***
Сказать, что Уилл был недоволен — ничего не сказать! Его, ничего не спрашивая, перекинули под опеку какому-то сомнительному на вид человеку. А ведь он, по случайным обстоятельствам, видел его всего один раз в кабинете директора. Грэм до глубины души был возмущен легкомысленностью органов опеки. Мужчина не внушал доверие мальчику, внутренне он ощущал непонятный мандраж при нахождении рядом. Животный страх. «Стокгольмский синдром — пассивная психологическая реакция на нового хозяина, важнейший инструмент выживания. Либо приспособишься к тому, кто тебя поймал, либо тебя съедят» Кажется, однажды доктор сказал ему что-то подобное. Увидев ещё в кабинете, Уилл сразу же усомнился в его личности. Внешне выглядя несомненно великолепно, обладая высокими манерами и какой-то невидимо хищной грацией, у него впервые появилось ощущение тревоги. Даже маньяк с его старого городка не вызывал такую бурю эмоций. Его эмоций. Таких людей он боялся больше всего, поскольку не мог предсказать их действия и поведение. Проще понимать кто перед тобой, нежели теряться в догадках. Дом оказался поистине внушительным, как и его хозяин, отображая физическое и духовное состояние мужчины. Уилла не сильно волновал достаток, либо возможности, которые могут быть оказанными этим аристократом, для него все это выглядело излишне пафосно. Его интересовал только один вопрос. Для чего Он в таком месте? Мальчик не верил, что человек такого типа может иметь просто желание из хороших побуждений. Скорее из тех людей, что за деньги устраивают подпольные бои или продают людей в рабство. Может он себя и накручивал в силу своего возраста, но подвох однозначно чувствовал, как бы о нем не отзывались окружающие. Помощь бедному ребенку потерявшему семью, эта мысль казалось смешной. За короткое время его нахождения в этом месте, он всё-таки смог немного узнать своего тюремщика. Точнее за его попытками его вывести, но результат оказался ещё больше поражающим. А особенно реакция Ганнибала. Он стал специально доводить профессора, в надежде получить рукояткой по голове, ну или в лучшем случае отправки назад. Разрушив большую часть антиквариата в доме, он не получил нужного отклика. Разбив вазу 1916 года, он одержал лишь вытянутое в удивление лицо и волнительные расспросы о состоянии его здоровья. Это были единственные реальные эмоции, которые он смог увидеть в человеке. Все остальное оставалось под маской. Всюду мальчишке чудились кровавые картины, будто сам дом был пропитан сладковатым запахом с привкусом метала. Где-то чудился перезвон цепей, а в голове часто проигрывался звук стука ножа об доску. Ему казалось, что он попал в какую-то очередную книгу Стивена Кинга, где детям обычно мало чего хорошего могло светить. Не то чтобы он боялся за свою жизнь…***
Однажды ночью под давлением очередного кошмара, что часто мучали его с первого дня, его невидимыми путами потянуло спуститься к подвалу. Будто за бронированной холодной дверью таились все ответы на вопросы за его жизнь. В коридорах было тихо, лишь отчаянный галоп, в котором заходилось сердце, выдавало жизнь в этом мрачном особняке. — Уильям…? Уиллу на мгновение показалось, будто этот бархатный голос раздался только в его голове. Он знал кому он принадлежит, только один человек мог так раздражающе называть его полным именем. Тон не казался злым, скорее умиротворённым с щепоткой озабоченности. Уилл сжал кулаки, впиваясь ногтями в тонкую кожу, и прикрыл глаза, ощущая всю безнадёжность ситуации. Ему запрещалось находиться в этой зоне дома. Фигуру стало потряхивать от внутреннего напряжения. Силуэт сзади не спешил успокаивать, как часто случалось за эти дни, лишь протянул руку к плечу. Лунатизм ребенка для мужчины стал привычной вещью, а ловить тело на крыше собственного дома стало обыденностью. Мальчик кое-как вернул свои остатки смелости, что редко удавалось рядом с этим человеком, и резко обернулся. Перед ним возвышался высокий силуэт, все помещение уже не казалось таким тёмным, что дало ему разглядеть вид сожителя. И застыть, не дойдя к цели пребывания. Весь вид доктора оставался, как всегда, безупречным, если б не потёки крови, ярким клеймом горящие на его светлой рубашке. На бедрах покоился передник. Находясь в проёме кухни, он аккуратно подсмотрел обстановку внутри. Все выглядело бы как всегда, если бы на столе не располагались больше куски мяса и, до боли похожие на человеческие, кости. Всюду стоял противный запах смерти, напоминая скорее скотобойню, нежели самое ценное место этого дома. Рядом покоилась гордость доктора, его японский набор ножей. Уилл в шоке приоткрыл рот, зрачки заметно сузились, выдавая ужас владельца. Он уже и забыл, что способен испытать такое самостоятельно. Заметив траекторию взгляда, Лектер сначала подумал, что мальчик только очнулся, но наблюдая за его подрагивающими руками, все осознал. Психотерапевт неловко