Вслепую

— А я предупреждал, мисс Морган, что все снадобья, в составе которых человеческая кровь, опасны. Учитель зельеварения ходит вокруг, проверяет её зрачки, заставляет выпить что-то горько-кислое, и Элис морщится, с трудом проглатывая микстуру. В его кабинете душно и пахнет неизвестными реагентами, а жесткий тон Шарпа ясно дает понять, что о высшем балле можно больше не мечтать. Впрочем, он и сам обеспокоен, нервно постукивает по мебели, тяжело выдыхает, понимая, что лекарство не оказывает эффекта. — Профессор, но в описании сказано, что Просачивание может случиться только после трех-четырех применений, — побочное свойство сохранять особенности чужого тела Элис смело проигнорировала, потому что оно никогда не проявлялось после первого приема эликсира. — Верно, — он шуршит бумагами. — Но мы с вами допустили ошибку, не подумав о том, что в книге речь идет о взрослых волшебниках, а не юных школьниках с неокрепшим организмом. Шарп говорит «мы», будто не может обойти тот факт, что сам дал на это разрешение, не остановил, не отговорил. Но даже, если бы они смогли предвидеть эту неприятную оплошность, все равно Элис не отказалась бы от затеи. — К счастью, хотя бы Мракс избежал вашей участи. С этим она согласна, хотя, казалось бы, что способность видеть еще несколько дней была бы для Оминиса лучшим исходом. Но Просачивание всегда проявляется по разному: он мог получить её вечную жажду выплескивать силу, мог не справиться с древней магией. И Элис рада, что побочный эффект — может и нежелательный, но временный — обнаружился только у нее. Теперь остается убедить в этом самого Оминиса, ведь он, снедаемый сожалениями о случившемся, наверняка винит во всем себя. — Самое большее к понедельнику вы сможете различать световые пятна, к пятнице полностью восстановите зрение, до тех пор прошу не распространяться другим ученикам да и преподавателям о вашем недуге. Это в ваших же интересах. Она понимает. Неожиданная слепота вызовет вопросы, привлечет ненужное внимание, а Шарп разрешил использовать эликсир, только на условиях неразглашения до конца эксперимента, и предполагалось, что все пройдет без последствий. Одно только упоминание обмена телами способно вызвать тысячи сплетен, которые, несомненно, помешают их дальнейшей научной работе в области нестандартного применения зелья. — Как декан факультета я попрошу некоторых преподавателей освободить вас от занятий, но на остальных предметах вам придется проявить чудеса изобретательности, чтобы не выдать себя, — Шарп в последний раз осматривает Элис и шумно захлопывает свой блокнот. — Вы все еще должны мне отчет, теперь включая и подробности последствий. Мистер Мракс, проводите Элис и присмотрите за ней эти несколько дней, полагаю, вы многим ей обязаны. Почти всю дорогу Оминис молчит, он и у Шарпа ни слова не сказал, и эта тишина впивается в кожу больнее его самых колких замечаний. После недолгих минут счастья меньше всего хочется, чтобы он страдал из-за её ошибки. — Этот день не должен был закончиться так, — Элис удерживает его, когда они оказываются по ту сторону Слизеринской двери и начинают спускаться. — Потому что ты должна была мне сказать о возможных последствиях, — он не упрекает её, и, к великому облегчению Элис, в голосе нет больше той горечи, будто он виновен во всех грехах мира. — Ты бы не согласился. — А ты бы не ослепла из-за меня, но дело ведь не в этом, Элис, — он останавливается на ступеньке ниже, оборачивается, в который раз оказываясь в непозволительной близости. — Ты хоть понимаешь, как я испугался? Вопрос не в том «насколько», а в том «почему». И ответ она читает так же легко, как если бы до сих пор была в его теле. Он в его дыхании, звучит на коже тревожными отголосками, шелестит в мантиях, которыми они с Оминисом соприкасаются. И вот уже буря внутри нее похожа на ту полуденную, с томящим привкусом на губах. — Прости, — все, что она может выдавить из себя, спешно сбегая по лестнице и стараясь не упасть. Голова кружится от темноты и резких поворотов, от щемящих чувств, что просто не могут принадлежать ей. «Всего лишь Просачивание», — пытается успокоить она себя, пока нечто необъяснимое заставляет её собственное сердце отчаянно трепетать.

