Вслепую

После августовского тепла фамильный чертог Мраксов встречает неприветливыми стенами. Старинный камень сочится холодом, но дело не в сводах, где теряется даже самый яркий свет, не в тяжелых шторах, не в металлической ковке, обвивающей щупальцами лестницы и массивную дверь. — Рад знакомству, мисс Морган, — ледяные иглы-зрачки вонзаются в Элис куда больнее чем заклинания Глациуса: мистер Мракс, отец Оминиса, едва наклоняет голову в приветственном поклоне — даже если он глубоко презирает ее, в чем Элис не сомневается, — отказать в соблюдении приличий голубая кровь не позволяет. Не стесняясь, он оглядывает её как понравившийся товар в лавке — будь она маглом, могла бы стать очередной игрушкой для испытания Круцио под этим замком, однако, чистокровная чародейская фамилия и некоторые «заслуги перед Хогвартсом» не дают ему такой возможности. Он приподнимает уголки губ, делая вид, что улыбается. Неестественно, будто блоху научили делать реверанс. От таких улыбок хочется сбежать, но Элис стоически выдерживает его ужимки, отмечая про себя невероятное сходство с рядом стоящим сыном: те же правильные черты, те же светлые волосы, зачесанные назад, и манера держаться. Может и хорошо, что Оминис слеп с рождения, напоминание о прямом родстве не маячит перед глазами. Мистер Мракс немногословен — удивляет, что нашел время на пустую болтовню, — и быстро удаляется, оставляя их с сыном наедине в большом холле. — Ты меня спасла, — с облегчением выдыхает Оминис, подходя ближе. — Благодарю. За лето он стал чуть выше и шире в плечах, и вместе с тем бледнее, будто фамильный дом высасывал из него саму жизнь. Темный костюм только подчеркивает круги под глазами, а сам он выглядит тревожным. Незачем спрашивать, от чего Элис его спасает, в замке Мраксов даже воздух ощущается иначе. Семейные портреты в роскошных рамах беспрестанно наблюдают и перешептываются, пока Оминис ведет её по коридору, и на каждом шагу Элис кажется, что каменные змеи с колонн бросятся, оплетут ноги и утянут во тьму. — Ты мог написать раньше, — с некоторой досадой упрекает она, представляя, каково Оминису жить тут. — Раньше отец не знал о твоем существовании. Мы собирались в Лондон, к братьям, — красный свет на его палочке на секунду гаснет. — Но мне повезло: директор Блэк так часто произносил твою фамилию, что заинтересовал отца. Узнав, что мы на одном факультете, он велел пригласить тебя. Разумеется, не будь она слизеринкой, никогда бы не попала в это ужасное место, посетить дом Мраксов ей бы самой не пришло в голову, но каждая строчка письма от Оминиса просто кричала о помощи. Сухие буквы, где он ни о чем не просил напрямую, стали единственным посланием, которое Элис прочла и на которое ответила. Десятки конвертов от Натти, Амита, Уизли, да мало ли кого еще, продолжили мирно копиться в ящике для всякого хлама. — Необязательно было ждать разрешения от отца. Ты мог погостить у меня, мог просто написать как друг. — А разве мы друзья? Обида вспыхивает где-то внутри, неприятно колет под ребрами. Да, раньше они не общались с Оминисом столько же как с Себастьяном, но ведь он сам намеренно отталкивал, сторонился, не стремился узнать её ближе. И разве те два часа в Крипте ничего не изменили между ними? — До Хогвартса еще пять дней, чем займемся? — Элис намеренно переводит тему, глотая подступивший к горлу комок, обиды точно не способствуют общению. — Покажу тебе замок, съездим за учебниками. Как видишь, у нас невероятно плотное расписание, — Оминис пытается улыбнуться, и пусть выходит довольно кисло, это похоже на шаг вперед. — И еще… вечером у нас ужин с отцом, — мысль об этом его явно беспокоит. — Он, кажется, желает понять, насколько ты годишься для общения с его отпрыском. — Мне стоит вести себя как-то по-особенному? — уточняет Элис на всякий случай; то, что директор внезапно запомнил ее фамилию, подозрительно, как и интерес со стороны мистера Мракса. — Не нужно. Я не верю, что он способен принять хоть кого-то. Даже Анну — воплощение скромности — записал в невоспитанные сиротки. Надеюсь, ты ему понравишься чуть больше, или у него хотя бы хватит чувства такта, не показывать свое отношение. Себастиан однажды рассказывал о том, как они с сестрой гостили здесь два дня, за которые мистер Мракс успел достаточно унизить их. Свое исчерпывающее мнение о финансовом положении и манерах обоих Сэллоу он даже не пытался скрывать. Что ж, Элис готова к такому, и она не Сэллоу: у нее есть фамильный дом и достаточно состоятельная семья, и хотя она не преследует цели понравиться кому-то, у нее имеются некоторые догадки, как это сделать.