отодвинулся и вернулся к готовке, налив ребенку воды. Немного отойдя от представшей перед ним картиной, мальчик успокоился. Так странно, все время находиться в страхе от неизвестности, чтобы в последствии разозлиться? Все чувства потоком хлынули на растерявшегося. Мысли всегда не были его сильной стороной, но сейчас это не имело никакого смысла. — Не стой на пороге, продует. Уилл, на собственное удивление, поборол отвращение и покорно двинулся ближе, присаживаясь возле барной стойки. Показное спокойствие мужчины лишь выводило из себя. Забавный тандем, наверное. Час ночи. Взрослый мужчина по локоть в крови, сосредоточенный на приготовление очередного непонятного блюда, а рядом сидит в пижаме, фактически, свидетель возможного серийного убийцы. О, парень был уверен, что это не единожды. Не веря тому, во что превратилась его жизнь, Уилл подперев щеку рукой, упёрся взглядом в стену и протянул: — Нам всем хоть раз хотелось кого-то убить. Что сподвигло Вас? Вся комната находилась будто в вакууме. Спустя минуты тишины, послышался тихий голос. Ганнибал вскинул голову и удовлетворённо улыбнулся. Всё-таки его ребёнок никогда не огорчал. — Убивать должно быть приятно самому Богу. Он все время этим занимается. А разве мы не созданы по Его образу и подобию? — И чем этот человек помешал Богу? Ганнибал остановился и сделал задумчивое лицо. Уилла перекосило от этого театра одного актера. — Порой думаешь, что всё хорошо, — а уже кто-то роет тебе могилу, — наблюдая, как мужчина убирает все приборы по местам, он заметил недалеко лежащий пластиковый костюм. Осматривая обстановку, он пытался восстановить события. — В минуту смерти эгоизм претерпевает полное крушение. Отсюда страх смерти. Смерть поэтому есть некое поучение эгоизму, произносимое природою вещей. — Каждому живому существу присуще желание жить. И все же… — кудрявый сжался, будто обороняясь. Начинало накатывать осознание происходящего. Уилл не хотел анализировать дальше. — Это была очень грубая свинка. — Не говори плохо о свиньях. Они намного лучше многих людей. — от гнева загорелись щеки, голубые глаза стали поблескивать при клиническом свете. Уилл ощущал, как становится все тяжелее дышать. — То, что мы называем злом, является всего лишь неизбежностью в нашем бесконечном развитии. Уилл ты… Уилл уже не мог продолжать слушать этот абсурд. Он не мог уже находится в помещении с Ним. Его стало знатно потряхивать, что раньше не было так заметно. Будто он вышел из транса, и поздно подступающие эмоции скапливались, сдавливая уязвленный мозг. Тошнота стала подходить к горлу, а в глазах потемнело. Мальчику казалось, что ещё немного и он упадет прямо в калюжу чужой крови. Его нервная система начинала сдавать сбой, атмосфера общей духоты только накаляла. Кровь пульсировала в висках, казалось, будто весь воздух одним махом выбили из лёгких. Ему уже не было важно выживет ли он сегодня или нет после увиденного. Хотелось побыстрее спрятаться, как он часто делал в детстве, избегая постоянных ссор родителей. Спрятаться от себя. Быстро покидая помещение, он уже не заметил цепкого взгляда карих глаз, что внимательно провожали его до самого поворота. В них читалось больное предвкушение и восхищение. Всё шло намного быстрее, чем Ганнибал предпологал. Ему было неприятно смотреть за терзаниями младшего, но это было нужно для перевоплощения. Один из моментов, когда костюм нещадно трещал по швам.***
События той ночи остались под пеленой впечатлений. Четко вспомнить события он почему-то не мог, как и сказать в какой момент добрался до кровати. Лишь помнил то липкое ощущение беспрерывного страха. Он не мог сказать длилось это ночь или несколько дней. Вообще частые провалы в памяти в последнее время очень нервировали подростка. Подобного никогда не случалось, что делало его беззащитным и уязвленным в этом месте. Если Уилл думал, что апогей ужаса и осознания случился именно в ту ночь, то так оно и было. Он не чувствовал угрызения совести, как принято описывать в книгах, но и в то же время ему не было совсем равнодушно к происходящему. Он находился на какой-то тонкой грани безумия и мог с уверенностью сказать, что загребущие руки Ганнибала точно были к этому причастны. Он был рад хотя бы тому, что ещё был способен рационально мыслить. Отношение к мальчику после той роковой ночи, в целом, не изменилось. Уиллу казалось, что стало даже как-то спокойнее, будто атмосфера дома перестала душить и стараться удержать. Стало как-то легко и вместе с тем тревожно. К ночным пыткам прибавились галлюцинации, которые никогда не посещали мальчика. При них Ганнибал всегда был рядом и обнимал испуганного юношу, поглаживая тонкую спину. Вдыхая лосьон мужчины, вспоминался какой-то сладковатый запах, который вечно преследовал парня, но Уилл не мог вспомнить от чего. Единственное, что ребенок точно подметил, это удвоенное внимание к своей персоне. Было