[S A L E]
[50%]
Конечно, это сработало. Но больше Нортону витрину не доверяли. Этим вечером он, как и полагается, переодел толстовку на похрустывающую в локтях рубашку, пересчитал кассу и поставил подпись напротив своей фамилии. За его спиной блестели новогодние шары, искусственные ветки, цветастые шкатулки с камнями-подделками… в общем, всё то, что обычно продаётся только дуракам и по праздникам. Звон колокольчика — кто-то пришёл. — Добро пожаловать! Подсказать вам что? — Я за заказом, — недружелюбно прозвучал голос из-под капюшона. Нортон, пощурившись улыбчиво, открыл экран с заказами. Пробежался взглядом по скудному списочку, остановился на покупателе. — А вы? — Субедар. — Ага… — тихо произнёс Нортон, но, будто озарившись, уже громче воскликнул: — Ага! Стой, а ты не с третьего курса юрфака? Я тебя помню! Так, что тут… искусственные цветы в корзинке?.. Нортон медленно поднял взгляд. — Хоронить кого-то собрался?.. —…Это для матушки. И оба помолчали. Между ними — тепло горящая лампочка, расставленные на полу пустые подарочные коробки и лёгкое напряжение. — Ох… мне жаль, — сморгнул печально Нортон, наклоняясь к прилавку за подарком. — Да жива она, придурок! Просто захотелось сделать подарок… Стук — и снова неловкое молчание. Это Нортон ударился макушкой о столешницу и, потирая её недовольно, поставил аккуратно упакованную сменщицей корзинку с цветами. Крафт-бумага хрустела, стоило её коснуться, а белые сердечки придавали ей уже не такой дешевый вид. — На обычные цветочки не хватило, а? Раздался щелчок кассового аппарата под довольную улыбку Кэмпбелла. — Ну ничего, я понимаю. Все мы, студенты, люди обделенные и бедные… мхм… Десять долларов. — На всё у меня хватает, эй! Просто… не твоё дело, понятно? И протягивает шуршащие купюры. О, самый приятный звук для Нортона — звук денег… и пусть не смеют его сравнивать с каким-то мистером Крабсом (или как его?..). Это сказал однажды Майк, пересмотревший ночные программы по телевизору и едва проснувшийся к третьей паре. Такие привилегии, впрочем, были у беззаботных и обеспеченных — и Нортон в их круг никогда не входил. — Конечно! Но на твоём месте я бы подарил вместе с этим шоколадку. «Любимой маме»… Матери от такого в восторге, знал? Пик продаж! — Кэмпбелл заулыбался, глядя на нелепую обёртку совершенно обычного молочного шоколада: «Любимой мамочке». Конечно, это плохо продавалось. Но Нортон всегда говорил: не бывает плохих товаров, бывают безграмотные продавцы. И Наиб, насупившись, всё-таки клюнул на эту бесчестную удочку капитализма. —…Давай и её. И шоколадка в дурацкой обёртке, и искусственные цветы — всё оказалось в руках Субедара, который слишком шустро, минуя все расспросы, выскользнул за дверь. Погода была с ним заодно — такая же скользкая, отделённая подсвеченным фонариками стеклом. И прибыльная. Наконец-то прибыльная! Февраль, несомненно, пахнул отходящими морозами и деньгами, потому что с тех пор в магазинчике Наиб стал появляться чаще. Иногда он забегал просто так, за кофе, и выкладывал целых три доллара за маленький стаканчик капучино. — Мы не готовим кофе, ты в курсе? — сказал Нортон, добавляя чуть вспененное молоко в порцию эспрессо. — Я знаю, что за четыре доллара ты мне и картошки нажаришь, — поджато улыбнулся Наиб, перебинтованными пальцами подбирая бумажный стаканчик. Что у него с руками? — Обижаешь… картошку — за семь. — Семь?! И они ещё долго спорили, сколько стоит обычная маленькая порция жареной картошки. Нортон на калькуляторе доказывал стоимость его труда — до малейшего цента! — а Наиб, склонившись к нему макушкой, кусал задумчиво губы и стирал эти подсчёты. «Неправильно ты считаешь! Почему это я должен платить за твои красивые глазки?..» И правда — почему? — За всё нужно платить! С другой стороны, за твои глаза я бы даже сделал тебе скидку… Они, сгорбившиеся над одним маленьким писклявым калькулятором, внезапно выпрямились по струнке, но как-то слишком резко и неловко, как вздрагивают пойманные за списыванием дети. — Я в плане… они у тебя ничего такие. Красивые. —…Я… я знаю, — прочистил горло Субедар и натянул по привычке капюшон своей толстовки. — Это линзы. — Оу… — на губах Нортона застыл вздох разочарования. Двух зайцев, как говорится — и тех не добил. Чтобы сгладить разговор, он спросил привычное: — По чём брал? А в ответ ему такое же родное-возмущённое: «Кэмпбелл!» Глаза у Субедара вообще-то красивые. Нортон видел их не раз, ибо не раз им приходилось сталкиваться в коридорах и пить в общих компаниях. У них форма интересная — миндалевидной зовётся, что ли. И цвет необычный — сияющий изумруд, выцветающая на солнце трава и волнующаяся где-то в родном посёлке тина у подножья речки. Нортон чувствовал себя чертовски некомфортно каждый раз, когда думал так про парня. И даже не про миллионера-филантропа! Про обычного — рукой подай! — студента из родного города, приятеля и постоянного клиента продавца на полставки. Смеялся он всегда слишком заразительно, но чёрт пойми зачем прятал кулаком свою улыбку. В наушниках — о, эти проводные капельки было легко перехватить и послушать — всегда какие-то