Мэри...

*** Когда в комнату ввели Уинстона и Джулию, О’Брайен даже не поднял головы. Он не был удивлён, что Смит пришёл вместе с ней. Он знал, что этот человек придёт именно с ней… Когда-то давно, мужчина уже и не помнил когда, он тоже вот так пришёл с женщиной. Очень умной и сообразительной женщиной. Кажется, её звали Мэри. О’Брайен уже не был уверен, в реальности своих воспоминай, но всё же он хорошо помнил Мэри, а ещё лучше он помнил, как она умерала на его глазах, кажется, тогда он чувствовал к ней то же самое, что и Уинстон к Джулии. Хотя, возможно чувства О’Брайена были ниже чувств Смита. Тогда он предал её. Она никогда не клялась в том, что не предаст его, но это было видно, эти самые слова будто бы отражались в её глазах бегущей сточкой. До самого распыления она держала это немое обещание. Мужчина снял очки и ущипнул себя за переносицу, отгоняя ненужные воспоминания, но ненужные ли? *** Разговор со Смитом и его спутницей продолжался не долго, обвести его вокруг пальца оказалось даже легче, чем О’Брайен мог себе представить. Теперь он знает всё что нужно. Воспоминания о Мэри невольно вернулись к нему, от чего мужчина отложил работу и вспомнил её. Девушка чем-то была отдалённо похожа на Джулию, возможно именно это и пробудило в О’Брайене давно забытый образ. Мэри была невысокого роса, с карими, почти чёрными глазами и такого же цвета длинными волосами, которые она любила собирать в высокий хвост. О’Брайен часто любовался ею, что-то было в ней не так, она не была похожа на партийных женщин. Нет, выглядела она совершенно обычно, но вот чувствовала - по-другому. Когда их поженили, он решил будто эта пигалица будет такой же непонятливой идиоткой, как и все, но это был единственный раз в жизни когда О’Брайен ошибся. Тогда они оба работали в одном отделе в министерстве правды. Раз они были мужем и женой им разрешалось быть вместе и на улице, и в доме, это бы не вызвало подозрений, главное держать на лице такой же безразличный вид как всегда. Через несколько месяцев совместной жизни, О’Брайен всё-таки понял, почему она чувствует по-другому. Мэри оказалась одной и пролов. Да, членом партии становятся не с самого первого дня рождения, а только после сдачи экзамена в шестнадцать лет. Он это знал, но никогда не думал, что пролы тоже могут стать членами партии. Для рождённой «людьми низшего сорта», Мэри была прекрасна. Она была необычайно умна, очень практична и являлась прекрасным стратегом, но последнее качество отняло у неё жизнь. Спустя не столь долгое время, О’Брайен начал чувствовать к Мэри нечто необъяснимое и, кажется, она к нему тоже. В тот же день они совершили мыслепреступление. Они чувствовали что-то больше чем просто страсть и это пугало его. Со временем О’Брайен поднялся в должности и его сделали членом внутренней партии, у их маленькой семьи появились привилегии. Теперь можно не пить этот маслянистый джин «Победа», не давиться отвратным кофе, и теперь можно было есть настоящий шоколад, приятный на вкус, не рассыпающийся в руках. Самой приятной привилегией было разрешение выключать телекран (на староязе «телеэкран», в книге используется именно «телекран»), не просто приглушать его, а именно выключать, совсем. Правда не более получаса в день, но и это приносило О’Брайену и Мэри счастье. Они могли поговорить и побыть вдвоём без надзора телекрана. Именно тогда Мэри всё и выложила. Она рассказала, что давно размышляет над планом по организации восстания пролов и некоторых партийцев. Она тогда поступила неимоверно глупо, она доверилась О’Брайену, если бы она этого не сделала, то возможно её идея и смогла бы воплотиться и она была бы жива по сей день и тогда бы О’Брайен никогда бы её не предал! Предал бы… Он бы предал её, будь он на смертном одре, мужчина не молил бы о пощаде, но точно бы предал. Толстый стакан полетел в стену, когда он вспомнил её глаза. Морщинки собравшиеся на уголках, когда она так наивно