забавно наблюдать за кружениями вокруг себя. Ему разрешалось практически все и он этим бессовестно пользовался. Когда помутнения сознания ослаблялись и здравый разум возвращался, Уилл начинал понимать что что-то не так. Это не Он. Он не мог просто закрыть на это глаза. Подтверждением его догадок стала находка в ванной. Пока Ганнибал проводил сеансы, мальчик внимательно исследовал дом. Такие минуты были очень ценны, ведь именно в отсутствие хазяина, он мог сказать кто он и что тут делает. В случайно найденном шкафчике оказались какие-то психотропные препараты. Доктор, видимо, очень четко просчитывал допустимую дозу. На столике же вообще красовалась баночка хлороформа. Уилл все понял и начал действовать. Все пазлы сходились. Он осознавал, что медлить не в его интересах. Каждый день был на счету, но и необдуманно бежать весьма плохая идея. Он был уверен, что его найдут, а что будет потом с ним — неизвестно. Он должен избавиться от этого монстра. Если нужно будет играть по его правилам, что ж, так тому и быть, но он добавит и свои. Он будет играть ту роль, что желает примерять на нем доктор. Послушного, но избалованного оленёнка. Так и начались будни необычной семейки. Ганнибал до сих пор делал вид, будто ничего не произошло, а Уилл не готов был мириться с таким положением дел. «Убитых словом — добивают молчанием» Перед ним стояла весьма сложная и опасная для исполнения задача. Раздразнить хищника, но не до такой степени, что следующее в обеденной фуа-гра будет из него. Возможно поняв с кем имеет дело, тот от скуки бросит куклу. Он хотел хоть раз в жизни помечтать. Впервые от мальчика не убегали, бежал он сам.***
Разрезая уже пятый пёстрый костюм Лектера, мальчик в очередной раз спросил, куда катится его бренная жизнь. Со стороны он выглядел карикатурной швеей: ножницы, куча непонятных кусков ткани и нитки, торчащие из всех углов. Поправляя очки тыльной стороной ладони, Уилл вздохнул и осмотрел фронт работ. Он думал, не перешел ли ту черту, осязаемую только для самого доктора. Мальчику казалось, что такая детская невинность не могла быть присуща его образу, но раз из него делают что-то подобное, почему бы и не соответствовать. В детстве себе никогда не позволял такого поведения, а теперь на двенадцатый год жизни решил развлечься. Это было даже интересно и вызывало ничем непередаваемый адреналин, не терпелось увидеть реакцию на такие капризы. — Не очень-то умно бесить человека, который всю жизнь думает об убийствах, но вежливость — это фиговый лист эгоизма. Хватит игр, Я выведу тебя из твоей зоны комфорта, — кудрявый победно сжал кулаки и с большим рвением принялся за работу. Стрелки часов были внизу, а значит скоро время встречать отца. Его бунт будто остался незамеченным. Нет, серьезно, даже бровь не дернулась за ужином! Он же старался, почти с любовью. Напоследок убило предложение посидеть в библиотеке за кружкой чая. Видимо даже с такими базовыми задачами он не справлялся, но Грэм был уверен, что это не в нем дело, а в этом сумасшедшем аристократишке. Где крики, срывы, угрозы расправы за испорченные вещи? Что ж, раздразнено в этот раз достоинство Уилла, что готов был идти дальше такого баловства, раз его не воспринимают всерьёз. Для большего антуража и без того весьма сногсшибательного помещение, что не могло сравниваться с каморкой в интернате, Ганнибал зажёг пару свечей. Их блики отскакивали от старых корешков. Казалось мужчина находился в нирване. — Ты сожалеешь, что поступил так, Уилл? — тот промурлыкал это настолько умиротворённым голосом, что мальчика неосознанно дёрнуло. Благовония на столе особенно не помогали успокоить все бередящие на своем пути пальцы. — Я думаю, ты сам все знаешь. Лучше умолчать, чем нагло соврать, — мальчик смело заглянул в глаза напротив, сняв очки. Казалось глаза напротив поменяли оттенок в полумраке. В глазах младшего, Ганнибал отчётливо заметил загорающиеся костры. По морщинкам около глаз улыбающегося старшего, мальчик считал насмешку. — Kaprizingas berniukas. Уилл воспринимал это как вызов и не желал останавливаться на достигнутом. Его спрятанная в недра нравственность, стала о себе напоминать.***
Следующая выходка припала на сердце этого дома. Мальчик решил проводить эксперименты с интервалами, давая себе возможность подготовиться и усыпить бдительность живущих. Уилл отчётливо понимал, что это главное слабое звено, по крайней мере он так рассчитывал. Жизнь, в целом, уравновесилась и стала не такой невыносимой. Иногда Грэм забывал о своей цели, отдаваясь течению беззаботности. Впервые за осознанную жизнь он почувствовал себя удовлетворённым там, где его место. Нужным. К седативным доктор больше не прикасался, да и провалов в памяти Уилл больше не наблюдал. Отношение между двумя, как-то незаметно для мальчика укрепились, не было той неловкой тишины и всепоглощающего чувства страха со стороны младшего. Он заметил