***
Остров Ангела почти такой же, каким его помнил Соник. Ветра веют фруктово-мякотным, магией Мастера Изумруда, а мелкие флики играются в его синих волосах, радостные вновь встретиться. Даже цветы кажутся такими же, что и тогда — пышат жизнью и пахнут сладко-сладко. Наклз взирает на это украдкою — чуть притаив дыхание. Он видит Соника впервые — такого небесного, синего, будто сорванный — чистый — кусочек неба и вод, усыпанный золотом солнца. Животные радостно его принимают — лезут в мордочку, прячутся в иглах, утыкаются в шею, а букеты растений вьются-распускаются на пути и под ногами. У Соника нет обуви — он весь обёрнут лентами, украшениями, словно некая драгоценность. Словно само солнце спустилось к Наклзу. Тот просто не смог отказать, когда Соник так умоляюще просил привести его сюда — его глаза — весенняя хвоя — сверкали надеждой. И сейчас Соник улыбался — искренность, счастье — будто вернулся домой. Наклз считает, что сделал правильный выбор, хоть вопросов меньше не стало. И когда они пересекают руины — чао пробуждаются. Наклз никогда не видел их такими возбуждёнными. Даже самые вредные спускаются, чтобы окружить Соника под искрящийся, пищащий смех. — Малыши, я так скучал по вам! Уже через пару минут Соник весь ими облеплен. И сев на колени, собирает выданные чао дары — фрукты и мелкие безделушки, среди которых находятся даже драгоценные камни. Наклз о таком здесь и не подозревал. Он вообще не понимает ничего — только глядит на картину и осознаёт — Соник не лгал, что бывал тут. Сердце чуть заходится в груди — непривычно. И Наклз пытается избавиться от диковинного наваждения, снимая корзины. Соник обращает тогда наконец-то внимание. — Что в них? — Вещи всякие в одном, а в другом — сладости и еда, что не водится тут. Одна знакомая передала. Соник заглядывает внутрь. Среди всяких мелочей и явных игрушек для чао и вещей на короткое время, он находит плюшевую куклу в виде синего медвежонка и достаёт, изучая. У того вырван глаз, но выглядит всё равно мило. — Ох, это и для других ехидн? Наклз дёргается, замирая. Почти незаметно для Соника, что занят игрушкой. Они замирают в коротком молчании. И после Наклз оборачивается, выхватывая медвежонка из рук. — Не знаю, откуда ты, но даже такой чудик должен знать, что я последняя ехидна в своём роду. Наклз взбешён — беспричинно-эгоистично, но чужое невежество давит. И вспарывает небрежно затянутые стежки забытого-болезненного. Кем бы Соник не был — он не имеет права не знать. Когда Наклз смотрит на Соника — ожидает не многого, но точно не ужас — последние хрупкие линзы радужных стёкол ломаются — и печаль вины захлёстывают с головой. — Не может быть. Чао оседают с грустью. Соник вспоминает.***
Ему десять. И Соник просыпается в соломенном меху задремавших волков. Животные вылизывают его с утра языками и сонно тянутся, прежде чем лечь снова. Встаёт лишь отец-хищник, и Соник подымается с ним, почёсывая вожака за ушком. Волк не противится, охотно отвечая благодарным рычанием. Животные его любят. Огромные звери расступаются пред ногами и птицы вьются в иглах. Соник вырос здесь, на Острове Ангела. Воспитанный самой природой и зверьми, что приняли его как своего — одарили фруктами и любовью. В обмен Соник стал их защитником и вожаком. Он никогда не знал вкус мяса, тепло родителей и горечь боли. Соник не умел говорить. Понимал лишь язык жестов и зверей. Именно таким его когда-то нашли ехидны и приютили. Ещё совсем ребёнком. — Как тебя зовут? Старейшина протянул ему руку и Соник вздрогнул, весь сжавшись. Тогда он ещё не видел настоящих мобианцев. — Я Пачакамак. Не бойся, юное дитя, я не наврежу тебе. Его рука — небрежная нежность — легла на голову Соника. И глаза того заблестели.***
