Падение в небосвод

Небо роняет звёзды. Луна тусклая, среди облаков её бледное лицо кажется одутловатым и грустным. Небо роняет звёзды, Ши Цинсюань смотрит вверх и думает, вдруг их и вовсе не останется после сегодняшней ночи? Ши Цинсюань чудятся поезда. Стальные нити рельсов бегут среди белоснежных полей и заметённых зимой лесов, где ели серебрятся и колышут лапами. Несущиеся сквозь ночь колёса мерно пожирают расстояние, покачивая вагон. Ши Цинсюань закрывает глаза и думает, спит ли тот знакомый незнакомец из сети? Будет ли ему сниться их встреча? А небо над городом неровно отливает оранжевым, всё замерло, только ветер метёт опавшие белые лепестки, будто позёмку. Ши Цинсюань распахивает глаза и вглядывается туда, за облака, в поисках звёзд. Среди них есть та, что объединяет, та, что похожа на ангела, как он написал ей едва ли не в первую неделю их общения. Пусть все звёзды упадут в холодные сугробы или утонут в тёмных реках, но та будет ровно сиять. Пусть даже поблекнет вовсе луна, но звезда останется. Ши Цинсюань представляет, как поют рельсы под колёсами, как поёт сам ветер, закручивая вихри из снежных звёзд. Ей хочется курить терпкие сигареты — пусть даже на это ругается брат — и слушать бесконечное пение, чтобы среди него вдруг услышать тихое дыхание. Он спит, он где-то спит, не просто в другом городе, не просто в поезде, который куда-то мчится. Он много дальше. Он спит там, где не окончилась ещё зима. Ши Цинсюань хотела бы дышать им каждый свой день. Она представляет, как ловит кольца дыма, а те ощущаются мягкими, будто прядки его волос. Она чувствует на кончиках пальцев эту податливую нежность. Она представляет, как комнату наполнит аромат туалетной воды, как в неизменном порядке возникнет хаос из-за необходимости вместить чужие вещи — его вещи… Ши Цинсюань чувствует сердцем, как в эту ночь расстояние между ними неуклонно нарастает, как натягиваются все струны души, точно кто-то поворачивает колок на гитаре. Но увеличиваясь, на самом деле это расстояние сокращается. Ши Цинсюань хотела бы петь, тихо-тихо, глядя в тусклое лицо луны, и чтобы он играл, легонько касаясь струн, так осторожно, едва слышно. Она хотела бы, чтобы ночь тянулась, как рельсы, чтоб ветер кружил то ли позёмку, то ли лепестки. Чтобы темноту украшало серебро упавших звёзд. Она заворачивается в плед и отходит от окна. Небо роняет звёзды, и когда упадёт ещё двадцать три, всего двадцать три, зима станет маем, поезд примчится в город. Она наконец-то встретит его и узнает имя, имя, а не никнейм в сети. *** Все звёзды осыпались, и расцвели новые. В город ворвался майский ветер. Как бы ни ругался на её беспечность брат, Ши Цинсюань дождалась встречи и смело пришла к самому поезду, только бы поскорее увидеть того, о ком думала каждый день последние три месяца. — Так это ты — Мин И? — смеётся Ши Цинсюань, рассматривая высокую девушку в чёрном. Знакомая незнакомка нравится ей, и сердце бьётся бойко и радостно. — Мин И! — Это я, — говорит та. — Ты ждала, что я буду мужчиной? — А, всё равно! — Ши Цинсюань качает головой. — Так даже лучше. Когда влюбляешься в душу, какая разница, что там за тело?.. — Но сосуд, в который заключена эта конкретная душа, на самом деле очень даже во вкусе Ши Цинсюань. Да, она немного лукавит. Действительно ждала мужчину, но так и не разочаровалась, скорее восхитилась тому, что не угадала. Мин И долго смотрит, но всё же на краткий миг улыбается. Ши Цинсюань, успокоившись, берёт её за руку. Она так ждала, что теперь не знает, с чего начать. Радость от встречи столь велика, что она вся дрожит. Наверное, Мин И это не нравится, многих такое поведение напрягает, даже брата. Именно поэтому он теперь и живёт так далеко, в другом городе, как будто бы в иной вселенной. Ши Цинсюань коротко выдыхает и говорит спокойнее: — Я всё тебе покажу. Я не всегда такая шумная. Прости. — Ничего, — откликается Мин И. *** Хэ Сюань продумывала свою легенду так долго, так готовилась к вопросам, но Ши Цинсюань верит каждому её слову и ничто не ставит под сомнение. Она милая, эта Ши. Совсем не такая, как её проклятый брат. Крутить виртуальный роман в сети было просто, а сложность реального взаимодействия оказалась совсем не в том, что придётся постоянно держать в памяти тысячу ответов. Сложность была в том, что Ши Цинсюань не заслуживала боли