У тебя есть сегодня
Не сыскать во всём мире человека, который бы ненавидел сегодняшний день больше, чем Хенджин. Нет, серьезно, даже умять баклажанный торт в одну харю кажется не настолько ужасным, как пережить ещё одно восстание всех влюбленных. По крайней мере, после баклажанного штурма можно проблеваться в туалете универа, прогуляв пару по философии, но выдержать обжимания парочек по всем свободным углам с табличкой «не прислоняться» это слишком для него. Это ничто другое, как долбёжка в глаза. Он не любит сегодня. Нет, не так. Терпеть не может. И не то чтобы на это была какая-то весомая причина с обоснуем, которая тянула бы на приемлемое объяснение того, почему он настолько скептично относится к… — О, снова здарова, — разочарованно закатывает глаза Хван, завидев двух шепчущихся девушек, поглядывающих на него с другого конца коридора. Их руки набиты сладостями и воздушными шариками в виде сердечек, а на одном из них, самом большом, красуется изображение его лица. — Нет-нет-нет, только не это… Заприметив нашествие в свою сторону, он быстро разворачивается на сто восемьдесят, желая побыстрее убраться от вездесущих фанаток. Уши улавливают быстрый топот стремительно приближающихся к нему девушек, и он спешит ускориться, чтобы избежать всех этих поздравлений и признаний в симпатии. — Хенджин-оппа, постой! — раздается совсем близко, и Хван, едва ли не взвизгивая, хватается за сердце. — Вы обознались, советую приобрести очки и как можно скорее, дамы, — кидает он писклявым голосом и, не оборачиваясь, уносится прочь. Не то чтобы он думал, что они ничего не поняли, ведь по факту сложно не узнать одного из самых популярных парней универа. Он даже не думает, что разбивает кому-то сердце своим побегом, ведь по сути, признания как такового и не было, а раз ему напрямую об этом не говорят, то какие его проблемы? Чувства в него влюбленных — не его ответственность, он не обязан отвечать взаимностью и тем более чувствовать себя виноватым за отказы. Но это не отменяет того, что каждый раз ему неловко смотреть в глаза тем, кто питает к нему уже неразделенные на двоих чувства. Да, он выдающийся танцор, участвующий во всех конкурсах и мероприятиях, зам старосты своей группы и любимчик всех преподавателей сплошь до ректора. Да, нет кого-то кто не слышал бы о нём. Его знают, им восхищаются, с ним ищут встреч. Безусловно, ему приятно внимание, которое он получает изо дня в день, оглушающие аплодисменты после каждого выступления на день студента или любой другой выдающийся для их универа праздник, ему приятно знать, что он в чём-то настолько хорош. Но он не из тех «крутышных» шаек оболтусов — «королей школы», которых можно увидеть в сериалах от Нетфликс, он не из тех, кто только и жаждет завалить кого-то в постель при первой же возможности. Он просто не такой. Дело в хорошем воспитании или в том, что он сам по себе человек неплохой или же… в чём-то другом, но он действительно не хочет быть похитителем сердец и ещё больше тем, кто их разбивает. Напоминать себе каждое утро о том, что чужие ожидания — это только дело самих ждущих, уже вошло в привычку. Это не его ответственность, не его проблемы. Это не его приоритет. Он никому ничего не обещал, он никому ничего не должен. Несмотря на то, что Хван является публичной личностью своего универа, на него не ведут охоту, как только завидят в коридоре, не преследуют до самого дома, не поджидают за поворотом, чтобы якобы случайно столкнуться. Его уважают, его личное пространство, личные границы и нежелание разговаривать по утрам. Его слышат. Но… не сегодня. Сегодня сумасшедший день всех помешанных, а это значит, что именно сегодня ему не дадут проходу и продохнуть. Наверное, его место в кабинете философии уже завалено валентинками и подарками под самый потолок, и Хвану совершенно не хочется узнавать, откуда первый курс прослышал о том, где он обычно обитает во время пар. Да они даже с других факультетов, ну помогите, в конце-то концов, он же уже на четвертом! Преодолев лестничный проём, Хенджин, накинув капюшон, желает