Tempo

— Елена!       Голос во сне заставляет меня распахнуть глаза и тут же зажмуриться вновь в попытке сохранить его в памяти чуть дольше. Сколько лет я не слышала этого имени? Я была Еленой недолго, но и за этот короткий срок успела… полюбить его? Было ли это влюбленностью или же просто влечением, желанием хоть ненадолго почувствовать себя живой?       Елена. Оно напоминает о тех днях, когда я была счастлива с человеком, так и не узнавшем моей тайны, но все равно подарившим мне несколько счастливых месяцев в Италии.       Я прибыла туда в очередной попытке убежать от самой себя и своего прошлого. В тот момент Италия была для меня всего лишь новой точкой на карте, немногим отличающейся от предыдущих мест, где я начинала жизнь с начала. С новым именем, с новой судьбой — для всех чужая, и, прежде всего, для самой себя. Бессмертие, ставшее золотой клеткой, тогда душило особенно сильно. — Не против, если я вас угощу?       И вновь очередной незнакомец, которого я собиралась отшить так же легко, как и всех предыдущих претендентов на роль… кого? Кавалера на одну ночь, возлюбленного или, может быть, мужчины всей моей жизни. Нескончаемой и давным-давно надоевшей.       Однако в тот раз что-то пошло не так. Совсем не так. Настолько, что я даже узнала его имя и позволила осторожно, шаг за шагом, войти в мое бессмертное существование и занять в нем одну из ведущих ролей.       Антонио Джустини. Импозантный, взрослый, умеющий расположить к себе. Сложно было устоять перед его обаянием и галантностью, хотя кому-то могла показаться странной наша пара — молодая девушка и мужчина «слегка за пятьдесят». Впрочем, никто не знал, что по факту он мне в сыновья годился, поэтому не будем вдаваться в подробности нашей разницы в возрасте.       Он знал меня как Елену Флорес, и, кажется, это было единственным, что он знал обо мне, в принципе. Но даже это было ложью. Теодора Анна Эйвери была моей сокровенной тайной, и я не успела ему ее доверить.       Я лежу в молчаливом ночном сумраке, прислушиваясь к шуму дождя за окном и рассматривая тени на потолке. Они переплетаются в причудливый узор, такой же хаотичный, как и мои мысли.       Тихо выскальзываю из-под одеяла и ухожу на кухню, надеясь в очередной раз обмануть себя и свои бесконечные размышления.       А что бы было, если бы. Обожаю эту игру и всем сердцем ее ненавижу: она дарит мне возможность хоть на мгновение представить, что все происходящее за последнюю сотню лет — всего лишь увлекательный фильм, который я смотрю в каком-нибудь поднебесном кинотеатре, поглощая карамельный попкорн и ожидая своей очереди на реинкарнацию. Только вот, похоже, в моей личной небесной канцелярии проблемы с карамелью, зато есть куча паспортов на разные имена и коллекционное вино.       Кстати, о нем.       Достаю бутылку пресловутого коллекционного вина, надежно припрятанного от внезапных гостей. Lheraud Pineau Tres Vieux 1962 года — слишком ценный напиток, чтобы делить его с кем бы то ни было, кроме самой себя. Я стараюсь жить скромно, но не смогла отказать себе в маленькой слабости и купила эту бутылку на фестивале французских вин, куда была приглашена в качестве корреспондента.       Провожу пальцем по выцветшей этикетке, каждая буква на которой прочно впиталась в память. Кажется, в ней даже остались звук льющегося в бокалы напитка и шёпот морских волн, напоминающий о нашем первом с Антонио поцелуе. Самое время одуматься: "Теодора, тебе сто тридцать лет, а ты все вспоминаешь поцелуи семидесятилетней давности!" — но это даже звучит смешно. Я не в том положении, когда есть смысл запрещать себе такие нескромные шалости.       Я почти физически чувствую на своих плечах тёплые ладони Антонио, пахнущие кофе и мускусом. Его хриплый голос будто наяву звучит в голове. Кажется, мы говорим о смерти. О жизни. О том, что каждое из этих понятий всего лишь обратная сторона друг друга. Я впервые могла говорить с кем-то об этом, не опасаясь, что меня сочтут скучной или ненормальной. Антонио чувствовал меня, мою потребность в понимании, мудрости. И когда его губы коснулись моих, это показалось мне невероятно правильным. Я безоговорочно приняла правила этой игры, сумев обуздать свою призрачную любовь к Джону и почти осязаемую ненависть к его непрошенному подарку. Бутылка молодого вина Lheraud Pineau Tres Vieux давно опустела, а я наслаждалась компанией голубоглазого итальянца и даже не могла представить, что через несколько десятков лет буду вспоминать это целомудренное свидание с таким трепетом.       