***

На предстоящий ужин Элис заявляется в платье — темном, с небольшим серебристым узором, не слишком строгом, но в рамках приличий. Она может разгуливать в мужских костюмах и мантиях, где ей заблагорассудится, включая саму школу, но прямые потомки Салазара Слизерина ценят традиции и манеры. Удовлетворенный взгляд мистера Мракса говорит ей о верности выбранного пути. Оминис садится через стол, по правую руку от отца, она по левую. Вечер ничем не отличается от тех, что происходили в ее семье: неспешные разговоры ни о чем, звон столового серебра и легкое потрескивание камина. Оминис, по началу дерганный, к середине трапезы успокаивается, и Элис ненадолго кажется, что опасность миновала. До тех пор, пока мистер Мракс не начинает задавать действительно интересующие его вопросы. — Мисс Морган, слышал, вы довольно известны как среди школы, так и среди жителей окрестных деревень. У вас какой-то особый дар, если не ошибаюсь? — Слухи часто преувеличивают или преуменьшают реальные факты, — Элис подбирает слова осторожно, скромность не черта слизеринцев, как впрочем и откровенное бахвальство способностями. — Так что же из этих утверждений верно по отношению к вам? — Голая правда зачастую так неприглядна, что нуждается в некотором… приукрашивании. — Полагаю, под неприглядностью вы имели ввиду непростительные заклятия? Мистер Мракс впивается в нее ледяным взглядом, и Элис чувствует себя мелкой дичью, легко попавшейся в капкан. Он знал. Спланировал все заранее, и притвориться, что она не понимает, значит выставить себя на посмешище. К счастью, он не ждет, когда она начнет оправдываться, и, отчетливо выделяя каждое слово, продолжает: — Когда горный тролль под Империусом начинает крошить черепа людей, когда топор какого-нибудь гоблина вспарывает кишки другому — это и впрямь неприятное зрелище. Но, уверен, если заниматься этим регулярно, даже такая молодая леди способна привыкнуть. Не так ли, мисс Морган? Серебряный нож звонко ударяется о мраморный пол. Оминис бледнеет и впервые за вечер смотрит на нее так пристально, словно способен что-то видеть белесыми зрачками. Элис пытается не дрожать, не от страха, больше от гнева, стискивает зубы до боли в челюсти, а мистер Мракс улыбается, в этот раз по-настоящему, с садистским превосходством. Не прошло и трех месяцев, как закончилось безумие, где думать можно было лишь о том, как не умереть в случайном бою, а не об освоении простейших заклинаний. Запах обожженных тел преследует во снах, как и кровавые пятна, оставленные всюду, где бы Элис не появлялась. Но, как бы болезненны ни были воспоминания, она справится с ними. Совсем другое, как справится с этим Оминис. — О, не волнуйтесь, мисс Морган, — спешит успокоить мистер Мракс, продолжая нарезать баранину и говорить таким тоном, словно обсуждает погоду. — Я не собираюсь сдавать вас кому-то, мне даже в радость, что наследие Слизерина так глубоко прижилось в вас. Вы хотя бы готовы к бою с настоящими врагами, не то что неопытные юнцы из Хогвартса. Что они смогут противопоставить опасностям? Левиоса? Флиппендо? Какой позор для колдовского мира. Теперь он смотрит на Оминиса, это слова-кинжалы для него, как и весь спектакль с приглашением — всего лишь способ показать, как сын заблуждается в отношении непростительных заклятий. По мнению мистера Мракса это должно его сломить? Заставить действовать согласно его воле? Скорее его сломит, что люди вокруг оказались совсем не такими, как он представлял. — Жаль, что в Хогвартсе больше не обучают «непростительным» заклятиям. Ведь в настоящей силе нет ничего непростительного, — мистер Мракс делает вид, что не замечает, как Оминис едва не гнет пополам вилку, как напряжение вокруг него становится настолько плотным, что ненависть можно зачерпнуть в