сама по себе. Но виртуальный роман не подходил для цели Хэ Сюань. Чтобы добиться задуманного, ей нужна была плотность реальности. «Мир состоит из вещей, — думает Хэ Сюань, пока Ши Цинсюань самозабвенно рассуждает о чём-то. — Люди обрастают ими в течение жизни и порой не спешат расставаться даже с уже ненужными. Но, помимо вещей, возникает и иной громоздкий багаж — чувства. Например, влюблённость, когда внезапно каждая мелочь наполняется смыслом, становится значительной, занимает всё свободное пространство, пусть даже это всего лишь окурок в пепельнице, забытая зажигалка на подоконнике, раскрытая на определённой странице книга или подушка, наполненная чужим запахом». Хэ Сюань намеренно причиняет себе боль этими размышлениями. Она смотрит на Ши Цинсюань — как та прижимает подаренную подвеску-листок к груди, и представляет, что эта маленькая вещица превращается в фетиш воспоминаний. Уже не предмет, сам по себе имеющий смысл совершенно банальный, уже не хлам, который можно выбросить. В символ присутствия, в олицетворение самой встречи — их встречи. Встречи между «Мин И» и Ши Цинсюань. Хэ Сюань знает, как это бывает. Как одна вещь возвращает всё то, что прошло, неважно, как давно. Как воображение дорисовывает — вот пальцы удерживают страницу книги за уголок, не торопясь переворачивать, вот вычерчивается силуэт или профиль на фоне окна. И вот уже в воздухе будто появляется аромат дыма тех сигарет, снова слышится щелчок зажигалки. Как долго она ненавидела щелчки зажигалки! Память использует вещи как опорные точки, привязывая за них ниточки отношений, оплетая сетью эмоций и чувств. Та засушенная роза в вазочке, что в самом углу, вновь распускается и дарит запах лета. Тот клочок бумаги, где нервным почерком указан адрес, бережно хранится в бумажнике, хотя название улицы и номер дома тысячи тысяч раз повторили вслух. Ши Цинсюань продолжает болтать, а Хэ Сюань вспоминает и снова неприятно поражена осознанием, что чувства могут исчезнуть, стереться без следа. И вещи, так магически подталкивающие воображение уноситься в романтические дали, снова превращаются в самих себя. В будущий мусор и никому не нужный хлам. Генеральная уборка безжалостно выбрасывает сухие цветы, недействующие зажигалки, старые книги, клочки бумаги, даже целые письма. Помнят ли вещи, когда отправляются мусорную корзину, что воплощали собой любовь? Станет ли хламом подвеска с листом, когда Ши Цинсюань осознает, что осталась одна? Почувствует ли она, что всего пару недель назад одним своим присутствием этот кулон творил волшебство, а перестав его дарить, должен быть уничтожен? Хэ Сюань знает — вещи превратятся в мусор, а с ними заснёт память, успокоится и не встревожит больше чувства. Ей вещи нужны, чтобы не забывать. Потому она никак не может от них освободиться. — Мин И, — Ши Цинсюань тронула Хэ Сюань за плечо, — ты загрустила, может, устала? Хэ Сюань не отвечает, берёт лицо Ши Цинсюань в ладони и целует. Она ждёт смущения или возмущений, чего угодно, только не вздоха, не ответного поцелуя. Но получает именно его. *** Мин И собиралась остановиться в гостинице, но Ши Цинсюань убедила её, что не стоит тратить деньги. Эмоции в ней бьют через край, а милый подарок заставляет смущаться всякий раз, когда она касается его пальцами. Мин И — такая же, как в их переписке. Спокойная и надёжная, рассудительная. А ещё она потрясающе красивая, и если Ши Цинсюань не была влюблена прежде, то теперь точно-точно влюблена. Она вспоминает, как смотрела на звёзды, как считала дни до встречи, и ей становится так легко на сердце. Да, наконец-то! Как и попросила Мин И, она готовит ей постель на диване в гостиной. Но ведь это их первая встреча. Самая первая. Вскоре они обе забудут о смущении и сблизятся, станут единым целым. Ши Цинсюань зажмуривается, прижимая к груди свежий комплект постельного белья. С тумбочки на неё смотрит брат — фотография привычно напоминает о том, что Ши Уду не одобрил ни её общения с Мин И в сети, ни её желания встретиться в реальности. «Интернет-мошенник», — сказал он тогда. Ши Цинсюань выходит из комнаты, намеренно задев рамку со снимком. Тот падает, и внимательного взгляда как будто бы больше нет. — Мин И! — зовёт Ши Цинсюань. — Ты когда-нибудь пробовала «Лунный десерт»?.. — Нет, а что это? — слышится в ответ. *** Хэ Сюань возвращается после