Наклз не привык бывать на Острове Ангела с кем-то. Бывали друзья — Эми, Тейлз, Руж — условно — но все они уходили быстро и не задерживались. Другим было сложно ступать сюда и Наклз не жаловал гостей, не желал обрекать знакомых на собственную участь защитника острова и изумруда. Но Соник был исключением. Он казался непривычно знакомой частью острова. Некой частицей, которой когда-то это место лишилось. И гостем здесь себя впервые ощущал именно Наклз. Это был его дом, но казалось — Соника тоже. Наклз не мог понять, кто такой Соник — дух островной, частица — как и не мог понять его самого. После тех брошенных в пылу слов они разошлись, и Соник ушёл, устроившись на скалистом обрыве. Он вошёл в медитацию. Потому Наклз не мог видеть его чувств и даже поговорить. Тревожить он попросту не имел права. Когда-то, помнит Наклз, он тоже медитировал во время своих тренировок. Ещё в детстве его этому учила мать. Это практически всё, что он помнил о родителях. Сейчас — как ни старайся — на душе смятение. И мысли не собрать в кучу. Сердце слишком не спокойно для медитаций, что были в прошлом. И Наклз пытается найти отвлечение — ответ — в ветре, тоскующе обходящем руины. — Хей. Голос Соника доносится с ними. Наклз оборачивается — слишком резко для себя — встречаясь взглядом с зелёным напротив. И Соник отводит голову первым, прося разрешения сесть рядом. Наклз кивает, возвращая внимание в никуда и одновременно к небу. Но не может не заметить растерянных черт, скрытого тьмой лица. И чуть дрожащие блики глаз, ищущих что-то в своей глубине. — Можешь рассказать мне всё? Что произошло? Я плохо помню, но, кажется, рядом с тобой голова немного проясняется, — его голос звучит по-мягкому тихо, сдержанно. Наклз даже представить не может, что скрывает Соник внутри. И не видит смысла отказывать. Он ведает легенды — истории, почти позабытые — начинает далеко до начала конца. Но Соник слушает и взгляд не спускается ни на миг с теней растений, причудливо играющих на лице Наклза — с его губ и сосредоточенных дымкой глаз. Даже когда сердце готово разбиться. Воспоминания — треснутая скорлупа, что не собрать, но Соник пытается и что-то проясняется. Умеренным голосом Наклза на фоне, который успокаивает. Дарит лёгкое облегчение. Перед глазами вспыхивают — образы-кошмары разрушенных руин и скулящих больно-предсмертно животных. Соник вспоминает его — тьму фигуры, полной ненависти. Которую он запер тогда ценой собственной жизни. Но это всё равно почти никого не спасло. Хаос победил. И под плач умирающего Пачакамака его собственная дочь навсегда рассыпалась пылью воспоминаний на руках. У Соника дрогает сердце и отдаёт в голову белой вспышкой. Перед глазами мутнеет — он делает усилие, чтобы сдержаться и нервно выдыхает, сквозь стиснутые зубы. Спокойная ночь становится безумно холодной. — Ты в порядке? — Наклз замечает. Хоть и не смотрел всё то время, но чувствует необъяснимо-нелепо, что что-то не так. — Я в порядке, — лжёт Соник через улыбку. — Спасибо, что рассказал. Наклз смотрит на него дольше положенного. Так и не отвечает. В ту ночь он засыпает намного позже обычного. И даже в последние осознанные картины ещё дремлющего сознания видит Соника, что сидит на обрыве. Который так и ложится в ту ночь. Тьма скрывает дрожащие губы и стянутые линией ужаса глаза. Соник дышит — мучительно медленно — вдыхая и выдыхая по секундам. Прямо как когда-то учила его Тикал. Но сейчас это почти не помогает.***
