Friend

— Вероятно, — Шлатт медлит, глядя на догорающий над руинами закат, — вероятно, я был самым дерьмовым человеком, которого тебе могло бы не посчастливиться повстречать, Гостби. Уилбур — то, что было Уилбуром, — качает головой. От не утихающей даже ночью пронзительной синевы, заливавшей его одежду там, где Фил нанёс удар, начинает становиться дурно. — Я вовсе не считаю Вас… плохим, — тихо говорит он и опускается на стылые камни, поросшие ползучей бледно-зелёной травкой. Шлатт фыркает: — Ты совсем меня не знаешь. — А Вы себя знаете? Зомби и скелеты показываются из-под земли, когда небо становится непроглядно-чёрным, но им нет дела до Шлатта и его собеседника — они теперь мертвее мертвецов. Шлатт вздыхает, зная, что злость стоило оставить в ушедшей у него из-под пальцев жизни, которую он потратил впустую, так никому и не отдав. Может, хоть смерть удастся посвятить кому-то, кто лучше, чем он сам когда-либо мог бы стать? Шлатт отгоняет от себя эту мысль, глядя украдкой на Уилбура — Гостбура? Это звучит как издевательство, думает он, но, сам того не замечая, улыбается. — Я думаю, что Вы не могли быть злым всё время, — говорит Гостбур и смотрит открыто, светящимися фонариками в провалах глазниц, — никто не может быть злым всё время. Что Вы помните? Шлатт садится рядом, прямо в пыль и грязь, но если ты призрак, то какая разница? — У меня, — он чувствует, как что-то сжимает его внутри, по-странному, будто он вот-вот позорно расплачется, — у меня были кошки. Много кошек, знаешь. Билли, Бини, Бобо, Боб, Бобби и Биззи, — смеётся, теплея изнутри, — чудесные кошки. Только вот… Гостбур слушает внимательно, и Шлатт не знает, как сказать ему, — вероятно, никто из них не пережил взрыв, а если и повезло не умереть, то кто возьмёт питомца тирана? У всех есть куда более важные дела, чем забота о кошках, в конце концов. Мир превратился в такой невообразимый хаос, когда он умер, — жаль только, что его смерть так ничего и не решила. Нет даже одной кошки, которая могла бы по нему тосковать, — и это к лучшему. Шлатт не позволяет грусти захватить его, трясёт головой и говорит притихшему Гостбуру: — Иди. Иди, давай, поднимай свой призрачный зад и найди своё тупое семейство. — Вы будете в порядке? — прозрачная рука Гостбура мягко ложится на его предплечье, и Шлатту даже кажется, что он чувствует это тёплое прикосновение. — Я всегда в порядке, — почти раздражённо говорит Шлатт, отмахиваясь от него. — Давай, найди себе другого дурачка-барашка в друзья и оставь меня в покое.

***

Он стоит поодаль, не принимая участия в общей суматохе, — ему давно ни до чего нет дела. Смотрит, скрестив руки, как Гостбура тащат к руинам, как котёнка, и слушает, как тревожно блеет маленькая синяя овечка, позвякивая бубенчиком на шее. Жалеет, что призракам не перепадают сигаретки, а ведь сейчас было бы очень кстати, и вдруг замирает, слыша: — Мне нужно поговорить с ним, — у Гостбура голос дрожит, но он храбрится, давая понять, что без условий у них ничего не выйдет, — я никуда не уйду. Всего пять минут. Его отпускают, и Гостбур, едва держась на тонких ножках, подходит к нему, слабо улыбаясь. — Всё ещё самый дерьмовый? — Как раз для тебя, солнышко. Гостбур берёт его руку в свою и встаёт почти вплотную. — Что ты делаешь? — Мне страшно, — шепчет он, и фонарики-глаза начинают растекаться по щекам слезами, — мне очень страшно. Шлатту дурно от его слёз, которые, вероятно, на веки вечные застынут голубыми кляксами на его пиджаке. — Как же мы будем танцевать, если музыки нет? — спрашивает он, улыбаясь и осторожно вытирая слёзы с лица Гостбура. — Напойте… что-нибудь. Шлатт обнимает его, неуклюже переступая с места на место, и мычит под нос что-то совершенно ужасное. Смотрящие на них люди молчат, но Шлатт чувствует, как время неотвратимо утекает в пустоту. Будь он жив, он бы что-нибудь сделал, — или же нет. Или же он стоял бы и покуривал в сторонке, как и всегда. Шлатт останавливается, берёт испуганное лицо Гостбура в свои ладони и прижимается лбом к его лбу: — Всё будет в порядке, детка. Ты будешь в порядке. Гостбур кивает, вытирает слёзы, смотрит на него напоследок и разворачивается к нему спиной.