выходных с Ши Цинсюань и входит в собственную квартиру. В ту, что меньше, и хуже, и не в таком престижном районе. У Хэ Сюань здесь есть тайная комната. Не из тех, где прячут сокровища, не из тех, где скрываются страшные вещи. Нет, это комната, полная скорби. Хэ Сюань старается не заходить туда без причины, а если причина и находится, то она до последнего оттягивает момент, когда приходится всё же толкнуть дверь и переступить порог. В комнате следует сделать уборку, но Хэ Сюань притворяется, что её не беспокоит пыль или паутина по углам. Не беспокоит, потому что если бы беспокоила, пришлось бы немедленно взять себя в руки, вооружиться метёлкой и тряпками, налить воды в ведро, надеть резиновые перчатки… А на всё это она не способна, потому что хуже пыли и паутины скорбь. Если кому-то кажется, что скорбь — всего лишь чувство, то они не сталкивались с нею лицом к лицу. Скорбь — страшное существо с искажённой мордой, ядовитый туман, пробирающийся под кожу. Она способна проникнуть в лёгкие и задушить. Хэ Сюань не может не думать об этом. Входя в комнату, она безошибочно угадывает, где находится внезапно понадобившаяся вещь. Угадывает, выхватывает с полки и бежит прочь, замыкая на ключ дверь за собой, чтобы скорбь не могла выбраться следом. И всё же частично та просачивается, крадётся за ней, отравляет воздух. Справиться с этим чудовищем может только ненависть. Хэ Сюань помнит, что причина её скорби — Ши Уду. Она оставляет чемодан у двери и сбрасывает туфли. На ходу выдёргивает шпильки из волос и роняет на пол. В душе она неистово трёт себя губкой, чтобы смыть приставший аромат чужих духов и имя «Мин И». Чтобы уничтожить непрошенную теплоту робких прикосновений Ши Цинсюань. Она закрывает глаза и вспоминает Ши Цинсюань. Милую и нежную Ши Цинсюань, что приготовила ей трогательный обед в поезд. Ту самую маленькую Ши, которая пробралась на её диван на вторую ночь. Сюань-Сюань, которая так искренне влюбилась, так много говорила об этом, так… «Я ненавижу Ши… Ши Уду, — шепчет Хэ Сюань. — Ненавижу, ненавижу». Она кутается в длинный чёрный халат, босой проходит к запертой двери, поворачивает ключ и распахивает её. Скорбь скалится из каждого угла и заставляет вспомнить, что она затеяла и почему. *** Ночь течёт каплями, как музыка. Каждая нота слышится чище и ярче, чем раньше, мелодия одновременно очень родная и совершенно новая. Как будто Ши Цинсюань стала слышать её глубже, чем раньше, как если бы в привычной картине отыскались новые краски. Она застывает, вглядываясь в какие-то мелочи — в брелок для ключей, и сразу хочется взять связку в ладонь, почувствовать вес, в подвеску с листом — и тут же чудится голос Мин И. Обыденные предметы обретают особенные черты. Мин И касалась этой диванной подушки, переставляла чашку на журнальном столике, подходила к окну. Пару дней назад город захлёстывал туман. Ранним утром очертания улиц скрывала белая клубящаяся пелена. Ветви деревьев как будто цеплялись за эти плывущие по земле облака, краски стали приглушёнными и словно бы мягкими. Тогда Ши Цинсюань провожала Мин И, они вместе стояли на перекрестке. Из-за тумана казалось, что они случайно упали прямиком в облака. В небосвод. Этой ночью небо опять белое, и кажется, что оно перетекает и водопадом устремляется с крыши соседского дома. Тишина улицы изредка прерывается шорохом шин по асфальту, характерный звук соприкосновения с мельчайшими, выбившимися из общего дорожного полотна камешками и пылью поднимается в колодце двора, заканчиваясь стеклянным всплеском лужи под колесом. Ши Цинсюань закрывает окно и отворачивается. На губах у неё острый вкус счастья. Она снова сжимает в руке подвеску, и счастье становится ярче от того, что ощущают пальцы, когда касаются, от того, как внезапно гармонично лежат рядом друг с другом вещи, от перетекающих плавных линий, от красоты в мелочах. — Мин И, — говорит она вслух. Имя вплетается в звучание музыки, словно было её частью. Рассказать ли брату?.. Ши Цинсюань баюкает в сердце букет новых чувств и так и не поднимает его фотографию. *** За одной встречей пришла и другая. На этот раз Мин И вовсе не возражала лечь вместе с ней в спальне с панорамным окном. Когда Ши Цинсюань просыпается, со слепых небес льётся дождь, а белёсый свет проникает в комнату и растекается по ней, выгоняя тени из углов. Не