побыстрее оказаться в аудитории. Он ещё никогда так не спешил на пары. Сейчас только девять утра, а он уже жалеет, что не остался сегодня дома, и он бы остался, если бы не… если бы не хотел увидеть его. Порою жизнь врезается в нас на полном ходу. Это всегда будет сопровождаться болью и последствиями… Это порою почему-то наступило именно сегодня, что ж так повезло-то? Хенджин, торопясь побыстрее убраться из шумных коридоров своей alma mater, заворачивая на очередном повороте, врезается со всей дури в… ему понадобится чудо, чтобы избежать кормежки салфетками. — Хён! — потирает ушибленный лоб Хван, инстинктивно выставляя руку перед собой в защитном жесте, мало ли. — Я очень торопился, не заметил тебя. Ты это… извини, можно сегодня без салфеток? — А я только и мечтал, чтоб набить тебе рот, а тут такой облом. Но по стечению предвиденных обстоятельств их кто-то случайно смыл в унитаз, поэтому… Что ж, ой. — Туалет не место, чтобы сосаться с Ханом, хён! — по-доброму морщит нос Хван, потирая ушибленный лоб. — Коридор не место, чтобы во всеуслышание орать об этом! — тычет Минхо пальцем в грудь младшего, одним лишь взглядом приказывая сбавить обороты. — Ничего не предвещало… Мой гороскоп сегодня наванговал, что у меня будет день, полный романтики и приятных сюрпризов. Но что романтичного в шишке на лбу, ты мне скажи, может я чего-то не понимаю? — дует губы Хенджин, осознавая, что гороскопы — полное фуфло, хоть и отборное. — Подожди, ещё не вечер, там возле аудитории тебя малявки поджидают, так что, может ещё не всё потеряно? — не сдерживает смех Минхо при исказившемся от ужаса лица Хвана. — Я домой, — разворачивается на пятках Хенджин, собираясь уйти, и плевал он на пары с высокой колокольни прямо на макушку старшего. Минхо цокает, ловя блондина за руку, удерживая силой, оттесняя того к ближайшей стене. Хенджин складывает руки на груди, инстинктивно закрываясь, выпячивает нижнюю губу, отводя взгляд в сторону. Минхо знает его как облупленного, каждый сосочек на его языке, и что тот часто любит становиться в позу, лишь бы его не донимали по поводу сегодняшнего, но недаром же они лучшие друзья с первого курса. Ли с минуту сверлит непроницаемым взглядом надувшегося парня, закатывая глаза. Не понаслышке знает, как тот относится к сегодняшнему дню, но каждый раз не может не подколоть, это дело чести, не обессудьте. Они не единожды обсуждали это, но каждый раз Хван упирался рогами, не желая мусолить эту тему и рассасывать из этого невесть что. Почему он вообще должен что-то кому-то объяснять? Он не обязан. Его штормит всякий раз, когда кто-то поднимает эту тему, его натурально тошнит от всей этой показушности. В прошлом году старший застукал его плачущим и рвущим подаренные ему валентинки. Да, их было порядком много. Полкомнаты. И ещё столько же разбросанных по второй половине, уже уничтоженных. Сказать, что тогда Минхо прихуел знатно, значит, ничего не сказать. Ли знал, что младший не в ладах с Днём Влюбленных ещё с первого курса, но чтоб настолько? Как можно испытывать такой негатив к такому празднику, проклиная его на чём свет стоит? Испытывать не совсем хорошие чувства к празднику можно, но испытывать терпение Минхо, ничего ему не говоря, чревато последствиями. Такого Хенджина старший ещё не видел. Это было что-то новое и похоже на что-то более отчаянное, чем раньше. Может быть… наверно потому что… А сейчас история снова повторяется. И дай же Боже силы Минхо не треснуть Хвана по голове за портящее настроение другим вот такими вот заскоками. — И снова по новой. Любезнейший Хван Хенджин, скажите, пожалуйста, почему Вы так не любите День всех Влюбленных? — Минхо прикладывает к губам младшего кулак в импровизированном микрофоне. — Мне не до шуток, хён. Отвали, а? — хмурится Хенджин, предпринимая ещё одну попытку сбежать, но не тут то было. — Отвечай, или я не буду таким добрым. И даже Феликс тебе не поможет. — Тогда я попрошу защиты у Джисона, — топает ногой Хван в недовольстве. На что он вообще надеялся? Каким-то образом избежать этого? Этот день его слишком