ладонь. — Хотя при нынешних законах приема в школу, когда всякое отребье может учиться вместе с вами, это не так плохо. Плевать, что Элис никоим образом не разделяет его взглядов, она будет кивать ему, даже скажет об этом вслух, если потребуется, потому что сейчас она в его доме, а здесь слишком опасно не мириться со взглядами хозяина. Не такая угроза, что подстерегала на каждом шагу во время войны с Ранроком, но та, что подобно змее подползет и вонзит клыки, когда ты меньше всего этого ждешь. — Могу я полюбопытствовать, где же вы освоили столь полезные навыки? — сегодня он явно ставит целью окончательно добить сына. Осязаемая неприязнь Оминиса не дает помочь, ведь Элис могла бы соврать, что он сам научил ее Круцио. И какая разница, что это был Себастьян, какая разница, что в тот день даже не она использовала заклятие, а на ней. Она хотела знать, как сильна окажется боль, понять истоки ненависти Оминиса к семье. Теперь придется снова лгать, и это снова отзовется в нем болью. — Некоторые чистокровные семьи все еще учат детей соблюдать традиции, — Элис старается не смотреть в его сторону. — Довольно, — Оминис вскакивает, царапая стулом пол, опрокидывая кубок вместе с содержимым на скатерть, но тут же, вспоминая, где находится, натягивает на лицо самую вежливую маску. — Благодарю за ужин. Поспешные шаги еще долго слышны по коридору, но Элис не бежит следом, а напротив, остается с мистером Мраксом до самого конца вечера. Если она хочет вытащить отсюда Оминиса, нужно хорошо играть свою роль.

***

Она не надеется, что Оминис откроет, просто тихонько стучит, полная решимости простоять тут до самого утра. Длинные проходы с зеленой отделкой не пестрят портретами, можно не бояться, что кто-то увидит и доложит мистеру Мраксу. Но через полчаса Оминис сам не выдерживает, отворяет, впуская во тьму своей комнаты. Ему свет не нужен, и после канделябров из коридора, Элис спотыкается сначала о ковер, затем о какой-то столик. В этой спальне вообще нет окон, глаза не могут привыкнуть к темноте, а просить зажечь лампу кажется самой бессмысленной идеей. — Перестань скрестись под дверью, — Оминис легко удерживает её за руку, и тут же отдергивает пальцы, словно коснулся зачумленного. — Давно стоило догадаться, что ты ничем не лучше Себастьяна. Он зол и расстроен куда больше, чем когда-либо, но он позволил ей зайти, он даже разговаривает с ней, значит, не все потеряно. — Я не хотела, чтобы ты все узнал так. — Ты вообще не хотела, чтобы я знал, отличное начало для дружбы. Не отторжения она боялась, а навредить, разрушить еще больше и без того сломленного человека. — Ты сам говорил, что мы не друзья. — Но я думал, мы хотя бы попытаемся… да неважно. Завтра ты все равно уедешь, общаться с тобой я больше не намерен. И не пытайся понравиться моему отцу, ты ничего о нем не знаешь, так же, как и обо мне. — А ты много обо мне знаешь? — внезапно вспыхивает Элис, делая шаг навстречу и снова переворачивая что-то по пути. — Думаешь, я использовала непростительные заклятия ради развлечения? До прошлого года я не умела колдовать простейшее Репаро. Единственный мой талант — способность видеть и использовать древнюю магию — держали в секрете, потому что он куда опаснее того же Империо. Родители запретили мне касаться волшебных палочек, почти не выпускали из дома, но Министерство внезапно посчитало мои навыки полезными, и решило отправить в Хогвартс. И стоило только профессору Фигу забрать меня, как я оказалась втянута в войну с Руквудом, гоблинами и драконами. Она не понимает, зачем говорит ему это. Похоже на выбросы её силы, которые долго копятся, и в одно мгновение способны снести кому-нибудь голову. И разве не должен Оминис, так ратующий за правду, однажды выслушать её? — Если твоя сила столь опасна, — все