хочется разлучаться, потому что слушать дождь так уютно вдвоём. Ши Цинсюань долго рассматривает спящую Мин И. Ей нравится упрямое выражение и лёгкая полосочка едва заметной морщинки между бровей. Она едва сдерживается, чтобы не разбудить поцелуем. Непогода утихает, а Ши Цинсюань задрёмывает снова и просыпается окончательно, когда комнату уже заливает солнце, а небо становится синим и чистым, лишь с редкими облачками. Притягательный, светлый, тёплый день. Ши Цинсюань выскальзывает из постели осторожно, чтобы не потревожить Мин И, достаёт бумагу и пастель. Лист кажется ослепительно белым, и на нём так трудно разобрать, как смешиваются краски, но Ши Цинсюань рисует, как солнечные лучи жадно падают на плечи Мин И, целуют её щёки и кисти, обжигающе дышат в губы. Она заканчивает — успевает до того момента, как Мин И просыпается. Ши Цинсюань отправляется на кухню. Чайник нагревается, а за окном снова всё меняется. Сперва отдалённый, а потом всё сильнее накатывающий журчит, гремит, ревёт гром. Над домом повисает туча, и начинается ливень, яростный и дикий. Делая горячие бутерброды, Ши Цинсюань представляет, как дождь оставляет на тротуарах глубокие лужи. Она берёт с собой поднос. Мин И, пробудившись от запаха кофе, смешно морщит нос, берёт бутерброд. Ши Цинсюань садится к ней ближе, и вскоре они уже слушают музыку, сплетающуюся с дождём, и едят поздний завтрак вместе. Шум ливня за окном удивительно дополняет композиции. Гармоничная красота, живая и яркая, окутывает так, что Ши Цинсюань случайно не удерживает слёз. Мин И смотрит на неё долгое мгновение, а потом бережно целует, и это всё, о чём Ши Цинсюань когда-либо мечтала. *** Это были хорошие выходные. Хэ Сюань внезапно понимает, что им всегда находится о чём поговорить и что прочувствовать вместе. Им снова немного не хватило времени на всё, но самое нелепое в другом — Хэ Сюань знает, что будь у них даже вся вечность в запасе, они могут заполнить её до краёв. Ши Цинсюань делает много странных фотографий. Она не может остановиться и продолжает снимать, убеждая, что каждый миг изменчив и совершенен. Ей хочется запечатлеть их все. Среди кадров, казалось бы, обыденных вещей, окружающих Ши Цинсюань ежедневно, Хэ Сюань открывается нечто большее. Ей видятся там собственные горькие размышления, оскал скорби, жажда мести. Но для Ши Цинсюань всё это — другое. Искусство ли? Ощущение ли? Нечто, позволяющее погружаться и созерцать, понимать больше и больше, охватывать мысленным взором всю Вселенную. Для Ши Цинсюань весь мир в движении, и нигде не существует начальной и конечной точки. Да она и сама Вселенная, которая замкнута сама на себя, не имеющая конца и начала. Хэ Сюань вспоминает и чувствует слёзы на щеках. Они говорили, слушали музыку и снова говорили. Иногда она ловила себя на печали, что это не может продолжаться ежедневно, что встречи достаточно редки. А следующим мгновением ругала себя, уверяла себя, что ею движет лишь месть. А потом они смотрели старый фильм. И Ши Цинсюань, сложив руки на груди, рассказывала: «Сейчас не пишут таких сценариев, сейчас не умеют не оставлять «хвостов», потому что стремятся сохранить возможность снять вторую часть, чтобы заработать на этом! А может быть, сценаристы просто разучились писать так, чтобы это оставалось произведением, а не превращалось в очередную «пачку чипсов». И хотя в некоторых фильмах встречаются прекрасные идеи, и там тоже есть над чем поразмыслить, но в старых вещах всё более вдумчиво». Хэ Сюань, рассмеявшись, спросила тогда, а не хочет ли Ши Цинсюань чипсов, и, конечно, они отправились в магазин. Словно жили вместе. Хэ Сюань почти ненавидит и себя саму за то, что не в силах вычеркнуть из памяти улыбку Ши Цинсюань. Ей хотелось бы, как и прежде, воспринимать ту только сестрой Ши Уду. Безликой его частью, его предметом, который можно уничтожить, чтобы причинить ему боль. Зачем, зачем Ши Цинсюань оказалась такой?.. *** Когда они празднуют четыре месяца с момента встречи в реальности и сидят в кафе, Ши Цинсюань незаметно мрачнеет. — Знаешь, — говорит она, — это, наверное, плохо… Хэ Сюань напрягается, усилием воли стараясь не нахмуриться и не выпустить всколыхнувшуюся ненависть. Она почти на сотню процентов уверена, о чём сейчас пойдёт речь. За панорамным окном кафе проходят люди и льётся вечерний свет. Хэ Сюань отвлекается