в себе нездоровый интерес к диалогам, даже, до сих пор не признаваясь себе, ждал этих разговоров. Добровольно поднимал взгляд, чем радовал собеседника с каждым разом всё чаще. Очки остались припадать пылью в ящике около кровати. Даже в школе Уилл больше не нуждался в них. — Человек чувствует себя одиноким, когда он окружён трусами. — Я одинок? — Ты мой. Уилл постоянно шатался болванчиком на грани принятия и отторжения. Он пытался убедить себя в сохранности изначальных планов. В уверенности его продвижения, без смены курса. В какой-то из дней, он попытал удачу дозвониться в участок полиции. Школьник уже не мог выдержать такого нахальства, прям на его глазах психотерапевт тащил чье-то бренное тело к подвалу. Заметив взгляд, тот обернулся и буднично поинтересовался о пожеланиях на ужин, приветливо улыбнувшись, как делал только при нем. В последствии ничего не вышло, что не удивляет, поскольку работники посчитали беспокойные мысли за детское баловство и сразу перезвонили мужчине. Получить помощью извне было невозможно. Однажды их дуэту предстояло принимать высокопоставленных гостей. Стол доктора всегда ломился от количества изысканных блюд для званого ужина и этот вечер не был исключением. Для мальчишки это был первый опыт, что невероятно нервировало, аж до дрожи в коленках. Одно дело помогать, а другое фактически брать в этом непосредственно участие. И перед кем? Кучкой эксцентричного, духовно-нищего сброда. Подготавливая сервиз для ужина, Уиллу в голову стрельнула шальная идея. Шкоднически улыбнувшись, тот поспешил расставить все на места и побежать на оклик доктора. Мальчик ожидал чего угодно, даже того, что его при всех возьмут за шкирку, как дворняжку, и отчитают по полной программе, не забывая упомянуть о предстоящем наказании, как полагалось правильному родителю. Разъяснить место своему чаду. На это и вёлся расчёт, что при людях, а особенно из высшего общества, он не сумеет что-то сделать. Предполагал все исходы, но никак не невербального одобрения и восторженности от увиденного. Затея была провальной, поскольку много вещей пошло не по плану. Изначально желая сжечь половину кухни, подорвав излюбленную плиту Ганнибала, к которой Уилл чувствовал иррациональную ревность от излишка внимания, при подготовке к шоу в помещении заявился нежданный гость. Успев отскочить от дернувшего его за волосы мужчины, мальчик лишь мельком услышал отчаянный крик, уносясь в глубь. Видимо тот подошёл слишком близко к эпицентру. Мужчина лет пятидесяти заметив и поняв намерение негодного ребенка, попытался помешать. С первого взгляда ему не понравился этот мальчик, тем самым не одобряя выбор знакомого, даже смея ему на это откровенно намекнуть. Ганнибал давно строил планы на эту заблудшую от стойла овцу, посмевшую так нагло оскорблять его дитя, но спектакль мальчишки, откровенно говоря, его ошеломил. Настолько противоречивых эмоций, как гордость за находчивость воспитанника и злость за испорченную кухонную утварь, он в жизни не чувствовал. Чувства привязанности всегда выигрывали над кровопролитием, когда дело касалось этого уникального ребенка. Туман нежности обволакивал горы ненависти. Монстр внутри не воспринимал Уилла как помеху, он хотел лишь направить его силы в нужные русло и вознести. Все же родители желают лучшего? Уилл был в шоке от происходящего, ему казалось, что он сошел с ума, либо лежит сейчас где-то в припадке. Выбежав и перепугав всех гостей в столовой, тот наткнулся на каменную грудь Ганнибала в коридоре, стараясь побыстрее удрать. Его пожурили за недальновидность и похлопали по голове, как порадовавшего хозяина щенка. Мальчик уже ничего откровенно не понимал, но был счастлив, сверкая лукавой улыбкой. Напоследок ещё больше удивил старшего, буквально почти снося с ног. Он знал, что мальчик не любитель физического контакта, от того стало ещё теплей. Мужчина сразу словил и крепче прижал к себе хрупкое тело. Уже позабылись, и ждущие его люди, которым он обещал преподнести из библиотеки и зачитать его любимый сборник стихов, и возможный труп на кухне, в голове стоял лишь нежный запах флокса и волнами струящиеся в пальцах кудри.***
Окончательно запутаться в своих действиях, подростку помогло последнее происшествие. В последние месяца, Ганнибал стал настойчиво адаптировать ребенка в среду представителей высшего света, не обращая внимание на печальные глаза. Неудобные костюмы, шумные залы, несуразные сплетни. Постоянные выставки, походы на торжества пугали Уилла своим размахом и изысканностью. Единственное, что удерживало его в сознании, намертво лежащая на плече рука доктора во время приемов. Перед одним из будничным походов в оперу, Уилл ожидая мужчину, прогуливался по дому. Забредя к кабинету доктора, тот подумывал о возможной будущей шалости, так как его последняя выходка с подвалом не возымела должного эффекта. Сначала реакция мужчины на его