еще не понимает он, — зачем тебе нужны непростительные заклятья? Ради еще большей силы? — Против десятков опытных магов и сотни вооруженных гоблинов я была вынуждена действовать хитрее, и без Империо давно была бы мертва. — А как же Авада Кедавра? Скажешь, его ты тоже была вынуждена применять? Будешь оправдываться как Себастьян, что вовсе не этого хотела? Будто, произнося эти слова, ты можешь хотеть чего-то другого. Словно содранная до мяса кожа — рана, нанесенная поступком Себастьяна, еще не скоро затянется. Все верно, чтобы причинить вред любым непростительным заклятьем, нужно по-настоящему желать этого: наслаждаться чужими смертями, ликовать от причинения боли. Но Элис не нужна Авада, чтобы убить, она делает это с помощью беспрекословного подчинения, мощной Бомбарды и силы древней магии, что способна распылить в прах даже дракона. — Клянусь, что никогда не использовала это заклинание, даже не знаю его. И я не убивала невинных, все эти люди и гоблины нападали на деревни, терроризировали округу. Я это делала ради… — Ради блага, да? — перебивает он, почти выплевывая слова. — Мне было десять, когда я впервые применил Круциатус. «Жизнь грязнокровок ничего не стоит, — уверяли меня, — умереть от рук истинных волшебников — вот их благо». — Я защитила Хогвартс, когда напал Ранрок. Это было нужно всем нам. — Да. Но попробуй сказать, что ни разу не причиняла вреда случайно, просто не подумав или заигравшись собственным превосходством. Скажи это, и я забуду все, что наговорил тебе. Элис не знает наверняка. Она уничтожала логова браконьеров, даже не задумываясь, кто мог в них быть, виновны ли они были. А Руквуд мог шантажировать людей, так что в его банде вполне могли оказаться и простые жертвы. И почему перед человеком, который даже никогда не увидит её, она не может соврать? — Не знаю. — Как я и полагал. Но хоть в этом ты лучше Себастиана: не придумываешь глупых оправданий своим поступкам. А теперь оставь меня. Она близка к тому, чтобы его послушать, не вмешиваться в его жизнь и убеждения. Но представляя, как наощупь будет искать выход из этой мрачной спальни, Элис понимает, что не может уйти, не сейчас. Как не смогла уйти в Крипте, как не позволила игнорировать его письмо. Ведь мир Оминиса точь-в-точь как эта комната — заполнен тьмой. Абсолютной. Беспросветной. — Я уеду утром, если ты пожелаешь. И у вас с отцом даже останется время, чтобы провести его со старшими братьями в Лондоне. Уверен, что хочешь потратить остатки каникул на тех, кто пытал тебя в детстве? Грязный прием, который Элис не стесняется использовать. Если она уйдет сейчас, Оминис вновь останется один. В этот раз действительно один. Анна не вернется в этом учебном году, она уже пошла на поправку, но на лечение уйдет время. Себастьяна он не простит, и зная, как «легко» Оминис сходится с людьми, Элис не сомневается — он не подпустит к себе никого. — Как… ты узнала? — вихрящийся комок внутри Оминиса в темноте отчетливо пульсирует, подтверждая утренние догадки: как бы он ни боялся отца, братьев он боится куда сильнее. — При единственном упоминании о них, твоя палочка погасла. Ты можешь ненавидеть меня, но я действительно хочу помочь. — И как же ты собираешься помочь мне выжить в собственной семье? Я даже не могу сбежать от них… — Так перестань бегать, — она подходит ближе, чувствуя его дрожь, и делает то, что не может объяснить даже самой себе — обнимает за шею, легко привстав на цыпочки, замирает на его плече. — Если хочешь выжить, — шепчет Элис ему в самое ухо, дивясь собственной дерзости и тому, что Оминис не пытается ее оттолкнуть, — стань частью своего наследия. Будь хитрее, будь изворотливее. В логове змей выживают только змеи. Ты ведь потомок самого Слизерина, так стань, наконец, настоящей змеей.