на него, утешает себя красотой, отводит взгляд от очаровательного лица напротив. — Да, это плохо, — продолжает Ши Цинсюань, терзая пирожное ложечкой и опустив глаза. — Я не рассказала тебе сразу, Мин И, а теперь как будто бы… как будто бы обманывала всё это время. Хэ Сюань чуть слышно хмыкает. Если уж кто тут обманщица, так это она, а не Ши Цинсюань, прозрачная настолько, что, кажется, все её мысли видно насквозь. — Ну так скажи сейчас, — откидывается она на спинку стула. — Ты… очень дорогой для меня человек, — Ши Цинсюань наконец смотрит ей в лицо. — Но у меня есть ещё брат. И я бы… я бы хотела вас познакомить, но он ни за что не одобрит наших отношений. Мне приходится… приходится лгать ему. Хэ Сюань смотрит на неё и думает, что, похоже, Ши Цинсюань совершенно не понимает, какой на самом деле Ши Уду. Бескомпромиссный мудак, способный погубить других ради собственных целей. Вряд ли его младшая сестра когда-нибудь думала, чем он занимается, вряд ли он посвящал её в свои махинации. — Лгать? — повторяет она за Ши Цинсюань. — Ну и ладно. Я вовсе не хочу с ним знакомиться. — Но… Вы… вы оба мне дороги, — Ши Цинсюань чуть не плачет. — Я не хочу выбирать между вами. Прости, я так… я просто так не могу! — Так и не выбирай, — пожимает плечами Хэ Сюань. Она в любом случае готова сделать выбор за Ши Цинсюань. — Мне всё равно, что он есть, пока мы вместе. Ши Цинсюань всё же ест своё несчастное пирожное, и их встреча опять становится романтичной и милой. Тень Ши Уду растворяется в подступающих сумерках. Ненависть, как закатившееся солнце, лишь слегка жжётся где-то за горизонтом размышлений Хэ Сюань. В темнеющем небе она видит яркую звезду и вспоминает, как писала Ши Цинсюань романтичную чушь, глядя в перечёркнутое лицо её брата на противоположной стене. — Как хорошо, что мы вместе, — доносится голос Ши Цинсюань. Уже следующим вечером поезд иглой проколет пространство, сквозь ночь возвращая Хэ Сюань в далёкий, затерянный среди равнин город. Здесь будет царить август, не пуская осеннюю хмарь и только иногда позволяя ей коснуться небес прохладным поцелуем, отчего закаты и рассветы заалеют румянцем смущения. Там последние дни лета смешаются с осенним дождём и небо выцветет до скучной белизны. *** Их роману исполняется полгода, и Хэ Сюань понимает, что нужно заканчивать. Ей уже физически сложно лгать. Она даже не знает больше, что для неё самой является правдой. Покупая билет на поезд, она верит, что сумеет закончить всё так, как задумала. Ши Цинсюань снова встречает её на вокзале. Глаза её сияют. — Мин И! — она повисает на шее. Волосы пахнут свежим ветром и спелыми фруктами — летняя пора среди октябрьской прохлады. Вдыхая полной грудью, легко обнимая Ши Цинсюань, Хэ Сюань осознаёт, что ей не хватает решимости. *** Когда просыпаешься здесь — видно только небо. Серовато-белое или голубое с редкими облаками, мрачные тучи или легкомысленные перья… Как будто открываешь глаза на облаке и смотришь прямо в небесную даль, пока комнату заливает ослепительный свет. Только прозрачная органза отделяет от падения в небосвод. Проснувшись, Хэ Сюань думает, как было бы хорошо, если бы время сегодняшнего дня растянулось, текло медленно-медленно, позволив больше мгновений провести вместе с Ши Цинсюань. Не тех секунд, что исчисляют часы, а мгновений, которые невозможно засечь никакой механикой или электроникой, ничем, кроме биения сердца. Иногда Хэ Сюань ловит себя на мысли, что время, проведённое с Ши Цинсюань, и время, протекающее в разлуке — как пребывание в разных мирах, разных Вселенных. Она просто переходит из одной в другую. Отчего-то не может остаться в какой-то одной из них. Ей хотелось бы верить, что когда-нибудь она сумеет зацепиться всеми коготками, врасти в ту, где можно навсегда остаться рядом с Ши Цинсюань. Всегда вместе. Ши Цинсюань открывает глаза и сонно усмехается. — Мин И? Привет?.. — Привет, — говорит ей Хэ Сюань. Чужое имя, приросшее вместо маски к лицу, больно царапает, напоминая, что она не может мечтать ни о каких «всегда» и «вместе». Ши Цинсюань нежится в одеяле подле неё, а Хэ Сюань снова и снова повторяет себе: «Ты делаешь это ради мести. Мести!» Пока они вели только переписку в сети, помнить об этом было куда проще. На стене напротив всегда висел перечёркнутый портрет Ши Уду, и его холодный надменный взгляд