Принятие

      Есть 5 стадий принятия. Отрицание. Гнев. Торг. Депрессия. И, наконец, долгожданное принятие. Мне пришлось пройти сквозь каждую.       Первая стадия началась внезапно. Я даже не осознал её неожиданный визит. Лишь короткие мгновения застряли в памяти. Звонкий звук выстрела. Терпкий запах пороха. Хриплый, надрывистый крик. Липкая, солёная кровь на моих руках. Мерцание сине-красных огней перед глазами. В ушах гул и непрекращающаяся истерическая мольба о помощи. Кого я тогда молил, не знаю. И уже не хочу знать. Он мне не помог.       — Коннор, ты не можешь тут торчать вечность! — уговаривал меня Рик. — Тебе нужно поехать домой. О нём позаботятся. Вот увидишь, он поправится!       — Нет, я останусь тут. Присмотри, пожалуйста, за Сумо. — я вложил в его руку окровавленные ключи от дома и не сдвинулся с места.       В зелёном коридоре реанимации я провёл порядка суток, а может больше. Тогда я потерял счёт времени, уходя глубоко в надежду на лучшее. Постоянно ловил на себе сочувствующие взгляды постовых медсестёр, которые шныряли туда-сюда, неся в своих руках капельницы, катетеры и заботу. Они несколько раз накладывали пластыри на мои покалеченные пальцы, которые в последствии, всё равно пришлось заменить. Утешали меня, говорили что работает профессионал, что он сотворит чудо, но я их не слышал. Одним взглядом я спрашивал у выходящих докторов о его состоянии, но они лишь покорно мотали головой и ничего мне не говорили. Грудь разрывало изнутри, голова опустела, а глаза устали искать путь спасения, за что уцепиться, что бы не сойти с ума.       — Детектив Коннор.       Я резко подорвался от обращения незнакомого голоса, что бы увидеть полные печали и сожаления глаза. Что бы в мою голову постепенно приходило осознание и отчаяние. Уставшее лицо дежурного врача говорило о многом. Но я отказывался это принимать.       — Мне очень жаль.       — Н-нет... Не м-может...       Я не узнавал собственный голос. Он казался надломленным, жалобным. Не моим. Глаза закрывала полупрозрачная пелена. Горячая вода текла к подбородку, а воздуха стало катастрофически не хватать.       — Х-хэнк...       Лицо хирурга начало ускользать в красном свете и это последнее что я помню о реанимации.       Когда я очнулся, рядом сидели Рик и Гэвин. За 5 лет совместной работы мы вчетвером неплохо сдружились. Часто ходили в гости друг к другу, посещали разные заведения, отмечали праздники. Рик как-то благотворно повлиял на Гэвина, после долгих притирок и нелепого признания в любви. Гэвин тогда, шокированный таким поворотом событий, напился в стельку у нас дома и рассказал о случившемся. Он долго о чём-то с Хэнком разговаривал на крыльце, деля сигарету пополам, пока я убирал осколки от одинокого разбитого стакана с виски. Мы с Хэнком уже были помолвлены и Рик должен был стать моим свидетелем на свадьбе, а Гэвин, в свою очередь, свидетелем Хэнка.       — Наконец то ты очнулся! — тут же прильнул Рик и забрал моё лицо к себе в ладони. — Приятель, ты здорово нас напугал! Мы уже не надеялись на твоё возвращение!       — Отпусти меня, Рик. Лучше расскажи, что произошло.       — Как мне объяснили врачи, у тебя случился нервный срыв, — усаживаясь на табурет рядом с кроватью, начинал Рик. — Во время истерики тебя скрутили и положили в палату, где ты отключился.       — Долго... я был в отключке?       — Почти неделю, — осторожно прошептал Рик.       Неделю... Это осознание вновь выбивало из меня все мысли и желание дальше существовать. Я вспомнил, почему у меня случился приступ и сжался, закрывая лицо истерзанными ладонями.       — Не может быть... Рик, скажи что это сон! Скажи, что я проснулся после очередного кошмара!       — Коннор, мне очень жаль. Я не могу тебе соврать. Только не тебе.       На этот раз откачивать меня не пришлось. Они подбросили меня до дома и вернули, уже чистые, ключи. Рик настаивал на том, что бы остаться со мной на какое-то время, но я всеми силами уверял его, что в этом нет необходимости. Взяв с меня слово позвонить в любой момент, если мне станет плохо и одиноко, они уехали домой.       