действия разгоняла кровь и заставляла предвкушать последующую похвалу или строгое отчитывание, скорее нагоняла непонятную тоску и смутные сомнения, прятавшиеся до этого в тени. Уилл снова вернулся к ощущению тисков на своей голове, понимая, что упускает из виду нечто важное. Приметив на столе пару бумаг, тот ловко вскочив на стол, стал рассматривать документы, болтая ногами. Не найдя ничего интересного, тот обратил внимание на приоткрытый нижний шкафчик, что обычно закрывался на ключ, из которого торчали знакомые цветастые бумаги. Там находились их паспорта рядом с двумя билетами в Италию на время каникул в школе. Также рядом лежала неприметная стопка документов на усыновление. Черным по белому виднелись буквы. Уильям Лектер От двух простых слов на бумаге стало невыносимо от своей глупости. Уиллу хотелось рвать волосы на голове от горя и раскаяния. Он вспомнил о недавнем выпуске новостей, где упоминалось о новых трупах около границы штатов Мэриленд и Вирджинии найденных оперативными службами ФБР. Потрошитель Чесапика. На подкорке сознания выскочили слова Ганнибала двухнедельной давности о конференции. Мальчик кажется впервые за пребывание в этом месте начал действительно осознавать свое положение. Весь вечер прошел как в тумане. Хоть Ганнибал и сумел привить терпимость к таким мероприятием, маску хладнокровия держать у мальчика перед мужчиной не выходило. Тот слишком хорошо его знал. Уилл не мог сосредоточиться ни на разговорах, ни на представлении, что естественно сразу подметил доктор. Во время антракта, тот вежливо поинтересовался о его самочувствии. Ребенок весь побледнел, походя на мертвеца все больше, сердце колотилось так, что Ганнибал слышал на расстоянии, руки заметно дрожали, сжимая бархатные подлокотники тонкими пальцами и беспокойно водил зрачками, не задерживаясь на чем-то одном. За все время, тот ни разу не поднял на него взгляд светлых глаз. Ганнибал был крайне взволнован его состоянием, он не понимал причину испуга. Когда тот накрыл его руку, желая успокоить, передать чувство умиротворения и лишь касанием обещать защиту, тряска и тихий скулеж стали спусковым крючком. Не объясняясь с знакомыми, он повел уже еле стоящего от нервов мальчика к гардеробу. Уилл не слышал, что тот ему говорил. Очнулся он уже на парковке возле знакомой машины от ощущения тёплой ладони, обтянутой перчаткой на щеке. Мальчик не осмеливался поднять слезящиеся глаза на собеседника. Перед ним на корточках сидел Ганнибал, психиатрически пытливо считывая эмоции. Кажется впервые за долгую жизнь, он услышал собственный стук сердца, которое не сходило со спокойного ритма даже во время убийства. Он чувствовал, как нечто пытается сломать ему ребра, а в месте чуть ниже от него, сжимался тугой узел. На вытесанном лице проступали морщинки беспокойства. Он хотел узнать причину ужаса на детском лице, от прикосновений тот казался ещё больше напуганным, от чего не помогал даже мягкий голос. — Уилл, что случилось? — поглаживая румяную щёчку, Ганнибал отчаянно пытался поймать взгляд, чтобы найти ответы. Мальчик очень умело за год научился сдерживать себя, стараясь не показывать истинные мысли и эмоции мужчине, что очень его настораживало. Но долгая практика в психотерапии не давала Лектеру упустить изменения, хотя судя из сгорбленного силуэта, он как-то не заметил. Он должен был знать своего ребенка очень хорошо. — Расскажи папе. Это стало последним толчком, Уилла накрыла жуткая истерика, сдерживаемая до этого момента окружением. Он задыхаясь ловил беззвучные всхлыпы, из-за многочасовых переживаний ноги уже не держали. Ганнибал успел его словить, не дав упасть на асфальт. Он уже не понимал, ни что делает, ни что чувствует, будто его пробило насквозь, выжигая все внутренности. Голова кружилась, глаза резало светом фонаря недалеко. От переизбытка ощущений, слова не складывались, став похожими на жалкие мычания. Больше всего он боялся показаться перед ним слабым. Ганнибал без последующих вопросов, посадил, скручивающегося в комок, мальчика на задние сиденья. Его нервная система тоже скоро откажет работать, если он не восстановит здоровье Уилла. Даже в таком случае продолжая ехать за всеми правилами, он часто поглядывал в зеркало заднего вида следя за состоянием, тем самым разрывая себе сердце все больше. Руки крепко сжимающие кожаный руль, незаметно для него, начали подрагивать. Доехав до дома боль будто усилилась. Тихие мычания перешли в вой, не давая покою ни владельцу, ни мужчине. Уилл часто хватался за голову коря себя в своей легкомысленности. Ему нет прощения, посмел забыть, забыть. Ганнибал долгое время уговаривал мальчика отдохнуть, сдавшись через час, в попыхах подлил в мятный чай снотворное. Его должно было хватить на то время, пока мужчина съездит в аптеку за успокоительным с шприцом. Он понимал, что простыми успокоениями ничего не добьется, нужно было спешить. Проконтролировав судьбу напитка, мужчина напоследок погладил лежащего на кровати по волосам, немного взьерошив. Один носик торчал из-под пухового одеяла, заботливо накрытым старшим, иногда шмыгая. Через время на улице послышался рев мотора и скрип колес. Уилл поднялся сквозь головную боль. Через время кровать опустела как и сам дом, признаками жизни в этой комнате служила приоткрытая тумбочка возле кровати.***