не позволял романтичному флёру прорасти в душе Хэ Сюань. «Я ненавижу Ши Уду». — Мин И… Пойдём на завтрак в кафе? — Ши Цинсюань притирается к ней головой, как котёнок, а может, даже мурчит, по крайней мере, её голос звучит как кошачье мурчание. — Пойдём, — вздыхает Хэ Сюань. — Конечно, пойдём. «Ты встречаешься с ней, чтобы бросить. Чтобы её бедное сердце не выдержало. И тогда её брат наконец осознает, что такое боль». До вечернего поезда достаточно времени. Ши Цинсюань упорно старается не помнить об этом до последней минуты. Вести себя так, будто бы они не расстаются. Хэ Сюань вернётся, конечно, вернётся — но в самый последний раз, в самом сердце обнажённой осени. Возможно, даже будет тепло. Вернётся посмотреть на палую листву, чёрные ветви и на небосвод. Вернётся сказать, что никогда не любила, что ненавидит. И всё повторится снова. В городе среди равнин она затеряется и забудет наконец, что была Мин И. Небо там будет немного другое, выше и белее. Но здесь оно синее, такое синее, что легко утонуть в его глубине, как в океане. Хэ Сюань кажется, что она уже утонула. *** Идёт снег. Он ещё смешивается с дождём и, конечно, не ляжет, влажная земля с жадностью поглощает его и только на крышах и ветвях деревьев у него есть шанс задержаться дольше. Ноябрьский снег, предвещающий похолодание, кажется Хэ Сюань подходящим символом, а может, даже знаком. Пару дней назад она встречала закат в другом городе, и тот был ещё достаточно тёплым, но вот погода разворачивается к зиме, и ей тоже придётся замёрзнуть. Ши Цинсюань берёт её за руку и с тревогой вглядывается в лицо. Они сидят на кухне последние сорок минут, и наверняка Сюань-Сюань уже извелась, не получая никакого ответа. — Мин И, — шепчет она. — Что-то… что-то не так?.. Ши Цинсюань рассказывала о том, что ею овладело предвкушение новогодних праздников. И в тоже время она несколько раз упомянула, что вовсе не хочет, чтобы дни бежали быстрее, чтобы ноябрь поскорее закончился. «Напротив, — сказала она задумчиво, — мне очень нравится этот месяц, мне нравится предзимняя студёность утреннего и вечернего воздуха, обнажённые ветви деревьев, ноябрьские краски, ноябрьское небо!» Она восторженна, как и всегда. Но как только замечает, что Хэ Сюань совсем не реагирует, сразу меняется. — Мин И? Хэ Сюань вспоминает, как они уютно сидели в ресторане, составляя планы на будущее. Было чудесно, и Ши Цинсюань прошептала: «Надеюсь повторить такое в новогоднюю неделю». Хэ Сюань же никогда особенно не любила загадывать желания, её раздражало всё это… Пока рядом ни оказалась Ши Цинсюань. И если она прямо сейчас не разрубит узел, то все её истинные планы рассыплются, как карточный домик. — Меня зовут Хэ Сюань, — говорит она. Ши Цинсюань удивлённо замирает. В глазах непонимание. — Хэ Сюань? — повторяет она. — Ты мне не нужна, — продолжает Хэ Сюань, отставляя чашку, в которой ещё достаточно чая. — Ты назойливая и взбалмошная. Кто вообще может тебя терпеть? Даже брат, похоже, не хочет лишний раз видеть. Ты нисколько мне не дорога, я не хочу больше тебя видеть. И никогда не любила тебя. Ты была просто удобной, дурочка. Она поднимается. Чемодан её не разобран, забрать его — дело одной минуты. Ши Цинсюань, точно поражённая молнией, сидит с приоткрытым ртом. — Не пытайся найти меня, — прибавляет Хэ Сюань и выходит. Ши Цинсюань не останавливает её. Не говорит ничего, ни о чём не просит. Стоя под снегом, Хэ Сюань вдруг ощущает собственные слёзы. Когда они успели побежать по щекам? Отчего ей вовсе не легко, а больно, мучительно больно? Она не засомневалась ни в одном слове, высказала их все так, будто бы они сорвались с языка, а не были заучены наизусть. Она отомстила, но почему же так плохо?.. «А если она не позвонит брату?» — думает Хэ Сюань внезапно. Если ему всё равно? А если Ши Цинсюань не выдержит, не просто сломается, а решится на… Хэ Сюань до крови прикусывает губы и бежит от дома прочь сквозь снегопад. Ни одной мысли больше! Ни одной, или придётся вернуться. Небо над ней мутно-белое, будто ненастоящее. *** Ши Цинсюань сглатывает. Все мечты, даже если и были, только что обрушились, не выдержав шагов реальности. Всё кончилось. Мин И — нет, Хэ Сюань! — только качает головой и выходит из кухни, оставив Ши Цинсюань наедине с тяжёлыми мыслями. Входная дверь щёлкает — негромко встаёт на место