Сумо, вероятнее всего, догадывался о причинах моего состояния, поэтому всегда был рядом, не покидая меня. Я часами просматривал воспоминания того дня, когда Хэнка не стало. Искал возможные лазейки, как можно было бы поступить, что бы спасти его. Искал причины, почему я этого не сделал. Почему я позволил ему умереть. Почему я не ослушался приказа и просто не убил на месте этого ублюдка, что отнял у меня Хэнка. И, к сожалению, я находил лазейки. Я находил способы исправить ту ситуацию. Но время вспять не обернуть. Я ничего уже не мог сделать. Ни с этим фактом, ни с собой, продолжая терзать свою искусственную душу ненавистью. Я в самом деле возненавидел себя и обвинил во всём, что случилось с Хэнком.       Я мало что запомнил с его похорон. Лишь помнил то, как меня уже ночью отрывали от его гроба, около которого я проторчал всю церемонию, даже пропустив поминки. Я не прекращал извиняться и целовать его холодные и окоченевшие руки. Мне не было противно. Я готов был лечь рядом с ним глубоко под землю, зная что о Сумо позаботятся. Я готов был наблюдать за медленным разложением его тела и жить в своём собственном мире, воображая долгую и счастливую жизнь, под толщей тьмы. На дне пропасти. На дне безумия.        Его похоронили рядом с Коулом уже поздно ночью, из-за моей не способности его отпустить. Я не покидал его могилу ещё несколько часов, прислонившись к надгробию головой, будто на его крепкое плечо. Я не мог поверить в действительность происходящего до самого конца. Теперь я понимал, что чувствовал Хэнк, когда потерял сына. Я понимал, почему он глушил эту боль алкоголем. Если бы и на меня он действовал, я был бы, пожалуй ещё хуже. Но сколько я не пытался осушить старые запасы виски они мне не помогали. Лишь поило переводил.       Все юридические дела я доверил нашему адвокату. Я не принимал участие в распределении наследства, которое и так досталось мне одному, как законному супругу.       Через две недели я вернулся к работе. В департаменте все знали о нас и поэтому ко мне часто приходили поддержать непринуждённый разговор за распитием тириума, пытаясь вытащить меня из ступора. Я по старой привычке продолжал его пить, хоть теперь это было не к чему. Я не подпускал к себе кого-либо ближе, чем на ярд. Я продолжал носить кольцо, что было им надето на меня когда-то, что бы никто не смел ко мне подкатывать. Обществом принято было менять положение кольца, показывая свой статус вдовца, но я этого не делал. Сознательно. Мне казалось это предательством моей любви к нему.       Рик всегда составлял мне компанию, рассказывая о каких-то бытовых мелочах. Мы не говорили о нём. Обо всём, что было связано с ним. Они с Гэвином даже прекратили какие-либо физические контакты в моём присутствии. Будто я, видя их живыми, здоровыми и счастливыми, снова мог впасть в истерию и попасть уже не в простую больницу, а на принудительное лечение в психиатрическую. Раньше я был бы благодарен ему за такую заботу о моём моральном состоянии, но теперь мне было плевать. Не то, что бы я не был рад за них. Просто мне не до этого.       Дома я продолжал заботиться о Сумо. Единственное живое существо, которое осталось в этом доме. Я пытался занять себя чтением вслух, что бы хоть как-то заглушить свои мысли. Музыкой, головоломками, готовкой всевозможных вкусняшек для него одного. В этом доме надолго поселилась тьма. Свет мешал мне, подкидывая в больное сознание воспоминания.        Всё было пропитано нами. Ничто не давало успокоения. Я даже перестал спать в его спальне, вновь разложившись на диване. Будто я в этом доме гость, а не полноправный хозяин. Я не смел избавляться от его одежды, иногда забирая одну из рубашек и укутываясь в неё вместо одеяла по ночам, когда снились кошмары.       Стадия гнева превратилась в пассивную агрессию. В работе я стал применять насилие над задержанными преступниками. Как психологическое так иногда и физическое. Хоть я не пропускал ни одного дня, всегда приходил вовремя и выполнял все поручения, моё досье пополнялось жалобами от подозреваемых. Фаулер спускал мне всё с рук, поэтому я не собирался менять линию поведения. Пусть моё досье тоже будет как «толстенный роман». Со мной многие пытались поговорить на эту тему, подводя к мысли, что я стал хуже Гэвина в этой сфере. Я же отвечал на это коротко и беспристрастно:       — Мне плевать.       