— Черта с два я с Вами поеду! — Ты выругался. Грубо, не забывай, ты уже взрослый и не должен ругаться. — Я еще ребенок и могу ругаться сколько захочу: проклятье! Коротко вздохнув, мужчина подтолкнул насупившегося юношу к двери. Тот встал в защитную позу и всем своим видом делал показать, что будет все время идти на перекор. Дел с детьми он никогда не имел, да и не планировал. Ганнибал никогда бы не подумал, что окажется в подобной ситуации. Он держит документы безымянного мальчика, которого увидел пару недель назад и уже оформляет опекунство. Более того, этот сорванец совершенно не желал его слушать. Встретив его впервые, он не увидел чего-то уникального. Обычный милый на вид ребенок, возможно слегка худоват для своего возраста. Несуразная одежда в некоторых местах была немного потерта, на переносице покоились старые, будто не его размера, очки. Обычный воспитанник такого места, он сам через это проходил. Придя к знакомому, доктор точно не ожидал настолько радикальных изменений в его жизни. Мальчик зацепил его не только довольно приятной внешностью, но и весьма острым для его возраста умом. Но даже исходя из таких критерий, Лектер не планировал обзаводиться наследниками. Впрочем, в последствие долгих дней размышлений, он пришел к выводу, что хотел бы воспитать этого юношу так, как мечтал в детстве. Он видел в нем потенциал и хотел развить его в нужном ему направлении. Желание обладать столь редким даром, казалось затуманило ему разум. Так же развилась мысль о возможности избавления от одиночества, что до этого его не посещала. На следующий день, гордо стоя с документами в руках, Ганнибал ожидал своего подопечного возле его комнаты. Лицо оставалось спокойным, но в голове продолжались баталии между чувствами и расчётом. Невольно он сравнивал его и себя в ранние года юности. Как ребенок смог зацепить его давно остывшее ко всему сердце за пару недель, он не ведал, но точно знал, что не ошибся. За год их отношения стали достаточно крепкими. Уилл больше не стеснялся рассказывать о своих интересах и за время диалога мог позабыть об изначальной теме, расспрашивая о чем-то у мужчины. Ганнибалу это несомненно льстило, что мальчик давал себе расслабиться в его присутствии. Такое доверие дорогого стоило и было важнее многих аспектов в его жизни. Сам мальчик был ценен. Доктор постепенно помогал ему социализироваться, не давя, лишь аккуратно подталкивая стеснительного подростка. Любимым времяпрепровождением для Ганнибала стали их общие вечера за книгой. Уиллу помощь с уроками никогда не требовалась, но очень интересовали рассказы Ганнибала. Иногда вечера оставались в уютной тишине, когда мальчик не имел настроение на светские беседы, а лишь с придыханием слушал приятный баритон, зачитываемый какую-то из книг Бодлера. Его голова всегда покоилась на коленях старшего, потихоньку засыпая под размеренные поглаживания. Психотерапевт прекрасно знал, что это помогает мальчику при бессоннице. Казалось все мрачное здание было пропитано домашним теплом излучаемым от этих двоих. Так же Уилл мог спокойно прийти к нему посреди ночи, независимо от критичности проблемы. Он знал, что того часто посещают кошмары и считал, что лучше он за ним лично проследит, нежели проснется от шагов в коридоре. Первое время Ганнибал встречал его в бодрствовании, но заметив, как мальчик краснел и начинал отнекиваться, стал притворяться спящим. Увидев спокойное лицо, тот тихонько укладывался рядом, зарываясь в соседнюю подушку. Когда ребенок начинал сладко сопеть, мужчина аккуратно подвигал его к себе, обнимая. Кудрявый лишь забавно хмурил свой маленький носик и крепче вжимался в мужчину. Во время такого сна мальчик всегда чувствовал себя спокойно, неосознанно ощущая защиту извне. Спокойный стук сердца приносил размеренность и позабытое счастье. Их совместная готовка тоже стояла отдельным пунктом. Мальчику очень сложно давалась данная наука, и тот отделывался постоянными порезами или ожогами. Ганнибал на это лишь хрипло смеялся, подходя с подготовленной аптечкой. А их походы по магазинам. Они готовились к очередному приему и Лектер решил, что Уиллу не мешало бы обновить гардероб. Тот очень долго и громко препирался до самого торгового центра, но поняв свою беспомощность, безвольной куклой отправился за ним. Очевидно не мысля в тонкостях вкуса, тот отдал вожжи мужчине. — Уилл, я только проконтролирую, как ты завязываешь галстук… — приоткрывая штору, начал Ганнибал. Кудрявый не выходил