замок. Мин И… Хэ Сюань никогда не любила показушно хлопать дверями, всегда закрывала их тихо. Ши Цинсюань садится на место, угрюмо уставившись на чашку с недопитым чаем — чашку, из которой пила Мин И только что. Вряд ли когда-нибудь она станет разговаривать с Ши Цинсюань. Да и чем поможет разговор, если в памяти навсегда этот тяжёлый холодный взгляд, так похожий на наполненные первым снегом серые тучи. Ши Цинсюань вздыхает — желание жить улетучилось вслед за желанием чувствовать и думать, боль тоже ушла, оставив после себя лишь тьму одиночества. Если ничего не хочется, не значит ли это, что она уже мертва? Почему же тогда организм не понимает этого, зачем бьётся сердце? Вокруг только тишина и пустота. Ши Цинсюань опускает голову на руки. Она никогда ещё не чувствовала себя настолько сломленной, точно брошенная в угол старая игрушка. Удел её — пыль и плесень, тихое и унылое старение, пока хозяин играет с новыми, ещё яркими представителями игрушечного братства. В грязном углу уже не приходит ни ревность, ни даже печаль по поводу того, что хозяйская любовь переменчива. Там нет совершенно ничего. «И никогда не любила тебя. Ты была просто удобной, дурочка». «Не пытайся найти меня». — Мин… Хэ Сюань, — прорываются рыдания, Ши Цинсюань дрожит всем телом, ей хочется наконец рассыпаться на кусочки, развалиться, исчезнуть. — Почему?.. За что?.. Равнодушное белое небо смотрит прямо в окно, прямо на неё. Ши Цинсюань слышит пронзительную трель смартфона — это звонит брат, как будто бы что-то почувствовал. Но ей всё равно, настолько всё равно, что она впервые не берёт трубку. *** Хэ Сюань захватывает тёплая и сырая осень, туманы и дожди вечерами нашёптывают ей истории, как будто бы решили соткать из себя образ Ши Цинсюань. Ноябрь разгулялся — белое марево, грустные ветра и обнажённые деревья, умоляющие небо о снисхождении. Хэ Сюань наконец собирает вещи в чёрные мусорные пакеты и выбрасывает их. Не хочется оставлять ничего. Никаких гнездилищ скорби в её и без того маленькой квартирке. Она действует решительно, потому что это помогает не думать о Ши Цинсюань. Ей кажется, что с каждым днём теперь должно становиться лучше. Что ноющее как больной зуб ощущение пройдёт, исчезнет, и она научится дышать заново. Она отомстила, отомстила, и это главное. Так долго только месть и была главной. В декабре Хэ Сюань захлёбывается отчаянием и болью так, как не тонула в скорби. У неё не осталось никаких напоминаний, но она открывает аккаунт в социальной сети и смотрит, смотрит, перечитывает переписки. Она устала лгать себе. Небо над городом словно искусственное, в такое упасть невозможно. *** Ночь прозрачна до хрустального, звёзды в чистоте небес кажутся всё такими же прекрасными. Вот только в последнее время жить Ши Цинсюань хочется всё меньше и меньше. Воспоминания не дают дышать, внутренней боли, кажется, стало столько, что уже невозможно представить, как было без неё. Невероятно тяжело. Похожая на ангела звезда прячется за тучами. Она по-прежнему появляется в небе, и Ши Цинсюань то чувствует себя преданной ею, то ненавидит её, то умоляет дать хоть какую-то надежду. Брат приезжал к ней, возился с ней, пытался вытащить её со дна тёмного омута. Ши Цинсюань старалась ничего не рассказывать ему, не проговориться, ни единым словом не выдать, отчего ей так плохо. Но однажды у неё всё же сорвалось имя, не Мин И, нет. Она сказала «Хэ Сюань», и тут же захотелось откусить себе язык. Пусть возлюбленная бросила её, да ещё так жестоко, пусть, но сама Ши Цинсюань продолжала любить и не желала ей зла. Услышав имя, брат точно окаменел. Но Ши Цинсюань не поняла почему. Сейчас Ши Цинсюань одна, за окном разворачивается небо, но ей кажется, что оно — чёрная вода, а звёзды уже давно утонули. Она тоже хочет утонуть, а может, тоже уже захлебнулась, но зачем-то продолжает чувствовать. Зачем-то… — Хэ Сюань, — говорит она в тишине, и имя горчит на языке. *** Февраль, слегка припорошенный снежком, с холодным северным ветром, не солнечный, его небо кажется белым, а воздух поразительно вкусный и будто стеклянный. Хэ Сюань возвращается в город. У неё совсем немного вещей и никакой уверенности, что Ши Цинсюань примет её или хотя бы выслушает. Но даже если и нет, Хэ Сюань сядет прямо на ступеньках лестницы и будет ждать, когда сердце Ши Цинсюань оттает. Февраль