***

До среды они доживают почти без приключений, Оминис садится с ней рядом на общих парах, встречает с тех, что проходят раздельно, незримо присутствует каждый раз, когда ей нужна помощь. И есть что-то большее в том, как он удерживает её за мантию, чтобы не упала с лестниц, как протягивает свое самопишущее перо для конспектов, как молчит чаще обычного. Порой ей нет нужды использовать магию, чтобы ориентироваться почти вслепую: она идет следом за запахом стылого леса, слушает его дыхание, угадывает движения. Вне тренировок Элис наконец понимает, насколько мучительно-сложно не тянуться к нему, не искать во тьме его руки, не представлять перед собой его лицо. Светло-русые волосы, две очаровательные родинки на левой скуле и темные брови, по которым так и хочется провести пальцем — стоило Элис потерять зрение, как черты Оминиса лезут в голову с навязчивой регулярностью. Еще сложнее не думать, как её воспринимает сам Оминис. Помня о том, как влияет на него простыми прикосновениями, она старается изо всех сил избегать неловкости, проводит невидимые границы и каждый день проигрывает в этой маленькой битве, вынужденная прибегать к его помощи, более того, отчаянно грезя вновь оказаться в плену его запахов и прохладных пальцев. Кажется, пока Элис думает о чем-то совершенно неважном, теоретическая часть лекции по защите от Темных Искусств заканчивается. Профессор Гекат освобождает место в центре аудитории, раздвигая столы. Сегодня они должны отрабатывать щитовые чары, предчувствуя оппонента и анализируя его стиль боя. — Морган? Сэллоу? Не хотите попробовать? — профессор давно привыкла, что они первые выступают на дуэли, за это никогда не начисляются баллы, иначе Слизерин побеждал бы каждый год — все давно знают, что в поединках им нет равных даже среди седьмого курса. Отказать Гекат невозможно, и не важно, что Элис едва различает ступеньки ведущие на дуэльную площадку — зрение вернулось, но фокусироваться все еще сложно, неважно, что Себастьян злобно ухмыляется, что никогда не сулит ничего хорошего. Они нехотя кланяются друг другу, наставляют палочки. Элис старается дышать спокойно: если полностью слепой Оминис справляется с поединками, то и она должна. Себастьян начинает активно, пробует поднять её в воздух, притянуть, бросить вниз, но щит выдерживает. Тогда он принимается за более сильные заклинания, взрывные, что так хорошо ему даются. Сквозь мутную пелену она едва ли может следить за его руками. — Мисс, Морган, неплохо бы вам тоже атаковать, — говорит профессор Гекат, и Элис пытается осторожно последовать её рекомендациям. Использовать атакующие заклинания — не лучшая затея. Внутри слишком много древней магии — она течет отовсюду, скапливается в пальцах, бежит по венам. Из-за побочного действия зелья, тело решило «восстановиться», беспорядочно всасывая серебряные крупицы, оставшиеся после людей, выскребая их из самих стен Хогвартса. Элис давно не собирает древнюю силу кроме как для небольших опытов в трансфигурации, тщательно контролирует её количество. Всего два простых заклинания в сторону Себастьяна, и магия начинает кипеть, требуя выхода, с ней всегда так, стоит только начать, и эта жажда не уймется. Пространство вокруг вибрирует энергией, палочка дрожит в руках, и Элис поспешно убирает её — она слишком усиливает удар, и если это произойдет, пострадает не только любимый скелет профессора Гекат под потолком, но все, кто стоит позади Сэллоу. — Себастьян, хватит, я проиграла, — кричит Элис, пытаясь удержать в