уже больше шести минут, что начинало напрягать. Внезапно перед его носом оказалась плотная ткань, не давая переступить. — Нет! Я сам. Найди себе другую жертву. Пока мальчик возмущался излишней опекой со стороны мужчины, проклиная надоедливую цветастую тряпку, которая совсем не поддавалась его рукам, из-за примерочной послышался тихий смешок. Он всегда не понимал, как этот эталон красоты умудрялся выглядеть идеально в любое время дня. Так же Ганнибал никогда не применял радикальных мер для наказания, но для него стало неожиданностью, что ему всё-таки придется именно в тот вечер. Лектер был приверженцем исключительно пряника. Он даже никогда не смел давить или манипулировать мальчиком, исключительно в благоразумных целях. Он осознанно давал разрешение на все те выходки своего ребенка, развивая его навыки охотника и привязанность к источнику вседозволенности. Он, правда, души не чаял в этом маленьком мотыльке, желающем прикоснуться к огню. Даже если мальчик будет всегда вредным, непослушным, самовольным… Совершенно отобьётся от рук, что всячески о нем заботились или попытается причинить вред старшему, Ганнибал все равно не перестанет его любить. Этот вредитель так нагло оккупировал его чёрное сердце и совсем не собирался оттуда уходить, пригрев себе место. Он знал, что тот никогда его не предаст. Возможно эта слепая одержимость и стала его погибелью. Все время находясь вдали от ребенка, тот находился на грани сумасшествия. Он никогда не понимал сильных переживаний родителей по поводу их детей, считая это чрезмерной опекой, но прочувствовав весь эффект на себе, впервые был согласен забрать слова назад. Каждую минуту, он думал о его состоянии, о том наполненном отчаянием взгляде. Хотелось поскорее прижать его к себе, спрятав от всего мира, не давая посторонним ранить этого хрупкого мальчика. В такой спешке он никогда не был, предпочитая вальяжный образ жизни. Даже понимание, что мальчик сейчас находился в глубокой фазе сна, не убавило волнений. Потому оказавшись в очевидно пустом доме с пакетом на перевес, он прозрел как был беспечен.***
Уилл бежал не разбирая дорогу, постоянно спотыкаясь о кочки и ветки. Бежал от воспоминаний минувших дней. Он не знал, сколько времени он на ногах, но сменяющиеся виды города лесом, дали ему знак ускориться. Все нещадно жгло, ноги не ощущались из-за отсутствия обуви. Опустив взгляд, можно было заметить месиво из засохших ран. Уилл мог только Богу молиться, чтобы не пошло заражение, но ему было плевать. Выбежав в домашней одежде, он не думал о том, как выглядит окружающим и какие последствия его будут ждать потом. Ему нужно было туда, чтобы удостовериться в своей безнадёжности. Он знал, что Ганнибал ему что-то подмешивает, ещё несколько месяцев назад, он незаметно выкинул снотворное, подменив его другой жидкостью. Удивительно, что обладатель столь тонкого нюха не смог уловить подделку. Сейчас это как никак помогло. Добравшись к горбу, Уилл открыл старую калитку. Ночь была достаточно светлой, давай рассмотреть могильные плиты, окружённые стволами деревьев. Атмосфера стояла спокойная, даже убаюкивающая, возможно на мальчика начала влиять поднимающееся температура. Повсюду гулял ветер, развивая листву дуба вдалеке. Уилл направился к шелесту в самый конец кладбища, подойдя ближе можно было увидеть крест с выцветшей табличкой. Мартин Грэм У Уилла снова навернулись слезы. Не успевшие засохнуть дорожки слез, стали влажными. Ноги перестали держать, подкашивая хазяина на траву. Боль снова стала распространяться по телу, смешиваясь с физической. Уилл ухватился за бешено колотящееся сердце, он не был тут столько времени, а боль так и не утихла. Через какое-то время сидя гробовой в тишине на коленях, мальчик вспомнил о своем тайнике. На похоронах тот спрятал ящик с фотографиями и вещами отца, зная, что при выкупе дома всё выкинут. Вытерев рукавом красное лицо, Уилл облокотился об ствол и медленно приоткрыл крышку. Нашел он достаточно быстро, все осталось в таком виде, как и было. В нем хранились различные рыболовные крючки, инструменты отца, его записи и литература. Мартин не был хорошо образован, подрабатывая моторным механиком в свободное от ребенка время. Сверху лежали их семейные фото. Уиллу от силы было пять, когда они отправились на первую рыбалку. Мальчику так понравилось чувство выжидания, что заставлял отца брать его с собой постоянно. Это и стало их маленькой традицией. На картинке он маленький в рыбацком костюме держал первую пойманную рыбку. На лице светился непередаваемый восторг, он помнил, как отец часто любил его фотографировать с самыми странными выражениями. Капли падали на снимки, не давая рассмотреть получше. В самом низу коробки покоилась выцветшая фотография родителей. Выпускной мамы и папы с ним на руках. Им было всего по шестнадцать, когда появился он. На удивление, Уилл не заметил в лице матери, тот