сдастся марту, и она сдастся тоже, потому что эта маленькая Ши — совсем не такая, как её проклятый брат. Хэ Сюань долго давит на кнопку звонка. Ей начинает казаться, что дверь не откроется. Может, Ши Цинсюань и вовсе уехала отсюда? Может, брат забрал её?.. Отчаяние привычно берёт за горло, Хэ Сюань прислоняется лбом к двери и вдруг чувствует вибрацию, слышит, как ключ поворачивается в замке. — Зачем ты… приехала? — Ши Цинсюань выглядит удивительно исхудавшей. Глаза кажутся огромными, кожа бледна. Её прекрасные волосы спутались. Хэ Сюань смотрит на неё, сознавая, что сама это сделала с ней. Она едва не падает на колени, умоляя простить, дрожь прокатывается по телу. — Можно мне… войти? — решается она спросить. — Д-да… — Ши Цинсюань пропускает её, но когда Хэ Сюань оказывается в прихожей, когда её чемодан занимает место в углу, она сползает по стенке вниз и заходится плачем. *** Ши Цинсюань хочется гулять по ночам среди фонарного света, растёкшегося по асфальту лужами. Они смотрели фильм до четырёх утра, и теперь в конусе фонарного луча кружащиеся снежинки кажутся кадрами из другого фильма, где они с Хэ Сюань играют главные роли. Падающий свет вычерчивает профили их лиц, и Ши Цинсюань видит Хэ Сюань иначе, как-то особенно. Ши Цинсюань не думает о том, как простила. Она и не прощала вовсе. Только не жила всё то время, пока Хэ Сюань не вернулась, а лежала мёртвой на дне чёрного омута, пустыми глазами всматриваясь в звёзды. Хэ Сюань пришла и подняла её со дна. Они теперь слушают саундтреки из фильмов и составляют бесконечную вереницу того, что ещё надо посмотреть. Они вместе планируют пикник, как только потеплеет. Они живут так, точно момент разлуки больше никогда не наступит. Ши Цинсюань запрокидывает голову и смотрит в небо. Оно мутное от снегопада, но среди туч просматривается холодный отблеск луны. Завтра ветер очистит его, и, проснувшись, можно будет представить, что они вдвоём упали в бескрайнюю лазурь. Хэ Сюань ловит её за руку и притягивает к себе, целует неспешно. Ши Цинсюань забывается, и ей даже кажется, что звучит музыка, как в романтической сцене. Воображение уносит её выше и выше; в кружении снега, в водопаде фонарного света, в эту тихую ночь на исходе февраля она вдруг осознаёт себя взлетающей. Нет, падающей прямиком в небосвод. *** …Хэ Сюань помнит это тягучее ощущение, оседающее, как никотиновый дым в лёгких. Оно намертво ассоциируется с влажностью и унынием, с упавшим в истрёпанный схлынувшей зимой двор бессилием, с безнадёжностью, с бесконечной серостью одинаковых зданий, составляющих микрорайоны, с привкусом плохого кофе. Она помнит это ощущение, хотя ни того города, ни тех людей, ни того извечно серого неба уже не осталось в её жизни. Ничего нет, а ощущение всё ещё живёт и, когда небо за окном обращается слепым, белеет, забывая о красках, словно споры прорастает внутри. Расширяется как грибница, забивая все остальные чувства и ощущения. Хэ Сюань снова там? Хэ Сюань снова в нём. Обстановка может меняться тысячи раз, но чувство остаётся таким же. Горько-кофейным, никотиновым, безучастно-бессильным, апатично-безнадёжным. Депрессивным, как дворы-микрорайоны-старые здания. Как истерзанная листва, умирающая в лужах. Хэ Сюань морщится — соприкоснувшись с некоторыми городами, не частицу в них оставляешь, а уносишь кусок внутри себя. И хорошо, если это осколок солнца, если прикосновение света, если что-то, от чего хочется жить. Гораздо чаще это кусочек боли, тусклое и меркнущее нечто, тянущее на дно. Так и с ней. Она выходит из комнаты, идёт на кухню и включает чайник. В две чашки кладёт по чайному пакетику, лишь в одну засыпает сахар. Чайник вскипает, и она заливает будущий чай, придерживая ярлычки пакетиков пальцем. Затем идёт обратно в комнату, сражаясь мгновение с упрямой дверью, ловит улыбку Ши Цинсюань. И ощущение другого, оставшегося далеко позади города тает, исчезает, ускользает. Когда просыпаешься здесь — видно только небо. Голубое с редкими облаками, мрачные тучи или легкомысленные перья, или как сейчас — слепое и белое. Комнату заливает ослепительный свет. Ши Цинсюань протягивает руки, забирает чашку и баюкает её в ладонях, точно не боится обжечься. В глазах её столько тепла, что Хэ Сюань не выдерживает и улыбается ей в ответ. Только прозрачная органза отделяет их от падения в небосвод.