Его с детства учили миру

Его с детства учили миру, Его с детства учили добру. А родители веру в Бога Прививали дитю своему. Он за книжками в свои десять, И английский в двенадцать знал. Только всё б по-другому взвесили, Если б знали, кем сын их стал. Он в уме решал алгоритмы, И историю - на зубок. Его просто сковали в цепи, Разомкнуть их пока не мог. Но душили его улыбки И прохожих пустых слова. Так хотелось нести ошибки, Чтобы с плеч опять голова. Так хотелось побыть обычным, А не гением среди всех. Только с детства его учили, Что везде должен быть успех. И всегда нужно только первым, Мысли чистые и мечты. Но хрустели со скрипом нервы От надуманной красоты. Он вновь губы кусал до крови, И боролся внутри с собой. Но с родителями не спорил. Да, он лучший. Да, он другой. Свысока смотрел на прохожих И плевался им ядом вслед. Он решил, что он тоже сможет Уберечь всех людей от бед. По ночам торчал в интернете И читал книги тех людей, От которых сберечь пытались Его в куче пустых страстей. Он теперь лишь смотрел с усмешкой На родных своих и друзей. Люди стали всего лишь пешкой В бурных мыслях его идей. И не вспомнить, когда случилось. Не понять, как же изменить. Его первые татуировки Вместе с ним продолжали жить. А он бритый и не похожий, С гордо поднятой головой. И теперь никто не поможет. И теперь он совсем другой. Дома ссоры, скандалы, крики. А родителям не понять, Как свободы и счастья блики На войну он смог променять. Не понять его убеждений… Зачем нужны биты, кастеты? И почему его светлые мысли Теперь в черные одежды одеты? Его с детства учили миру, Его с детства учили добру. Только его кумиром Не Иисус стал в этом миру. Не родным изливал он душу, А таким же, каков был он. Он теперь никого не слушал, Позабыв всех друзей, как сон. Он считал, что боролся с желчью, Очищая родной народ. Понимал, что играл со смертью, Но вдыхал это каждый год. Ему нравились разбитые губы И костяшки, как обычно, в кровь. Он теперь отвечал только грубо И не верил в гнилую любовь. Он считал себя патриотом И на каждом кричал шагу, Что одна существует квота – Жить на правом лишь берегу. Те, кто мысли его одобряли, Улыбались приветливо в след. А других и не существует, Неидеальных в его жизни нет. Мама плакала, но терпела. Ведь учился, не пил, не курил. И какое тогда ей дело, Кому он там боль причинил, Кого он обидел словами, Кому он под рёбра нож. Правда, всегда с кулаками – Против этого не попрёшь. Его с детства учили миру, Только вот без капли тепла. В его сердце огромные дыры И вера в других умерла. Он когда-то хотел быть обычным, Любимым хотелось быть. Но, стряхнув с губ тупую улыбку, Продолжал с Холокостом жить.