не любит. Что ж, у них это взаимно. — Не попросишь. Я с ним договорился. Он тебя не спасет, — хмыкает Ли, смотря на съезжающего по стенке вниз младшего. Механизм запущен. Стадия отрицания ещё не полностью пройдена, но такими темпами и до принятия прийти недолго. — Не люблю День Святого Валентина, — бормочет себе под нос светловолосый, сдаваясь под пытливым взглядом старшего. Чем быстрее начнут, тем быстрее закончат же, да? Так надо ли вообще ломаться? — Почему? — Этот день празднуют лишь раз в году, словно… лишь он один создан для… — взмахивает руками Хенджин, тыча пальцем на украшенный всякими прибамбасами коридор. Он хочет вынуть себе глаза. Это что, лепестки роз на подоконнике? Пожалуйста, несите тазик. — Всего этого… будто бы только сегодня принято напоминать друг другу о своей любви. Такое ощущение, что сегодня существует лишь затем, чтобы влюбленные дарили подарки своим любимым и напоминали о том, что любят их. Все эти картонные сердца, шары, признания в любви анонимно, шанс попытать удачу на взаимность… Разве нужен какой-то конкретный день, чтобы купить цветы или запустить воздушные фонарики в форме сердец в небо? Разве для этого нужен какой-то повод? Разве это не может быть любой другой обычный день, когда не нужно демонстрировать другим свою любовь, потому что так якобы принято? Разве вам вдвоем не прекрасно? Зачем вам эта огласка, если вам и так хорошо? — Хван, обнимая себя руками, подрагивает от навеянного эмоциями холода, будто лишь один разговор об этом заставляет его чувствовать себя неуютно. Он даже не знает, обращается ли именно к Минхо или в целом ко всей этой напыщенной клоунаде. Просто накипело, просто послушайте. Нет, он не разревётся сегодня, он себе обещал. Даже перед Минхо, хотя знает, что тот поддержит в любом случае. — Моё сердце не картонка, но мне его настырно пихают в лицо каждый год. Я не нуждаюсь в этих поздравлениях. Если я и решу подарить кому-нибудь сердце однажды, то точно не картонное, — он хочет ударить себя в грудь, чтобы показать и прокричать, что, мол, вот именно это — стучащее, живое, настоящее. — Каждый день года нуждается в любви, как и те, к кому мы неравнодушны. Ты признаёшься в любви сегодня, но разве завтра это будет уже неважно? Разве завтра твоя любовь закончится, как только потухнет сегодняшний день? — Где у тебя кнопка? Как это выключить? — с долей неловкости посмеивается Минхо, присаживаясь на корточки напротив Хвана, заглядывая в его повлажневшие глаза. С каждым годом всё лучше… Скажи ему кто раньше, что для Хенджина это не просто какой-то ненавистный праздник, а какое-то необъяснимое чувство, возникающее именно сегодня, что срабатывает для младшего, словно триггер, не отпуская, пока этот обмен любовью с помощью картонок не закончится… — Но разве в сегодняшний день наши любимые не заслуживают любви, как и в любой другой? — В том и дело, что заслуживают! Но… — всплескивает руками Хенджин, стараясь успокоиться и утереть рукавом толстовки вдруг невесть откуда набежавшие слёзы. Как всегда вовремя. — Без но, Хенджин, — Ли берёт подрагивающие руки младшего в свои, оглаживая костяшки, желая успокоить через прикосновения, так как в подбадривающих речах он не слишком силён. — День Влюбленных, может быть и празднуют лишь раз в год, но ничто не мешает тебе сказать кому-то кого ты любишь — люблю в любой другой день. В каждый день каждого года. У тебя не отвалится язык от столь обыденного слова. Да, оно не для всех, и я знаю, что ты никогда не разбрасываешься подобными заявлениями. Но ты не думаешь, что слишком мнимая причина не желать признаваться тому, в кого ты влюблен лишь из-за того, что тебе чем-то насолил Валентин? — Во-первых, ты Валентина сюда не приплетай, кто это вообще? Это тот чувак, в честь которого назвали праздник? Ну так пусть он и празднует, куда другие лезут? Своих праздников достаточно, так ещё и у других отбирают. Обалдевшие какие-то. Во-вторых, ты обещал об этом молчать, — а вот это опасная дорожка, так как в здравом уме он об этом никому, кроме Минхо не рассказывал, и он очень