Соник так и не покидает остров. Проснувшись на следующий день, Наклз встречает обыкновенно привычный одинокий пейзаж и чао, что прилетели отдохнуть рядом. Но слышит вместо — чудной смех и видит Соника в окружении малышей. Вокруг него всё те же фрукты, что и вчера и он встречает Наклза с кроткой улыбкой на обмазанных липким губах. На нём нет тиары и ленты сменены бинтами, что небрежно повязаны на руках и ногах. — Я сделал сок. Хочешь попробовать? Наклз опускает взгляд на протянутую миску, что Соник достал из вчерашней корзины. Внутри разлито цветастое нечто — помешанное-перемешанное — но пахнет сладко-пряно. Голодный желудок чуть поддаётся. И Наклз вдыхает несколько раз с лёгким сомнением аромат. Соник заботливо подносит миску к губам ближе, давая испить. Наклз медленно выдыхает. — Вкусно, — признает удивлённо, а Соник смеётся. — Хочешь ещё? Я могу сделать много, — он показательно замешивает снова, и руки — отточенное мастерство — ловко соединяются и разъединяются. Наклз не отводит взгляда. И призрачное-знакомое проявляется в том. Он уже видел то прежде — так готовил отец. — Я поймал немного рыбы. Но она пока жарится. Будешь? Наклз теряется. Такая забота не нова — так поступала Мисс Ванилла. Но Соника он почти не знает. И почему-то всё ещё желает довериться. Они завтракают вместе. И Соник говорит много — вчерашнего будто не бывало. И Наклзу от того неспокойно. — Расскажи о себе. Первое, что приходит в голову спросить. Наклз прикусывает язык — глупость несусветная. Соник замолкает. И из его рта торчит целая рыбья кость. Наклз не знает и не хочет это комментировать. И Соник проглатывает ту целиком. Он медлит, распробывая вкус или лишь делая вид. И взгляд петляет в стороны. — Тогда, думаю, стоит начать с самого начала? — Соник смеётся, не скрывая лёгкой тени горечи. И он начинает с рождения. С ехидн и Тикал. История закручивается — вихрем больных-смешанных воспоминаний. И Наклз слушает, внимая — веря — каждому слову, потому что уверен, что Соник не солжёт. Потому что к концу — все карты раскрыты и становятся на места. — Ты значит ты… — он берёт паузу, подбирая слова. Уместить всё в голове непросто. По правде говоря — звучит как полный бред. — Бессмертный? Типа того, наверное, не задумывался. В племени ехидн мне правда пару раз говорили, что я особенный. Но «особенность», видимо, не то, что могло их спасти. Соник прыскает сквозь стиснутые зубы. В нем кипит отчаяние, ненависть и обида, которые даже невозмутимое выражение не сотрёт. Но ещё — в его словах витает нежность. Забота и печаль — вязкая-отчаянная. Когда он упоминает то, что стёрто временем. То, что они неожиданно глубоко разделяют. Наклз вытирает жир с губ кулаком. И облизывается, с трудом подбирая нужные слова. Но когда он садится ближе и их глаза вновь встречаются, он наконец говорит. — Это не твоя вина. Уши Соника дёргаются и лицо дрогает на мгновение, когда чужая рука оказывается на плече. На губах расплывается после улыбка. И он кашляет, заставляя Наклза почти отпрыгнуть, убирая ладонь. — Извини, подавился рыбьим хвостом. Они смотрят на друг друга секунды и смех пробирает обоих, разносясь по лесам. Чао рядом хохочут им в унисон. И утро кончается не так уж плохо.***
Дни сменяют недели. И Соник не уходит. Теперь это и его дом тоже, как было когда-то. Но Наклз по-прежнему не знает, как к тому относиться. Они едят вместе, беседуют и любуются луной со звёздами, но Наклз не привык изменять одиночеству. Соник пугает. То, как быстро Наклз к нему привык и доверился. Как ещё недавно незнакомцы стали друзьями. И это родное-близкое в Сонике ужасает не меньше. Соник пробудил в нём забытое — воспоминания. Напомнил о том, кто Наклз есть — последний, ничтожный представитель вида. Но теперь это почти не пугало. Ощущалось легче, пусть Соник