Мне не пытались никого сунуть в напарники. Я видел новичков, которые приходили один за другим, но ни один не был со мной в паре. Стол Хэнка занял Рик, за что я действительно был ему бесконечно благодарен. Я не вынес бы другого человека или андроида сидящего напротив меня. На его месте. Всё, что было на столе Хэнка, переехало ко мне. Совместные фотографии, бонсай, статьи о группировке, в которой он когда-то состоял. Даже его кружка, которая мне была не нужна.        Однажды, один из новеньких нагло рассматривал её, когда я вернулся с очередного жестокого допроса. Он усмехнулся с надписи на ней, мол: «Гляньте ка! Негативный лозунг против андроидов на столе у андроида, как смешно».       — А ты имеешь что-то против, как я посмотрю? — холодной злостью отзывался мой собственный голос. Я никогда такой не слышал.       Парень быстро обернулся в мою сторону и застыл, завидев на моём лице и руках капельки крови. Я тогда разбил подозреваемому нос и не почувствовал того, что весь испачкан. Он торопливо поставил кружку на место, чуть не опрокинув её с края стола и быстро удалился из офиса. На следующий день на столе Фаулера было заявление на увольнение от него. Остальные прохвосты и близко ко мне не подходили после этого случая.       Прошло два месяца с момента его гибели, а я всё так же блуждал в поисках спасения от своей собственной головы. Что бы успокоить Рика, который стал пристальнее следить за мной после того случая с новичком, я делал вид, что всё хорошо. Что я в норме. Что меня не сжирает тоска и я веду социально активную жизнь. Он заезжал ко мне домой, проверить в каком состоянии меня найдёт. За очередным распитием тириума в столовой департамента, Рик поделился деталями своего текущего дела:       — Представляешь, эти подонки нелегально создавали андроидов по подобию умерших людей. Внушали им в память то, что они ими являются, собирая информацию о них из соц сетей и всего того, что доступно в интернете. Один из родственников написал заявление. Если бы не это, мы бы наверное никогда о них не узнали.       — А как успехи с поимкой?       — Да никак. Они быстро испарились, будто у них тут связи есть и всё знали заранее.       Этот разговор не давал мне покоя. Он наматывал за меня круги по дому собирая все «за» и «против» этой затеи. Она ломала меня изнутри, соблазняя хотя бы взглянуть одним глазком на это. Вдруг, мне станет легче? Вдруг, я смогу отпустить ситуацию быстрее? Я ведь в любой момент смогу избавиться от него, не вызывая к себе никаких подозрений. И я решился. Тогда началась стадия торга.       Я долго не мог найти контакт с ними, но всё же, спустя часы сверхурочной работы, я нашёл зацепку. Мне быстро удалось договориться о создании такого андроида для меня. Это не ударило сильно по моему кошельку, так как большая половина оплаты - молчание.       Я забрал обездвиженное тело у заброшенного особняка. Оно было упаковано в обычную коробку, которую я еле еле впихнул в тесный автомобиль Хэнка. Всё происходило глубокой ночью, поэтому никому не было дела до того, куда я мотался, откуда у меня коробка с явно тяжёлым наполнением и почему в моих окнах вдруг загорелся свет.       Освобождая тело из упаковки, я не верил своим глазам. Что бы андроид максимально был похож на оригинал, я прислал его подробный образ из своих воспоминаний. Было соблюдено буквально всё: татуировки, морщинки, борода, губы, мельчайшие шрамы на теле, волосы, форма ногтей. Я не мог насмотреться на лежащее тело в гостиной. Новые технологии даже позволили им восстановить точную текстуру его кожи. Это было похоже на сон. Я даже несколько раз одарил себя звонкими пощёчинами. И всё же, несмотря на превосходный результат внешней оболочки, я не решался запускать его сразу. А когда решился, я поделился всеми своими воспоминаниями совместной жизни, что бы он в точности воспроизводил Хэнка, утаив лишь те, где его убили.       — Коннор? — оно открыло глаза и полностью скопировало тембр моего любимого голоса.       — Хэнк? Это... ты?       — Конечно я, ты что глюк словил? Шарики за ролики? — в привычной манере заговорило оно.       — Да... — не сдерживая слёз дрожащим голосом признавался я. — Да, Хэнк, шарики за ролики!       — Ну что за слёзы? — оно притянуло меня к себе и начало гладить волосы, в точности как Хэнк. Он часто прибегал к такому, даже если мне это было не нужно.       — Я... я так по вам скучал! — я позволил себе утонуть в искусственных объятьях. Я позволил себе забыть что это на самом деле.       — Я рядом, Коннор. Я всегда буду рядом.       Оно обнимало меня крепче и целовало в лоб, как самое любимое существо в своей жизни. А я выплёскивал в имитацию груди всю свою боль и тоску, забывая о том, что на дворе уже глухая ночь и мои крики явно слышало пол квартала.       — Я впервые вижу такую истерику. Ты точно в норме?       — Да, теперь я в норме. Просто... не оставляйте меня одного!       — Ну что за глупость ты несёшь? Разве я могу тебя оставить? — оно приподняло моё лицо, заглядывая прямо в глаза и утирая слёзы большими грубыми и одновременно самыми ласковыми пальцами.       В ту ночь, впервые за долгое время, я спокойно смог поспать в окутывающих объятьях в нашей постели.       На утро, я машинально, принялся готовить завтрак для муляжа (так я начал его называть про себя). Увидев его в пороге кухни в самых уютных домашних трениках и толстовке, я невольно начинал постепенно улыбаться. Вновь почувствовав его объятья, я отдавался этим ласкам, как впервые.       — Доброе утро, Хэнк.       — Доброе. Ты мне завтрак приготовил?       — Да, всё как вы любите.       — Спасибо, но я не голоден.       Эта фраза впервые вызвала трещину на моём внутреннем барьере.       — Ладно, может позже проголодаетесь?       — Конечно. Нужно собираться на работу, а то опоздаем.       А эта вызывала вторую трещину.       — Хэнк, вам не нужно на работу. Вы уже на заслуженном отдыхе.       — Правда? И как я мог упустить этот знаменательный день?       — Кто знает, думаю, вы тогда здорово погуляли, раз не помните ничего, — нелепая попытка отшутиться.       — Ну да, скорее всего так и есть.       Мне пришлось его прятать от всего остального мира. Было похоже на то, будто я посадил его в клетку и держал в изоляции. Тем не менее, моё состояние улучшалось. Мне не хотелось приносить боль другим на работе. Я начинал улыбаться в бессмысленных разговорах с Риком, чем приятно его удивлял. Моя тревога отходила на второй план и я наконец-то расслабился. Я осознавал всё, что происходило на самом деле, но позволял себе забывать об этом, когда возвращался домой в ожидающие меня объятья. Снова и снова.       Однажды, я даже решился переспать с муляжом. Когда оно касалось моего тела, я понимал, как изголодался по Хэнку за это время. Оно делало всё в точности как Хэнк. Оно гладило самые излюбленные места на моём теле, в его неповторимой манере еле уловимых, дразнящих прикосновений. Оно жадно целовало каждый дюйм, что я подставлял под его горячие губы. Оно сбито и хрипло дышало мне на ухо, когда двигалось. Оно цепко сжимало моё тело в своих массивных ладонях, от чего на телах людей обычно появляются синяки. Оно шептало непристойности, не смущаясь и не краснея за них. А я, на мгновение забываясь в неугасающей страсти к Хэнку, повторял признания в любви, прося его не прекращать. И оно слушалось. Но всё же, я находил отличия. Оно не покрывалось потом, и я не мог ощутить влажность его усталого тела. Оно не имело внутри себя никаких желёз, поэтому приём душа перестал быть необходимым. Оно не было везде мягким, так как обладало телом андроида. По той же причине я не мог чувствовать обожаемый запах и тепло. После секса я не слышал биение его сердца, как было раньше. Оно было. Но не Хэнка.       Еле уловимое ощущение подделки присутствовало не только в сексе. Раньше, мы часто проводили вечера после тяжёлой работы в постели, читая друг другу книги вслух. Хэнк всегда ставил стакан с водой на прикроватную тумбу, что бы в любой момент он мог смочить пересохшее горло и перевести дыхание. Но муляж так не делал. Оно могло читать сколько моей душе угодно, убаюкивая моё сознание, к тому же без очков. В отличие от моего Хэнка, оно никогда не просыпалось посреди ночи от мучащих кошмаров, забираясь ко мне в объятья.       