странные для молодого человека песни. То шансон, то рок, то те самые песни из машины твоего покойного дедушки. Нортону стыдно признавать, но он тоже не против всё это слушать. Чтобы плечом к плечу, с одними наушниками и теплом— Боже, что за чушь! Ему, Нортону, просто впервые уделили внимание — вот он и повёлся мальчишкой. Но почему даже после осознания этого продолжал печально глядеть на свои ботинки, нервно разглаживать складки на рубашке и зачесывать волосы с особой аккуратностью каждый раз, когда слышал звон дверного колокольчика? Почему, когда встречались — запах шампуня, тишина голоса и хрипловатый смех? Всё — в голову, и перед сном по-новой. И дело было, наверное, не в волшебном февральском воздухе и отнюдь не в тех четырёх долларах за кофе. Дело было определённо в капитализме, в навязчивой рекламе и влюбленных парочках вокруг, а Нортон… что ж, стал жертвой рекламы, а как же! И такой хорошей рекламы, что, глядя на парочки вокруг, думаешь: я тоже так хочу. …Могу ли? И Нортон закрывал глаза, представляя, как вместо пропахшего духами магазина он гуляет с Наибом. Они заходят в пекарню, снова смеются на лавочках, где ещё раньше, летом, распивали пиво в одной компании, и держатся за руки — так близко и крепко, что этого становится недостаточно. И вот тогда… Дрогнули ресницы, как зазвенел колокольчик, и рассеялись чужие черты и мечтательно-дурацкая улыбка на лице Нортона. Ухнуло сердце и тут же забилось печально: в магазин зашёл снова не он.***
Итак, определившись с собственными чувствами и совершенно ясным желанием целоваться с обычным парнем, а не богатой женщиной-филантропкой, Нортон, конечно, был готов ещё поспорить, но отступать было поздно: праздник на носу. Его товарищ по университету, добрый Майк Мортон, сначала звонко посмеялся, переспросил раз десять, а потом, округлив удивленно глаза, честно ответил: — Ты крупно влип… — помолчав, всё-таки решился добавить: — Тебя правда интересуют такие мрачные типы? Нет, не пойми неправильно, мне тоже всякие люди нравятся! Но Субедар!.. Однажды мне сказали, что он подрабатывает наёмным этим, как его… киллером, в общем! Майк взмахнул ладонями перед лицом Нортона — да так, что пришлось дёрнуться и недовольно отмахнуться. — Ну, значит, зарабатывает много! Всё ещё не вижу минусов, — уверенно сказал Нортон, скрестив скептическим жестом руки на груди. — И я не за этим к тебе обратился… Ты знаешь: я ничего не понимаю. Может, мне просто нравится, как он тратит лишние доллары в моём магазине? И Нортон, задумавшись, облокотился на стол в аудитории. Людей вокруг — уйма, и все они платежеспособные, вероятно, выгодные, но их ведь Нортон не хочет целовать за один лишь этот фактор? Значит, не прогадал?.. Рядом печально вздохнул Мортон. — Может, это и нравится… Никогда не узнаешь, пока не попробуешь! Нортон чуть пощурился с недоверием. —…В прошлый раз это плохо закончилось. И оба, конечно, припомнили тот случай, когда со словами: «Не узнаешь, пока не попробуешь!» — Майк смешал разноцветные жидкости на химии. А потом — бум! И: «Ой, это я случайно… что-то попутал в формуле!» — с объяснительной на столе деканата. — О, уверяю… в химии… гм, в делах любовных! Это всегда работает, поверь. Ну просто вручи ему эту несчастную валентинку с безделушкой из магазина (у тебя там такая классная статуэтка с тремя слонами есть — вот её возьми!) и скажи: хочу с тобой… ну, погулять. В цирк сходить! В кино. И скажи ещё красиво, мол: «Будешь моим валентином?» Майк сложил мечтательно руки на груди, болтая свисающими с парты ногами, и убедил Нортона одним только своим позитивом. Сегодня вечером, когда Наиб снова зайдёт в магазин, Нортон пригласит его на свидание. Вечером того дня Субедар снова не появился. Может, с ним что-то случилось? От волнения Нортон поджимал губы и постоянно что-то делал, ожидая и вздрагивая от каждого нового посетителя. Ему нужно было появиться. Необходимо! Хотя бы потому что на эту открытку Нортон потратил свои деньги — бездумно и неэкономно, а, попавшись на ещё одну уловку хитрых рекламоделов, купил вместе с тем шоколад. Потому что Субедар не сможет устоять от еды… или потому что на большее фантазии Нортона не хватило. Час, другой. Магазин и улица опустели настолько, что снова послышался тихий треск лампочек и скрип стойки продавца, а Наиба всё ещё не было… и не будет, честно говоря. Магазин уже пора закрывать и ехать в потемках в квартиру, где снова экономить свет, воду — и жалеть о потраченных на шоколад купюрах. Нортон старался не привязывать каждый аспект своей жизни к деньгам — но так получалось с самого детства, когда отец, такой же бедняк и работяга, ругал за каждую мелкую трату и сравнивал всё до цента. Конечно, этой историей Нортон делился с Наибом, и они вместе смеялись, вдруг становились серьёзными — и разбегались по делам… наверное, не очень тактично продавцу рассказывать истории своего детства. Ну так и Субедару, надо сказать, очень нетактично — просто взять и не прийти! Нортон уныло зажевал зубную щётку и упал тяжёлым пластом на кровать. В моменты усталости после рабочего дня о всяких отношениях думать не хотелось.