всего лишь какой-то синий ёж. Странный и невероятный. Но всё ещё — частица прошлого его рода. В случае Соника — иначе. Боль не ушла, пусть ослабла. И Наклз не знал, как с таким помочь. Что должен говорить или делать? Потому писал сообщения. Криво, косо, ненавидя современную технику, но те доходили до Эми. Она разбиралась в чувствах куда больше, чем он. Эми: если ты хочешь помочь этому человеку, значит он тебе дорог. Даже, возможно, слишком. И в этом проблема. Они обсуждали многое — но Наклз не знал, как ей донести мысли и тревожащее. Она мыслила совершенно не так. Эми: я понимаю, это твой первый опыт. Наклз: я знаю, к чему ты клонишь, я не влюбился. Эми: я и не говорила об этом. Просто приятно видеть, что ты о ком-то настолько заботишься. В конце концов, наверное, лучше решить всё самому. — Что это? Соник наклоняется, появляясь перед лицом, прежде чем Наклз успевает среагировать, чуть не роняя телефон. Тот прилетает по лицу. И Соник посмеивается чуть ехидно, поднимая телефон с гневного лица. — Когда злишься — становишься почти в цвет собственных игл. Наклз отбирает смартфон, красноречиво отфыркивая в ответ. Ему требуются несколько секунд, чтобы взять себя в руки. Какой позор. — Это телефон. Извини, я иногда забываю, что ты из прошлого, но я сам не сильно разбираюсь в этом. Мой друг, Тейлз, лучше бы объяснил. Соник изучает устройство в руках. Чуть склоняется, осматривая и принюхиваясь, а затем ведёт незаинтересованно ухом, усаживаясь на колени перед Наклзом. Такое поведение напоминает Наклзу его самого. От того потешно-неловко и мило. Он ещё лежит на земле. И голова оказывается между ног Соника, заботливо запускающего ладони в алые иглы. Разбирая, разводя и зарываясь пальцами. — У тебя есть друзья? Расскажи о них, — и голос становится мягче, тише. Наклз откладывает телефон, поддаваясь. У Соника острые когти — невесомо-приятно царапают кожу головы и разделяют иглы волос. И он массирует макушку до задней части мягкими подушечками пальцев. Издаёт под нос звук — трекотание, почти урчание. Наклз втягивает носом воздух. В груди тянется и зарождается расслабляющее-щекочущее. Как каждый момент их непривычной близости, которые Наклз не желает прерывать. — Ну. Есть Эми. Она… очень сложная. Добрая, сильная, но иногда пугает. А ещё за ней постоянно нужно присматривать, она иногда слишком кидается на рожон, — вспоминает Наклз, пытаясь сосредоточиться. Но мысли потешно ускользают в вихре непринуждённого удовольствия. Наклз смотрит на Соника сверху вниз. В голову лезут обрывки мыслей и фраз. — Тейлз — мой второй лучший друг. Он очень умный и умеет строить всякие такие же умные штуки. Он немного робкий из-за того, что младше всех нас, но, думаю, тебе бы он определённо понравился. И ты ему тоже, мысленно заканчивает Наклз, чуть прикрывая глаза. Пальцы Соника проходят по бокам головы — трут и чуть тянут кожу. Блаженно. Соник очень силён, умён и красив. Эми и Тейлз точно бы с ним подружились. И сделали из него нормального мобианца, хотя Наклзу нравится и так. Но вот побольше украшений на Сонике смотрелось бы ещё лучше. Драгоценные камни, ожерелья, цепочки и… Наклз отключает мысль, не закончив. И Соник убирает руки под медленный, удовлетворённый выдох. Наклз открывает глаза, поднимая взгляд на не менее довольное лицо Соника, изучающего сверху вниз. Картинка его тела в драгоценностях так и не уходит. И Наклз отводит взгляд в сторону. — Есть ещё Руж. Она… любит драгоценности. Довольно сложно будет назвать её иначе, чем неприятной знакомой. Постоянно та тянет свои лапы к Мастеру Изумруду. Соник хихикает вполголоса. И его рука ласково гладит Наклза по макушке, прося продолжать. Наверное, сейчас лицо Наклза абсолютно подстать его алым иглам. — И ещё есть один синий ёж. Он довольно своеобразный, но забавный. И… думаю, мне нравится проводить с ним время. Наклз прикрывает глаза рукой. И вовсе не от солнца, что решило скрыться за тучами. Но даже так — готов поклясться — сейчас уши Соника приподняты, а хвост мило дёргается в стороны. И Наклз лыбится во все клыки — чёрт, это полное безумие.***