улыбалась ему, когда так любовно клала голову на плечо О’Брайена и засыпала. Он никогда не был эмоциональным. О’Брайен вдруг задумался о том, как бы его милая Мэри выглядела сейчас? Её молодое лицо постарело бы, глаза потускнели, но в них сохранилась та самая бегущая строчка, а в её разуме так и осталась эта ненависть к Старшему Брату, но она была бы с ним. Мэри никогда не корила О’Брайена за то что его всё устраивает, но немой укор на её прекрасном лице всё равно был. Мужчина застыл в оцепенении, он вспомнил, наконец, её лицо в самую её последнюю секунду. Мэри смотрела так беспомощно, так отрезвляюще, в тот момент О’Брайен так хотел прекратить все её пытки, так хотел целовать её лоб, щёки, обнимать так крепко, укрывая её от боли, но через секунду её глаза выражали немое презрение. Она ненавидела его и продолжала молчать. Мэри стонала и кричала от боли, но не сказала ни слова. О’Брайен не помнил на своей памяти никого, кто бы не сознался в содеянном, только она. Мэри не молила о пощаде, отказывалась отвечать правильно на вопросы её мучителей, тогда О’Брайен хотел заставить её говорить и думать правильно, только чтобы она осталась жива, но дух Мэри был сильнее желания жить и остаться на одной земле с предателем. Она не созналась ни в едином мыслепреступлении, не разу не упомянула его имя. Она не предала его. О’Брайен всё вспоминал и вспоминал тех партийцев, которые от боли и отчаяния сдавали всех своих близких, молили перерезать глотки их родным, но только пощадить их. Они теряли свою гордость и валялись на полу, в бреду крича признания. Сотни тысяч опустившихся и предавших партию и она. Она, безусловно, преступница, но как ей хватило воли терпеть недельный голод, разряды тока и надзирателей. О’Брайен очень хорошо помнил, как наставил на неё пистолет, когда она шла по коридору. Тогда она сразу поняла, что умрёт, она всегда это знала, наверное, даже предполагала точное время своей кончины. Щелчок предохранителя раздался предательски громко и она повернулась, шепча одними лишь губами : «мы встретимся там, где нет темноты». Раздался громкий выстрел, глаза Мэри распахнулись, впервые за время пребывания в министерстве любви по её щеке покатилась слеза, одна маленькая скупая слеза. Когда О’Брайен подошёл ближе к её бездыханному телу, то почувствовал подступающие слёзы и приступ рвоты, но ком в горле одержал победу – его вырвало, а потом он упал на колени, коснулся холодной щеки Мэри и расплакался, никогда он так не плакал. Она была ему дорога, но если бы это было по настоящему, он бы не донёс на неё, свою милую Мэри, в полицию мыслей. Он бы не позволял пытать её, он бы не смотрел на эти ужасные пытки, он бы не убил её… Наверное тогда он просил, нет умолял забыть её. Именно сейчас О’Брайен понимает значение одного из лозунгов партии. НЕЗНАНИЕ – СИЛА Если бы он всегда помнил о Мэри, не стал бы таким, он не стал бы агентом полиции мыслей, он, наверное, не стал бы таким безумным и подлым, он никогда не стал бы тем, кем он является сейчас, помни он о Мэри постоянно… Если вдруг он увидит Мэри на улице, никогда не осмелиться заговорить с ней, даже не посмотрит в её сторону. Но она же мертва, почему О’Брайен вообще думает о встрече с ней. Мэри нет, её никогда не было, просто мужчина был болен и выдумал её, выдумал, как был с ней, как обнимал её, как убил её, но он излечился, и Мэри просто не существует. *** На следующий день так случилось, что Уинстон вновь забрёл в район, где жили пролы. Он бессмысленно прохаживался по улочкам. В одном из дворов он увидел женщину, она была, кажется, его ровесницей или чуть младше. Она очень сильно отличалась от пролов. Уинстон ни разу не видел её здесь, её черные волосы были завязаны в высокий тугой хвост, который прикрывал её лицо. Смит на пару секунд остановился. Женщина же, будто почувствовала, что за ней наблюдают, подняла голову, оторвавшись от книги, сверкнула карими, почти чёрными глазами…