Февральские

      Я беру тебя за руку, и мы бежим. Просто бежим по скользкому хрустящему снегу ночью. Через огромный проспект, по широченной дороге, по тротуарам и закоулкам. Грязно-серые многоэтажки с черными окнами тянутся нескончаемыми кривыми рядами, луну закрывают створки облаков, какая-то компания тинейджеров-переростков дебоширит у караоке-клуба. А мы бежим. Так просто, так легко и очень быстро, задыхаясь, умирая, возрождаясь, пока город осуждающе поглядывает на нас. Это все чувствуется таким запретным, но в то же время таким правильным, словно эта пробежка в расстегнутых куртках и тонких кроссовках — наше предназначение или даже наш кислород.       Сильный холодный ветер, дующий в лицо, мои и твои замерзшие щиколотки и шея, потому что мы два придурка, не умеющие и не желающие одеваться по погоде, и наша любовь. Ты так крепко сжимаешь мои пальцы, а я чувствую, как теряюсь в этом бесконечном моменте. И все не важно. Нам сигналят машины, когда мы резко в неположенном месте перебегаем дорогу. Только вот какие к черту правила, когда ты рядом?! Время пол-одиннадцатого, люди едут домой и наверняка проклинают нас за такое непотребство и безалаберность. Сегодня, к тому же, воскресенье. А мы просто безумно и бездумно бежим как и где хотим. И ничего не страшно, так все неважно, главное, что мы вместе. Руки мерзнут и одновременно горят, сердце бьется и кричит, кровь с бешеной скоростью циркулирует по артериям и венам. Я чувствую себя самым-самым живым человеком на свете. Пересекаем очередную одинаковую улицу, чуть замедляемся на оледеневшем тротуаре и направляемся в парк, в котором обычно мало посетителей. Сейчас их вовсе нет. Есть лишь каменные лавочки, деревья, снег, одинокие фонари и не работающий зимой, изживший свое фонтан, а теперь будем и мы. Ворота зловеще скрипят, статуя какого-то ученого смотрит на нас и наши сцепленные намертво руки, пока парочка оголенных кустов покачивается в такт ветру.       Очутившись в самом сердце парка, мы окончательно останавливаемся, пытаемся отдышаться. Глаза немного слезятся, в грудной клетке печет, щеки красные-красные, а мышцы ног, как раскаленный уголь. Я задыхаюсь.       — Это все кажется невероятно глупым, — спустя пару мгновений с усмешкой произносишь ты. Твои зеленые глаза сияют, а несколько волнистых прядей, выбившись из-под капюшона, падают на скулы.       — Наверное, — говорю в ответ, потом снимаю шапку, взъерошиваю свои мокрые волосы и надеваю вновь, — Но какая разница, в конце концов, — протягиваю я, — Видишь, мы проверили твою гипотезу и подтвердили ее.       Мы стоим друг напротив друга, выдыхая белый кучерявый воздух и втягивая его холодные потоки обратно. Распаренные, влюбленные, молодые, проверящие предположения о том, что никому этом городе нет дела до нас и наших склеенных рук. Нам сносит крышу, мы ярко ощущаем каждую эмоцию, подаренную друг другу, мы делаем то, что велит юное сердце, но запрещает закон.       Ты берешь меня за предплечья, оказываешься близко, слишком близко для такого места. Но парк пустой. Все пустое и бессмысленное в эту секунду, кроме тебя и насыщенной окситоцином и адреналином февральской ночи. Ты целуешь меня. И я теряюсь в пространстве и времени навсегда. Как будто в первый раз. Я проваливаюсь под землю. Миллион мыслей. Миг — ни одной. Только ощущение твоих потрескавшихся губ и тонких пальцев, впивающихся в рукава моей куртки. Только ощущения. И бурлящая смесь всевозможных гормонов. Мы целуемся, целуемся, целуемся, цеплясь за одежду, по крупицами разбиваясь и собираясь вновь, улавливая в голове мерцания звезд, прячущихся на небе за облаками. Мир смешивается в кипящем чайнике. Заснеженный асфальт похож на желе, на котором трудно удержаться. Ты прерываешь поцелуй, крепко обнимая меня, и прижимаешь к груди. Ты шепчешь мне самые несвязные, но самые красивые слова, равносильные признаниям в любви. И все подобные февральские ночи кажутся настолько потрясающими, что забываешь о будущем и прошлом. Только момент, только настоящее, только ночь воскресенья, февраль, холод и жар, любовь и молодость, что кажется бесконечной.