Теперь они друзья. И, кажется, Соник счастлив тому. — Я правда рад встретить кого-то спустя столько лет, когда всё изменилось. И то, что ты ехидна… может, то судьба? — Соник сидит на Мастере Изумруде, болтая весело ногами. А его голос кажется таким чудесно-беззаботным. Наклз не помнит, кому и когда позволял подобное. Возможно, потому что такого не бывало. Соник исключение, ведь имеет на изумруд право. Но — истина — Наклз бы позволил Сонику всё это и просто так. Это волнует. И восхищает. Всё тело Наклза пронизано противоречиями — нити сплетаются и струятся — всё сводится к Сонику. И, возможно, Наклзу правда требуется помощь, чтобы осознать эти чувства — понять и принять. Но он не хочет — ни делиться этим — Соником — ни обсуждать подобное. И позволяет плыть всему по течению — камнем с обрыва на дно. — Нам никогда не понять волю судьбы, — Наклз отводит взгляд, потому что уже слишком долго смотрит на Соника, чтобы не это стало казаться странным. Он заглядывает на небо — отвлечься. И видит стянутые тучи, что уже неделю висят над головами. Погода на Острове Ангела редко так портится. Первая капля спадает на нос Соника. Он чихает-морщится, поднимая взор. И вспышки дождя уже касаются игл. Наклз не пытается скрыться, ведя плечом от первых крупных капель. Дождь — лишь вода — не причина оставлять Мастер Изумруд. Он вспоминает, как в детстве было иначе — он укрывался листьями и дрожал от теперь уже ставшего привычным холода. Без родителей было слишком одиноко, пусто и мокро. Сейчас эти воспоминания не стоят ничего. Наклз смаргивает пелену тех и переводит взгляд на Соника. — В корзине есть зонт, тебе стоит… — он замолкает. И Соник ловит капли руками. Он кружится под дождём — синие иглы сияют-искрятся и губы сложены в короткую улыбку. Вокруг Соника переливается сам дождь. Он — как кусочек неба. Как солнце. Под редкие лучи с посеревших небес. И Наклз теряет дар речи — даже дождь не скрывает позорного алого восхищения. — Я так давно не был под дождём, — Соник притормаживает. Весь промокший и довольный, обнимая себя за влажные плечи. Наклз осознаёт, что почти не дышит и не моргает. И Соник после смеётся. Протягивая руку. Наклз берёт, не раздумывая. Они покидают руины. Сквозь мокрые кусты и деревья, ступая по шелестящей траве и вглубь леса, куда дождь проникает редкими, мелкими каплями. Соник ускоряется — бежит быстро и не оглядываясь — лишь держа руку крепко-крепко, чтобы не потерять. А Наклз почти что забыл о том, какой тот на самом деле. Тёплый, как этот дождь. И буйный ураган об острые печальные скалы. Наклзу не хочется отпускать его руку. Они тормозят у берега вод. Глубоких и ещё тёплых — у крутого, лазурного водопада. В котором отражается само солнце. Дождь играет рябью по покрову синевы. И Соник ступает осторожно, словно ребёнок, впервые увидевший дно. Их пальцы сплетаются. Соник обхватывает Наклза в последний момент — не давая упасть — притягивая, почти обнимая. Пока не находит силы встать ровно. И обе их руки соединены крепко-крепко. Наклз не осознаёт ничего, но — честность эгоистичная — и не желает, пока Соник стоит так. Держит — будто от того зависит жизнь. И они близко, почти вплотную. Наклз может слышать дыхание — неровное, слабое. Через мягкий шум волн и дождя. Они промокли насквозь, но Наклзу не холодно. Он сгорает. — Я боюсь воды, — Соник признаётся. Его глаза опущены и дрожат в лёгком волнении. У Наклза — пульс отдаёт комом в горло и дрожью проходится по мокрым плечам. Соник обнажён перед ним — уязвлённо прекрасный. Наклз отвечает: — Я боюсь зомби. Не обдумывая ответ. Соник хихикает — и плечи наконец расслабляются, опускаясь. После — он касается лбом, чуть притянувшись из-за мелкой разницы в росте. — Я ненавижу клубнику. Наклз медленно закрывает глаза, позволяя ещё немного запечатлеть под веками этот образ. — Я люблю виноград. И снова — смех. На губах Наклза играет позорная улыбка, полная удовольствия. — Я всегда хотел попробовать… Соник втягивает резко воздух. Наклз открывает глаза — их взгляды встречаются. И Наклз отвечает. Целует. Из груди вырывается тихий вдох. И нутро разрывается — взрыв пузырчатых фейерверков — бурлит-переливается. Сладко, вязко, горячо. Соник пахнет лесом — дикими травами и дождём. Его ладони впиваются когтями и веки мило дрожат. Наклз — аромат фруктов и мускуса — углубляет поцелуй. Его собственное сердце тянет не меньше — разрывается и тает сладкой вспышкой. Они отрываются. По лицу Соника стекают капли дождя, оставляя дорожку до губ. Наклз стирает ту пальцем. — Ты выглядишь прекрасно. Соник улыбается. Наклз утыкает его лицо в грудь — тёплое дыхание колышет шерсть. Дождь не прекращается.***
— Обычно их перевязывала мне Тикал. Соник достаёт иглу из волос — острая грань, что способна проткнуть дерево. Но для Наклза наощупь — шелестящее сено. Они оба имеют иглы. И есть что-то приятно-волнующее для Наклза в этом. Он спускается ниже, развязывая узлы стянутых Соником бинтов на теле и ленты с игл. Стоя со стороны ещё влажной спины, но Соник сидит перед ним так доверчиво-расслабленно, закинув голову вперёд. И глаза прикрыты. Наклз не сдерживается — губами касается точки под затылком и проводит пальцами по спутанной длине волос, распуская последнюю ленту. И накидывает на мокрые плечи полотенце. Соник вздрагивает. Оборачивается, встречаясь взглядами. На губах Наклза усмешка — Соник прыскает, отряхиваясь по-собачьи. И влажные капли летят прямо на другого, стирая. Теперь Соник снова смеётся. Наклз должен злиться, но просто не может. — У меня есть новые бинты, если хочешь я могу тебе их повязать, — он хватает полотенце с плечей и кладёт на иглы, просушивая. Соник морщится и хнычет. — Было бы неплохо. На синем теле проступают шрамы. Скрытые за бинтами — от глаз и рана под иглами меж лопаток. Наклз задерживает на них взгляд и касается. Иногда он почти забывает — пережитое-прошлое Соника. И хочет дать Сонику тоже. Иногда он хочет подарить ему новое — будущее. — Мне уже не больно, — Соник показывает тот шрам, что свежее многих. Он получил его неделю назад, когда лазал по деревьям с лемурами. И тот почти зарастает на глазах. Наклз моргает, переводя взгляд на Соника. — Регенерация, — тот пожимает плечами, укутываясь в полотенце. — А другие? — уточняет тихо Наклз, тут же понимая ответ. Его взгляд темнеет. А Соник простодушно смеётся — будто не причём. — Верно. Всё то — моя вина. И каждый шрам — не отпущенный грех. Наклз не отвечает. Тишина — распускается цветом заката. И Сонику так спокойно — впервые безоблачно на душе. Дождь прошёл, сменившись солнцем. Наклз садится рядом. Смотрит туда же — далеко. И протягивает руку. Соник не смотрит — чувствует то. Поэтому ни секунды не колеблясь берёт. И сжимает. Небо сменяется воспоминаниями. — Извини, я не играю с девчонками. Она была крошечной. Почти размером с маленький цветочек, хотя Соник явно преувеличивал. Но ехидна казалась такой