себе готовый взорваться в любую минуту сгусток древнего волшебства. — Достаточно, мистер Сэллоу, — строго говорит профессор Гекат, но он не слушает — не останови Элис себя, с ней было бы тоже самое; сквозь туман и гудящую голову она с трудом понимает, как ей защититься. — Депульсо, — Себастьян пробивает защиту, и Элис отбрасывает к стене, она ударяется головой, спиной, сносит какие-то учебные предметы. — Конфринго. — Протего, — Оминис встает между ней и заклинанием, щит вокруг мерцает энергией — впервые он смог применить его так хорошо — заклинание отскакивает, а Себастьян наконец перестает бить. — Отличный щит, мистер Мракс, — хвалит Гекат, пока Оминис помогает Элис встать, — а вы, Себастьян, что на вас нашло? Использовать Конфринго для дуэли… вы могли её серьезно ранить. — Будь она в настоящем бою, никто бы не дал ей поблажек, — кривится он, явно недовольный замечанием. — Разве не вы, профессор, нас этому учите? — Думаю, мисс Морган это знает не понаслышке, и сейчас вы не в настоящем бою, а я не учу калечить пораженных противников. Вечером вас ожидает серьезный разговор со мной. И отработка. Пока класс гудит о случившемся, распределяясь по парам, Элис глотает рябиновое зелье и с трудом замечает, что Оминис тащит Себастьяна к двери. — Простите нас, профессор, — говорит он, хлопая дверью, и Элис бежит за ними, пока еще в состоянии видеть — пусть оставшиеся думают, что им заблагорассудится, но если Себастьян начнет выходить из себя… Элис хорошо знает, чем это может закончиться. Но Оминис вовсе не собирается устраивать сцену в коридоре, вместо этого ведет бывшего друга в Крипту, и только оказавшись за решетчатой дверью, Элис понимает, почему Себастьян не сопротивлялся и молчал — с головы до колен его обхватывает прочная веревка — Инкарцеро. Она сама научила Оминиса применять это заклинание, и сделал он это невербально. — Кажется, ты совсем позабыл, чем обязан нам? — Оминис вталкивает Себастьяна вглубь темного зала. — Ты до сих пор в Хогвартсе, потому что мы сжалились над тобой, но еще одна выходка, что угодно: нападение, сделка, даже простая просьба от тебя — и, клянусь, вылетишь отсюда в тот же день. Всего однажды она слышала от Оминиса угрозы, и это было в её сторону. Тогда он тоже был резок, но еще больше расстроен. Разочарован. Печально, что причиной и в этот раз стал Себастьян. — Начиная с сегодняшнего дня ты будешь держаться от нас с Элис подальше, — одним четким движением он освобождает Себастьяна, и тот трет следы от веревок. — Тебе ясно? — Ты презираешь меня за непростительные заклятия, но при этом все еще «дружишь» с ней? — он злобно указывает на Элис. — Ты хоть знаешь, скольких она убила с помощью Империо? Каким образом применяла Круцио? Уверен, она тебе не рассказала, ведь всем нужен такой «невидящий» недостатков друг… Элис не видит — чувствует мерзкую ухмылку на лице Себастьяна, как он кривит губы в ожидании реакции Оминиса. — Заткнись, — Оминис, хватает его за воротник, и тон его неожиданно спокоен, совершенно сбивая Себастьяна с толку. — Ты просто самовлюбленный эгоист, всегда ставивший собственные интересы выше всего. Выше друзей, выше родных, даже выше Анны, ради которой все и затевалось. Вот за что я тебя презираю, а вовсе не за применение непростительных заклятий. Элис знала, что Оминис мог быть язвительным и порой жестоким, но никогда еще не слышала столько непробиваемого льда в его голосе. Пока волшебная дверь с шумом выпускает их из Крипты, Себастьян за их спинами оглушительно молчит.