Сумо же, хоть и не бросался на него с клыками, но явно недолюбливал. Не подпускал к себе, не позволял гладить, не ел из его рук, не подходил к нему. Если он и находился рядом, то только с моей стороны. И конечно, по ранее озвученной причине, я выгуливал его один.       Стадия депрессии накрывала меня медленнее всего. Чем больше я находил отличий, тем меньше хотел оставаться дома. Я допоздна засиживался на работе или уходил на места преступления, даже если моё присутствие было необязательным. В выходные я забирал Сумо и гулял с ним по нашим любимым паркам, скверам, площадкам. Мог в одиночестве посетить заведения, где Хэнк любил отдыхать, и делал вид, будто работаю. Заходил в магазинчики и покупал какую-то мелочь, которая могла бы понравиться Хэнку.       Муляж со временем переехал на диван, вместо меня. Хэнк никогда бы не разрешил мне спать в нашей постели с Сумо в обнимку. Но в гостиной лежит не Хэнк. Постепенно меня сжирала заживо собственная слабость. Из-за роя мыслей я не мог спать. Это приводило к тому, что я экстренно отключался на работе на пару часов, чем провоцировал беспокойство Рика.       Когда он внезапно приехал под предлогом проверить меня, я был в ужасе. Я боялся того, что он мог увидеть муляж и его последующей реакции. Я боялся осуждения в его глазах. Поэтому в тот день я предложил ему посетить ресторан, где мы никогда не были, но давно хотели, и оставил ожидать себя на крыльце. Втроём мы провели весь вечер. Это заведение было чем-то между танцплощадкой, караоке и рестораном. Я видел на себе заинтересованные взгляды женщин и мужчин, но они не вызывали у меня ничего, кроме отвращения. Я никогда не позволял себе грубость и колкость в адрес других, особенно при Рике и Гэвине, пока ко мне не начали подкатывать.       После того вечера я отправился к Хэнку на могилу и вновь уселся рядом, укладывая голову на надгробие. Я рассказывал ему о своей нынешней жизни, пока из глаз тёк тириум, так как запас воды в организме давно закончился. О всех эмоциях что наполняли меня. Как прежний я умирал вместе с ним. Я рассказал о том, что натворил. Что пытался его воскресить и забыться, хотя бы ненадолго. Что я прекрасно осознавал, что его никто и ничто не заменит. Как я сожалел об этом. Как мне было стыдно, что я позволил себе подобное, пока он, мой любимый, лежит в земле и разлагается. Я сознался ему во всём. Покинул его могилу я только после того, как почувствовал на своём плече фантомную тяжесть его ладони. Я тогда подумал, что окончательно спятил.       По приезду домой, муляж занервничал, увидев на моём лице размазанные следы тириума.       — Етить, что с тобой стряслось? — пытаясь вновь забрать меня к себе в руки обеспокоенно интересовалось оно.       — Хватит...       — О чём ты?       — Я сказал, хватит! Ты... Ты не мой Хэнк! Так больше продолжаться не может!       — Да ты сбрендил? Мы столько лет вместе прожили и ты мне говоришь такое?!       — Мы прожили всего 2 месяца, а Хэнк был моим мужем 4 года! Ты просто ограниченная болванка, без собственного прошлого. Даже без возможности обрести своё собственное сознание. Ты живёшь его телом только потому, что я того захотел!       И я отключил его. Удалил в его памяти все воспоминания о Хэнке. Сдал Рику местоположение тех ребят, что дали мне в распоряжение куклу и подбросил к общим уликам против них. Конечно, им не поверили на слово в то, что они создавали дубляж для меня по моей же просьбе. Их посадили за осквернение трупов, так как такого случая закон не подразумевал.       Многие люди говорят, что время лечит, но они не правы. Время позволяет привыкнуть к той боли и ноше, что ты испытываешь и обращать на неё меньше внимания. Наш дом вновь опустился во мрак. Я всё так же не менял положение кольца на пальце. Я продолжал периодически насиловать своих подозреваемых. Я часто приходил к Хэнку на могилу и рассказывал о своей жизни или читал одну из его книг вслух.        Я заботился о Сумо, пока и он меня не покинул. Он умер у меня на руках. Просто мирно заснул и не проснулся. Для питомцев существовало отдельное похоронное бюро, где тело Сумо кремировали. Я оставил банку с прахом между надгробиями Коула и Хэнка.       — Простите меня, Хэнк.       Я направил дуло пистолета так, что бы пуля точно повредила чипы памяти. Один выстрел и семья в полном сборе.