Можно ли считать, что я не старею, как хорошее вино, или же стоит воспринимать мою внешнюю молодость лишь как приятный бонус к бессмертию? Отбросив эту мысль, я без сожалений откупориваю бутылку и вдыхаю терпкий аромат винограда, любуюсь светлыми переливами напитка, кощунственно льющегося в простой стеклянный стакан. Мне кажется это символичным — драгоценное вино, выпитое на кухне казенной парижской квартиры. Не разделённое ни с кем, кроме как с самой собой. Его век окончен, и стоит ли мне надеяться, что однажды и мое бессмертие будет испито до дна, оставив после себя только богатое, но горькое послевкусие?       Я задумываюсь об этом лишь на мгновение, прежде чем безжалостно спустить опустошенную бутыль в мусоропровод. Некоторое время прислушиваюсь к шуму внутри него, и мне кажется, что так, с грохотом и звоном, улетучиваются мои мысли.       Но стоит мне переступить порог спальни, как они накатывают с новой силой.       Я чувствую себя уставшей, как птица в силках, мечущаяся между настоящим, прошлым и несбыточным.       Стараясь не шуметь, достаю свою коробку с воспоминаниями. В сумраке безошибочно нахожу подарок Антонио, за долгие годы не утративший своей красоты и символичности. Крохотные золотые часики, на обратной стороне которых выгравировано только одно слово.       «Tempo». Время.       Был ли Антонио провидцем или просто невероятно тонко чувствующим человеком, но одним словом он описал все, что происходило со мной на протяжении многих и многих лет. То, что лишь ненадолго связало нас с ним.       Время — мой безлимитный подарок и мое вечное проклятие.       Когда-то я была почти готова открыться Антонио Джустини. Я помню этот день так, будто он был вчера.       Я чувствую, как щеки заливает краска, и по-детски прячу часы на место и быстро забираюсь под одеяло. Странно ли помнить кого-то так ярко спустя столько лет? Наверняка. Но моя жизнь, в принципе, настолько необычная, что об этом уже можно не беспокоиться.       В ту ночь Антонио так же грел меня своими объятиями, и я всерьез задумывалась провести с ним остаток его жизни. Хотелось бы сказать «нашей», но это не тот случай. Мне казалось, что так будет правильно, и он именно тот, кто поймёт и примет меня и мою тайну.       Решение признаться в бессмертии было назначено мной на вечер, когда Мадам давала свой прощальный вечер. Никто не знал, что он будет последним, и я до последнего надеялась, что Шарлотта одумается и не станет выдавать тайну матери. Так или иначе, в тот день должна была решиться и моя судьба.       И она решилась. Совершенно не так, как я того хотела.       Снова.       Пожар в Доме вспыхнул неожиданно, будто злой рок чужими руками поджег фитиль, пропитанный бензином, и кинул его на сцену. Огонь распространялся так быстро, как если бы существовало заклинание Адского пламени из популярной детской книги. В суматохе я поддалась потоку панирующей толпы и каким-то чудом меня вынесло на улицу.       Задыхаясь от гари и копоти, я не сразу поняла, что Антонио в этом сумбуре нет. Искала его глазами, громко звала по имени. Кажется, меня оттаскивали от входа в пылающее марево, но это казалось такой глупостью. Что мне сделает какой-то огонь, если сейчас вместе с делом всей жизни Мадам Розетты исчезает единственный, кто смог хоть ненадолго вытащить меня из пучины нескончаемого безумия?       Мне удалось прорваться внутрь, и я увидела его почти сразу. Он помогал какой-то девушке покинуть просторный холл через окно. Я считала секунды, чтобы не потерять сознание от ужаса и недостатка кислорода, когда начал рушиться потолок…       Чьи-то сильные руки тащили меня назад, к выходу, и я почувствовала, как энергия, так тщательно скрываемая мной, накапливается внутри, требуя выхода.       Дыши, Тео. Дыши… — Антонио!       Последний взгляд серых, покрасневших от напряжения и копоти глаз. Он быстро сделал шаг ко мне навстречу. Ещё шаг… наши пальцы почти соприкоснулись, когда горящая огромная потолочная балка навсегда отобрала у меня Антонио Джустини. Кажется, я кричала и вырывалась, но без толку… Энергия, так и не прорвавшаяся наружу, испепеляла меня изнутри, но какой был в ней смысл, если помочь она уже не могла?!       Я вздрагиваю от непрошеной боли и украдкой вытираю слёзы уголком одеяла. Прошло несколько десятков лет, но каждый раз вспоминая ту страшную ночь, я почти наяву помню крик Антонио, запах гари и бесконечную тоску, навсегда поселившуюся внутри.       Снова тоска. Бессмертие не дар. Бессмертие — это проклятие.       И я надеюсь, что однажды у меня будет шанс от него избавиться…