной, на сапфировом небе одна за другой загорались звезды, превращая небосвод в сияющее бриллиантами полотно. В эти минуты Бертольд в полной мере ощутил себя в самом центре вселенной. Словно все вокруг, каждая песчинка, камушек, звездочка — все существовало ради него и его счастья. К горлу подкатил комок — Гуверу стало трудно дышать от пылающего в груди восторга. Юноша, один из бесчисленного множества таких же, понял, что значит быть частью небесного замысла. Браун долго молчал, тихо любуясь самым дорогим в своей жизни человеком. Весь этот мир он готов был положить к его ногам, лишь бы эта детская улыбка не сходила с родных губ. — Но ты веришь, — Райнер, беззаботно улыбнувшись, подошел к Бертольду почти вплотную. — А я верю тебе, — и положил руку ему на бедро. Не помня себя от счастья, Гувер крепко сжал его в объятиях. — Я никогда тебя не оставлю, — шептал он, изо всех сил пытаясь не зарыдать. Задыхаясь, он покрывал лицо Райнера быстрыми, теплыми поцелуями. Браун не противился, прижимая любимого к самому сердцу. — Тише, я никуда от тебя не уйду. У нас есть все время мира, не спеши, — и улыбался, улыбался. Но Бертольд не слышал его и спешил так, словно вспомнил разом все свои прошлые жизни и утраты. Вспомнил, как умирал с именем Райнера на устах, как звал его в последние мгновения. — Как там она сказала? — не выпуская Бертольда из крепких объятий, Браун поднял глаза к небу. — Делить одну звезду на двоих? Выбирай, какую. И засмеялся, чувствуя на своих губах самые страстные поцелуи на свете.***
С первыми лучами солнца «Мустанг» вновь на всех парах помчался по шоссе к новому городу — к тщетной попытке обрести пристанище.