надеется, что тот в пьяном угаре умеет держать язык за зубами, в отличии от него. Но не то чтобы старший напивался когда-нибудь до потери сознания, тот вообще практически не пьёт, разве что с Джисоном на брудершафт красное полусладкое. Но если так прикинуть, то сколько же у Минхо на него компромата… Может быть, он выжидает момента, чтобы выпрыгнуть из засады и такой: опа! А это я забочусь о тебе. — На твоё «во-первых» ответ остается неизменным: с ума не сходи, я же тебя потом оттуда не выведу, — вот что ему нравится в Хване, так это то, что того можно читать как открытую книгу. Вот только зацепи, и он начнёт доказывать, что всё не то, чем кажется, по итогу всё равно выложив всю правду. — А во-вторых всё так же неизменно? Минхо, клянусь, если ты хоть кому-то, то я… — Да-да, натянешь трусы мне на лоб и запустишь в космос, чтоб я больше никогда не увидел своего Хани. Такая себе угроза, но за неё можно и по красивому личику отхватить, как тебе? — Ну хён, я же серьезно! — Думаешь я нет? — Ты знаешь, что для меня это важно, и ты обещал… обещал же… — Хенджину кажется, что сердце начинает работать с перебоями, потому что для него нет ничего страшнее, чем не успеть. Просто не успеть. Сказать о том, что для него так важно, что для него так ценно. Нужному человеку. А ведь это может сделать кто-то другой, пока он вынашивает в себе это трепетное чувство первой влюбленности. И не то чтобы он боится признаться в том, что чувствует, он вполне уверенный в себе парень, но… у каждого есть свои причуды, и он не исключение. — И я всегда сдерживаю свои обещания, но меня это уже порядком напрягает. Потому что я не вывожу уже каждый раз смотреть на то, как ты украдкой поглядываешь на предмет своих воздыханий, миллионы раз прокручивая в своей умной головке варианты признаний, но каждый раз запихиваешься в песок, как тот страус, когда он проходит мимо. Тебе не надоело? Ещё смеешь булькать мне тут что-то… — просто крик души. Ладно, до этого Минхо попускал такое поведение Хвана, отступая всякий раз, когда тот в прямом смысле затыкал ему рот, торопясь закрыть тему, но сколько это ещё может продолжаться? Да, Ли шёл на уступки, не поднимая этот вопрос, пока Хенджин сам не начинал реветь в подушку, объедаясь подаренными ему сладостями на День Влюбленных в прошлом и позапрошлом году, рассказывая о том, что он думает, что не слишком хорош для него. Минхо никогда не рвало крышу так, как сейчас. — Ты хоть раз видел свои глаза, когда он появлялся в поле твоего зрения? А я видел. И мне больно от этого, потому что, сука, каждый раз, когда я думаю, что ты подойдёшь и хотя бы зажмёшь его у стенки, ты даешь заднюю, засовывая свою смелость куда-то глубоко в задницу, которую без вмешательства со стороны не вытащить обратно. Когда наступит день, в который ты?.. Когда ты, Хван, чертовски-охуительный-и-заставляющий-сохнуть-по-себе-как-девчонок-так-и-парней Хенджин, особо не стараясь при этом, соизволишь дать себе шанс стать счастливым? Может быть, мне стоит сходить за салфетками, чтобы ускорить процесс обдумывания? — Хён, ты не понимаешь. Я не боюсь признаться ему в чувствах… — Поври мне тут ещё. Каким хером это тогда называется? — Я хочу убедиться, что нравлюсь ему тоже? — Ты меня спрашиваешь? Хочешь знать, но не хочешь спрашивать? Лучше сидеть тут и придумывать? Норм схема, если не считать, что она у тебя хромает на обе ноги. — В любом случае, я не собираюсь признаваться ему сегодня. Потому что, знаешь, я всякий раз думаю… мне каждый год дарят такое большое количество валентинок и подарков, признаются в симпатии и всё такое… и если бы я думал, что каждая такая влюблённость перерастет в любовь, то где бы я был сейчас? Почему именно этот день? Словно никакой другой не заслуживает того, чтобы сказать, что кто-то тебе очень нравится? Да, День Влюбленных — это может быть и круто для кого-то, типа… много внимания, комплиментов, тыры-пыры… по уголкам сосутся парочки, что не очень здорово, ты вообще видел глаза преподов? — Я видел только их удаляющиеся спины в противоположном от зрелищ направлении. Но я тебе говорю ещё раз! Хватит так сильно загоняться, ты слишком серьезно к этому относишься. — На каком потолке это написано? — хмыкает Хван, заметно расслабляясь. Кажется, что лишь сейчас он смог чуть спокойнее выдохнуть от начала наболевшего разговора. — На твоей физиономии. Это как день рождения. — Это совершенно другое! — Ну а чем не пример? Разве ты празднуешь его каждый день? — порою Минхо поражается, как Хенджин может развязывать самые трудные детективные головоломки и как ему бывает трудно сложить два и два. — Нет, но мне это не мешает радоваться каждый день и благодарить за то, что я здесь, умею любить и… — Стоп. Мне этого достаточно, и пока ты не растерял весь этот запал, марш на четвертый этаж, у нас пара потоком вместе с певцами, — Минхо сжимает руки в кулаки, предчувствуя полыхающую ауру младшего. — Подожди, это же… Он там будет, — и если бы он только видел, как горят его глаза об одном только упоминании о нём, как раз плюнуть было бы понять, что тут к чему. — Боишься облажаться? Если бы ты раскрыл свои глаза на картину в целом, то увидел бы, что… — Минхо принципиально не договаривает. Он то давно уже в курсе о влюблённости этих двух, причём по эту и по ту сторону. У него просто очень хороший советник, именуемый Феликсом — лучшим другом другой стороны, который приносит в своём маленьком клювике всегда только самые хорошие новости и приказывает не трепаться об этом, потому что «Никто не на высоте, когда это личное. Возможно, им просто нужно немного больше времени». И Минхо готов подписаться под каждым его словом. Они взрослые люди, они могут лишь подтолкнуть, а дальше дело рук самих влюбленных. — Что? — Что мы опоздали на пару, мило беседуя о тонкостях предрасположенности влияния мозга на объект влюблённости. Он просто тупит в такие моменты, натурально так тормозит, так что я тебя не виню. Но, видимо, мои затрещины дались в знаки, так что каждый раз, когда я захочу тебя чем-то треснуть, я тебя просто поглажу, ага? — ухмыляется Минхо, похлопывая младшего по плечу. — Себя погладь. Пошли уже. Ты — на пары, я — домой. — А по еблу ногой не хочешь? — Фу, как некрасиво. У меня личико. — Ты можешь шутить сколько угодно, хотя с этим у тебя явно проблемы, но ты не скроешь от меня свои бегающие в предвкушении глаза. Ты ведь сегодня только и пришёл, лишь бы его увидеть. Ты совсем придурок сдаваться перед самой победой? — Я просто… переживаю из-за того, что не могу перестать переживать, — о, ну конечно, о чём же ещё переживать, как не об этом? — К какому врачу тебя отвести, чтобы он прописал тебе качественных пиздюлей? Слушай сюда, я тебе скажу сейчас очень важную вещь, в моё время это очень помогло мне. Не нравится — поменяй. Не меняешь — не ной. Прежде чем огорчаться, что не получится, сначала лучше попробуй. Думай, что хочешь, решай, что это для тебя значит, но ты далеко уже не маленький ребёнок, Хван, и сам решаешь, как тебе поступить, плюя на мнение других. Ты в курсе, моё плечо всегда здесь для твоего «поплакаться», но для того, чтобы добиться того, чего хочешь, нужно делать шаг вперёд. Раз за разом. Даже если самый первый сделать труднее всего. Даже если ты наебнёшься. Я поржу, но всё равно протяну тебе руку помощи. Можешь на меня рассчитывать, — Минхо похлопывает Хенджина по плечу в ободряющем жесте, улыбаясь уголками губ. — Я просто чувствую так много всего… Хенджин учился на втором курсе, когда его взгляд впервые выловил его в толпе. Он не скажет, что это была любовь с первого взгляда, он просто в неё не верит, но это было что-то, из-за чего он больше не мог смотреть на многие вещи, как прежде. Иногда их глаза встречались, и он просто пропадал. Улыбка расползалась по лицу без его на то ведома, сердце заливисто, спокойно билось, радуясь и приветствуя нового, но уже успевшего поселиться в нём гостя, не зная, надолго ли тот задержится, но при этом отведя ему самое лучшее место. Хенджину до сих пор стыдно признаться, но при очередной их встрече взглядами он яростно комкал рубашку стоящего рядом Минхо, при этом кусая