хрупкой-малюсенькой, что он боялся даже коснуться, чтобы не навредить. И она — определённо — была прекрасна, почти как закат — синие глаза неба изучали его с детским восторгом. Она была скромницей, поэтому одних слов тогда хватило, чтобы девочка, поджав губы, отбежала и спряталась. Но так и не скрылась полностью, наблюдая из-за укрытия, чуть высунув носик. Она плохо пряталась — Соник смеялся — но не стал прогонять и делал вид, что не видит. Так всё и началось, а затем превратилось в традицию. Она приходила ещё несколько раз. И каждый Соник почему-то с нетерпением ждал. Она всегда приносила что-то с собой, чтобы занять время в одиночестве. Казалось, у неё совсем не было друзей. И в один из дней Соник принёс ей букет васильков, почти таких же, как её большие глаза, что постоянно глядели на него. — Ты красивая, — сказал он и всучил ей цветы без задней мысли. — Как тебя зовут? Она совсем не испугалась, встретившись с ним снова. И, кажется, была рада, хоть Соник не понимал почему. — Тикал, — она улыбалась — нежно-нежно и мягко, что невольно тянуло сделать то же. — Они красивые, но не стоит рвать цветы. Они рано или поздно завянут, поэтому лучше всего наблюдать за их ещё живой красотой. Сонику нравилась она. Её мысли и слова. То, как они чем-то так сильно были похожи. — Я знаю, поэтому попросил у них разрешения. Показать тебе, где я нашёл эти цветы? Тикал уверенно кивнула. И Соник взял её за руку, уводя. Взял и так и не отпускал. Они держались, когда Тикал снова и снова обрабатывала его раны, причитая. У неё был такой же мягкий голос даже тогда, когда пальцы щёлкали Соника по носу, а лицо по-детски морщилось. Она научила его традициям ехидн. И вместе тренировалась, даже когда её не способное к битвам тело болело после долгих медитаций. И Соник позволял ей отдыхать на своих коленях. Они вместе учились готовить, вместе играли, ловя ночью сверкающих бабочек, чтобы после опустить, глупо смеясь и вместе лазали по деревьям. Соник держал её на вершине, позволяя разглядеть всё — красота отражалась в её небесных глазах. Она стала для Соника наставницей на его пути, но больше — сестрой и верной рукой, которая могла дать пощёчину и погладить ласково по щеке. И Соник мягко касался губами этой ладони, ловя усмешку. — Принцесса, как вам не стыдно. — Прекрати меня так звать, дурак. — Снова сбежала? — Папа не заметит, ты знаешь. — Кажется, я совсем тебя испортил, сестрёнка. Соник не отпускал её руку, проходя реки и горы. И в дымящем объятии поля войны. Не отпускал до последнего, ловя улыбку с её окровавленных губ и стирая последние слёзы с прекрасных глаз, в которых задыхался последний кровавый рассвет. Но картину размывали его собственные — солёные дорожки по лицу. Он похоронил её там же, где встретил впервые — там, где их был собственный, иной дом. Но лишь для своего сердца, а тело — оставил возле предков и семьи. Там, где ей было место. — Тикал была очень хорошей, — сейчас всё вспоминается с улыбкой — первые общие раны и глупые — такие дурацкие — моменты, где они оба обещали друг другу, что их потомки об этом никогда не узнают. Соник не солгал — не рассказал о том никому. Хотя очень хотелось. — Знаю, — отвечает Наклз, чуть улыбаясь ответно. Его ладонь почти такая же — но шершавая, полная мозолей от битв и ребристых шрамов царапин. И всё-таки — столько же тёплая и нежная. Они похожи даже в этом. — Давай посидим так ещё немного. Только не отпускай, хочет добавить Соник. В глазах Наклза плывёт закат — и мягкий его розовый свет, играющий на лице Соника. Наверное, Тикал видела это тысячи раз, но всё-таки совсем иначе. Наклз сжимает ладонь и обводит пальцем. — Не отпущу.