уставший образ, что ему запомнился. Они были такие счастливые … Уилл не выдержал и захлопнул доказательство его слабостей. Это прошлое, его нужно отпустить, пока не поздно. Нужно двигаться дальше, этой семьи больше нету и никогда не будет. У него теперь иная жизнь, в которой каннибал-маньяк заметил ему отца. — Прости, если можешь, что не приходил. Я ужасный сын. Ты столько для меня делал, а я просто забыл, — мальчик отчаянно всматривался в крест, будто пытаясь найти отклик. Нужно было это говорить, когда он был жив. Слишком поздно. «Прошло тринадцать месяцев, как часть моей души умерла» Забавно, он так хотел увидеть его образ хоть в ком-то, что без разбору отдал себя в руки убийце. О, он был уверен в его гурманных предпочтениях. Не даром у него подвал мясокомбинат напоминает. И самое ужасное, что он сам стал таким же. Позволил себя очаровал наигранной добротой, обратить в себе подобного, словить в паутину лжи. Уже было плевать, что ему предстоит ощутить дома, хотелось просто отдаться моменту. От холода сводило скулы, осень стала забирать свои права. Мальчику так хотелось, чтобы Ганнибал оказался поблизости, забрал и посадил к камину, не забыв прочитать нотации о важности теплой одежды. Где-то послышалось тихое угуканье совы и шелест трав, но Уилл его уже не застал. Пропустив столько всего через себя за день, тот дал себе выключиться, плотнее прислонившись к дереву. Стихийное бедствие поднималось все сильнее. Первое, что Уилл почувствовал по пробуждению было теплое дыхание, свистящее ему в висок. Его аккуратно замотали в пиджак, выдавая запахом гостя. Не чувствуя ногами опору, он понял, что находится на знакомых руках и неосознанно стал жаться ближе. Приоткрыв глаз, Уилл увидел ещё еле пробивающееся через кроны дерева лучи. Почувствовав движение, обхватывающие руки стали словно тиски, не давая двинуться. Будто кобра, поймавшая свою лучшую добычу. Над головой мужчины Уиллу чудились огромные темные рога. Над ухом раздался холодный пробивающий голос. — Обман, который всем сердцам знаком, Приносит вред и тем, кто доверяет, И тем, кто не доверился ни в чём, — Уилл поёжился. Тон был довольно четким и жёстким, без прежней присущей графу мягкости к мальчику. Подросток не видел глаз мужчины, но отчётливо чувствовал его недовольство, расходившиеся волнами по всему телу. Уилл чувствуя подступающие слезы и комок в горле, решил попробовать объясниться. Он привык к повышенному вниманию к себе, от чего внезапная холодность показалось мукой. Крепко обнимая руками шею взрослого, тот подался носом к волосам, вдыхая родной аромат. Дрожа, то ли от холода, то ли от горечи, тот медленно начал: — Прости, пожалуйста, я больше так не буду. Я не пытался сбежать, мне нужно было прийти сюда. Пойми, — градом текли слезы, падая за воротник белой рубашки. Слова вылетевшие из уст, казались мальчику не достойными Ганнибала, будто он маленький ребенок, но именно это он и чувствовал. Уилл крепко сжимал жилет, умоляя, даже не понимая чего конкретно. — Прости. Через несколько мгновений, его прижали ещё ближе, окутывая запахом с ног до головы и практически утыкая носом в кожу. Уилл хотел раствориться в этом тепле, спасая свое худое ледяное тело. Поглаживания по волосам вернулись, отчаянно радуя болезненно выглядящего мальчишку. На его макушку опустился массивный подбородок, тело стали раскачивать из стороны в сторону, как ребенка, тем самым пытаясь успокоить любимого негодника. На этот раз действительно подействовало. Послышался вернувшиеся, так воспетый Уиллом, медовый голос. Общение происходило на грани слышимости, посвящая слова только друг другу. — Уилл, моя беда в том, что я все понимаю. Мое несчастное дитя, вспоминать тех, кого ты любил и потерял, ещё тяжелее, чем вообще не иметь воспоминаний. То что радовало нас в детстве, никогда не забывается, это нормально. Я всегда буду с тобой и Я прощаю тебя, — кудрявый вздохнул с облегчением и полностью расслабился под мерные движения, укладываясь поудобнее. Хотелось навсегда остаться тут, все тревоги ушли на задний план. Остались только они одни. Внезапно из полудремы возник так давно волнующий вопрос. — Почему ты меня взял? — его подбородок подняли двумя пальцами, крепко удерживая и заставляя поддерживать зрительный контакт. Это завораживало юношу, взгляд его личного монстра очень лаконично вписывался в угнетающую атмосферу этого места. Глаза заполненные тьмой, затягивали в омут с головой. Голос эхом отдавался в стенках черепа. — Среди худой рябины не пристало Смоковнице растить свой нежный вид, — Уилл наконец-то успокоился и впервые за долгое время счастливо улыбнулся, стукаясь лбом с неожидавшим этого мужчиной. Их смех растворился в утренней дымке просыпающегося леса. Коробка вместе с вещами осталась покоиться возле удаляющегося надгробия. Больше он сюда не вернётся, у него снова появился смысл жизни. — Пошли домой, пап.