***

Элис ненавидит большой двор с фонтаном, ведущий в Хогсмид: шумно, многолюдно, не спрячешься. Солнце едва греет, и большая часть студентов наслаждается его последним теплом — ветер с гор предвещает затяжные дожди и настоящую осень. Пока она идет по засыпанной влажными листьями дорожке, несколько четверокурсников почти в открытую говорят о её проигрыше Сэллоу на прошлой неделе. Теперь это обычная тема, их дуэль обсуждают во всех гостиных, коридорах и дальних уголках библиотеки. И если бы только поединок. Шарп беспокоился, что зелье обмена телами вызовет ненужные сплетни, но они с Оминисом все равно стали самыми обсуждаемыми в школе. Раньше о них тоже говорили: о ней как о героине Хогвартса, о нём как о самом влиятельном ученике, с которым лучше не ссориться. Теперь все шепчутся о том, как он защитил её от Себастьяна, как они неразлучны в последнее время. Строят догадки одна нелепей другой. И когда Мракс и впрямь проходит по той же дорожке, что и Элис минуту назад, двор заполняется низким гулом. То, что все болтают о них с Оминисом скорее неприятно, чем вредит репутации — слава Мерлину, законы приличий волшебного мира сильно отличаются от маггловского. Волшебники не скованы тысячами нелепых правил вроде постоянного ношения перчаток на людях, сопровождения незамужних девиц престарелыми тетушками и недозволением касаться друг друга. Некоторые старшекурсники Хогвартса даже не бояться заявлять о своих отношениях, тем более, что чистокровные семьи заранее заключают брачные контракты. Нет смысла запрещать что-то, потому что магия Хогвартса никогда не позволит пересечь черту. Но Элис коробит, как совершенно чужие люди говорят так, будто знают, что происходит между ней и Оминисом, выдают за истину свои поспешные выводы. — Я искал тебя, — говорит Оминис с некоторым удивлением — привычка быть подальше от школьной суеты была у них общей. — Необычное ты выбрала место для прогулки. — Не я, Поппи попросила сходить с ней в «Три метлы». И Элис неожиданно для себя ухватилась за это предложение. Прогулка до Хогсмида в компании, пожалуй, самого ненавязчивого собеседника, помимо Оминиса, казалась спасением от вездесущих глаз, липких слухов и неясных мыслей, жужжащих в голове целыми днями. Но если бы Элис знала, что ей придется проторчать несколько минут в окружении чужих шепотков… — На следующей неделе я хочу украсть у тебя один день, — учитывая, что Оминис ни разу не просил уделить ему время, звучит интригующе. — Что-то важное? — Да. Покажу тебе кое-что особенное. — Несколько часов найду, — Элис старается говорить спокойно, без интереса, хотя больше всего на свете мечтает сбежать куда угодно в его компании. — Ты будто избегаешь меня в последнее время. Что-то случилось? — Нет, но… «Оглянись вокруг, — хочет крикнуть Элис, — из каждого угла все только и обсуждают нас». После насыщенной недели, где они с Оминисом почти не расставались, Элис понимает только одно — она слишком много о нем думает, а когда они рядом, перестает быть способной и на это. Вероятно, Просачивание повлияло на нее куда сильнее, чем она могла принять. Но именно из-за разросшихся словно гигантские тентакулы сплетен, Элис стала по-настоящему избегать Оминиса. Ведь на самом деле они вовсе не вместе. И все совсем не так, как о них придумывают, совсем не так… как ей бы самой хотелось. — Тебя беспокоят сплетни вокруг? — Оминис чувствует её проблему куда точнее, чем она сама. — Нет, это же всего лишь слухи, почему они должны меня волновать? — Тогда что тебя волнует, Элис? — Ложь за спиной, — неожиданно для себя выдает она, слыша новые перешептывания совсем рядом — никто из них даже не знает, кем они с Оминисом являются друг для друга, а из-за этих разговоров она вынуждена держаться от него подальше. — Всего лишь? — уточняет он. — Тогда просто пойдем со мной. Она идет за ним по наитию, как привыкла ходить следом, когда он был единственным ориентиром в мире тьмы. Вместе они минуют несколько занятых скамеек, пересекают поляну и выходят в центр, откуда видна каждая точка заполненного студентами двора. — Насколько здесь много народу? — зачем-то спрашивает Оминис, и когда Элис отвечает, что несколько десятков, удовлетворенно улыбается и внезапно делает то, чего она никак не ожидает. Обнимает одной рукой за плечи, притягивает к себе с откуда-то взявшейся исключительно Мраксовой настойчивостью не допускающей возражений. Что-то новое проскальзывает в нем, когда он берет свободной рукой её ладонь и сжимает в своей, то, чему Элис не в силах противиться, что-то врожденно-властное, пленительно-хищное — уверенность змея, не спрашивающего согласия. — Что… ты делаешь? — с трудом выдыхает Элис, ей кажется, что весь двор, каждый студент сейчас смотрит на них. — Я не позволю тебе переживать из-за каких-то ложных слухов, — Оминис еще крепче сжимает её ладонь в своей, переплетает пальцы в замок. Не откровенное объятие, не легкомысленные касания, что позволяют себе некоторые, но нечто иное: продуманное, демонстративное, не оставляющее другим сомнений, что он сделал свой выбор. — Пусть болтают, что мы вместе, если им так нравится, — он наклоняется к Элис, едва не касаясь губами кожи. — Но разве ты не хочешь, чтобы это стало правдой?