себя за палец, и понятия не имел, что это был ректор. Это было его первым провалом перед ним. Откуда ему было знать, что он посчитал это милым? Он слишком долго вынашивал в себе это чувство нежности и трепета, первой влюблённости в, пожалуй, самого красивого парня, которого он когда-либо встречал. Не было ни дня, когда бы он ни думал о нём. Он не позволял себе больше, чем просто думать. Ему хотелось быть лучше для него, даже если они не вместе. Пока. Он был его вдохновением. Им остается и по сей день. У них так много моментов по одиночке, может быть, пора начать с совместных моментов? Может быть, он действительно уже готов? Так ему кажется. У него есть лишь одна попытка и ни единой на ошибку. Даже когда страшно всё разрушить, чего, по сути, ещё и не было, риск стоит того, чтобы, наконец, почувствовать себя счастливым. Если повезёт… — Ты имеешь право чувствовать. Что угодно и когда угодно. Нет неправильных или неуместных чувств, есть только твои чувства. Только тебе решать, что с ними делать. Просто двигайся в своём темпе, — Минхо подталкивает младшего к лестнице, подгоняя, они порядком уже припозднились на пару по философии. — Если ты чувствуешь, что пора, значит, так и есть. Не позволяй сомнениям грызть в тебе эту дыру. Усёк? — Ну, ещё бы, с таким-то наставником, — хихикает Хван, направляясь на пару. Вваливаясь наперегонки, без стука в наполненную студентами аудиторию, Хван застывает в дверях, бросая быстрый взгляд на своё законное место на последнем ряду. И снова здравствуйте. — Ли, Хван, я понимаю, что сегодня День всех Влюбленных, но, может быть, вы уже займёте свои места, и мы по случаю сегодняшнего праздника поговорим о трёхкомпонентной теории любви? — молодая преподавательница лет двадцати пяти приглашает присесть, и они спешат занять свои места. — Итак, мы остановились на страсти… — Что, Хван, твои поклонники всё никак не уймутся? — в полголоса смеётся Чанбин, когда Хенджин проходит мимо него, поднимаясь к своему месту в самом последнему ряду, как и ожидалось, полностью заваленному подарками. — Кажется, тот парень позарился на твоё место, и он… Маленькая ладошка тут же ложится на губы говорливого старшего, тем самым заставляя замолчать, а глаза Хвана метаются к своему месту ещё раз, но за коробками ничего не разглядишь. — Привет, Джинни, — ярко улыбается Феликс, буквально светясь от счастья, что не остается без внимания старшего, на что он никак не может не улыбнуться в ответ. — Привет, а Сынмин… — Прячется за той горой подарков, только я тебе ничего не говорил. Топай уже, — Ликс машет ладошкой, ерзая на месте, не в силах усидеть на попе ровно, и, не выдержав, оборачивается назад, когда Хенджин оказывается уже на самом верху, с любопытством и предвкушением заглядывая в гущу подарков, среди которых заныкался Сынмин. Да, им ещё многое следует пройти, но если начать уже сегодня… — Подсматривать за другими неприлично, но я в предвкушении, Бинни… Ты не представляешь, сколько они к этому шли! Да, мы с Минхо всего лишь посредники, но как же чудесно осознавать, что мы тоже внесли в это частичку себя. — Ну почему же не представляю, ты же мне каждый вечер обо всём докладывал, — Чанбин треплет младшего по пушистым волосам, чмокая того в висок, прижимая поближе к себе. — Ой, всё, — Феликс ныряет в тёплые, надёжные объятья старшего, отворачиваясь от милующейся на заднем ряду парочки. Всё же подглядывать — это неприлично. Минхо достигает своей цели, усаживаясь возле Джисона на предпоследнем ряду, обнимая его за талию, протяжно выдыхая в шею. — Кажется, моя миссия окончена? — поглядывая на разговаривающих друг с другом Хёнджина и Сынмина с чувством выполненного долга и довольной улыбкой, которую, как бы он не силился, не сумел бы сдержать. — Видишь, как всё хорошо получилось и даже салфетки не понадобились, — Хан целует старшего в щёку, возвращаясь мыслями к лекции, всё же не каждый день теорию страсти тут обсуждают.❤️
С мерой приближения к своему месту сердце Хенджина стучит всё громче и быстрее, будто силясь пробить грудную клетку. Он не волнуется, он не волнуется, его… коноёбит, как только он замечает искрящиеся глаза-пуговки, которые выглядывают из-за этой громадной кучи подарков. Отличное укрытие, но с ним такое не прокатит, хотя он сам бы прятался, как мальчишка перед своим… кем? Он не знает, сколько проходит времени, прежде чем гул в ушах стихает, а дыхание опускается на уровень ниже глотки. Чёрт, какие же у него красивые глаза, вблизи так вообще утонуть можно, но кто ему позволит? Стоило ли это всех ожиданий, чтобы сейчас вот так вот стоять перед своей первой, и он надеется, единственной любовью? Определённо. Чего стоит один взгляд из-под ресниц, направленный прямо на него, слегка порозовевшие в смущении щёчки, которые так и манят, чтобы их потрогали, мнущие друг дружку длинные изящные пальцы, на которых сверкают несколько серебряных колечек… Боже, он по уши… У него были сотни сценариев, как всё могло бы произойти, и ни один не подтвердился, не совпал с настоящим. Он никогда не думал, что признается в любви дорогому его сердцу человеку сегодня. И пусть он относится к этому празднику скептично, не до конца может объяснить причину всех истерик, вызванных нашествием признаний, на которые он в короткие сроки должен был найти ответ, чтобы не задеть чужие чувства, при этом сохранив свои… и ещё множество причин, теперь уже, должно быть, не таких важных? Люди влюбляются каждый день, но всякую ли влюбленность можно назвать её как таковой? Которая со временем может перерасти в нечто большее, не утратив пылкости и чувств, что были в самом начале? Хенджин помнит момент, когда она начала зарождаться. Это сравнимо с только что посаженными зёрнышками в горшочек. Чтобы они проросли, их нужно поливать, удобрять, подставлять солнцу, и в скором времени на свет появится росток. Цветок нуждается в любви на каждом этапе своего процветания, вплоть до увядания, а вы ожидаете скорого его перерождения или же покупаете новый. Так и с человеком. Появившись в жизни Хенджина, Сынмин, как тот цветок, начал пускать корни в самую глубь, срастаясь и укрепляясь там. И даже не будучи вместе, он всё равно нуждался в поливе, заботе и ощущении того, что он важен, что он нужен. Ожидание созревания было долгим, но оно не было напрасным. Просто кому-то нужно больше времени, чтобы стать самым красивым в мире цветком. Знаете, как жалеет тот, кто оставил его за день до его цветения? Да, ждать не всегда легко, но если вы знаете, что это стоит ваших ожиданий, то почему бы не подождать ещё немного? И… они заслужили, даже не встречаясь, оставались верными друг другу. Это ли не любовь? И кто бы что ни говорил, но когда ты встречаешь своего человека, тебе не хочется искать других, на него похожих. Ведь хоть весь мир ты обойди, нигде не сможешь ты найти ему похожих. Твой человек для тебя идеален. — Ой, сердце упало. Поднимешь его для меня? — кажется, он должен был начать как-то иначе? Ну, сделать комплимент, сказать, как Сынмин прекрасно сегодня выглядит в этом белом пушистом свитере, который словно воздушный зефир — мягкий и сладкий, который так и хочется съесть… — Конечно, — улыбается Ким во все тридцать два, наклоняясь и бережно поднимая невидимое, но, по всей видимости, хрупкое сердце, обдувает и прислоняет то к груди Хвана, чувствуя под пальцами бешено-колотящееся сердце старшего. А его собственное, словно заражаясь, подстраивается под ритм, когда ладонь Хенджина любовно прижимает его ладошку к себе покрепче. — У тебя так сильно колотится сердце… Ты в порядке? Хенджин не сразу понимает, что ему что-то говорят, он залипает на медленно движущиеся влажные губы, слегка покусанные, и ему хочется думать, что это из-за долгого ожидания и, возможно, чуточку от волнения, ведь… разделив его на двоих, будет уже не так страшно переживать что-то, как это было в одиночку, правда? — Прости, что ты сказал? — светловолосый инстинктивно облизывает губы, так как становится жарко. Да, у него бурная фантазия, но не то чтобы он себе уже напредставлял всякого, они ещё даже не встречаются, о чём может вообще идти речь? Да-да, правильно, Хенджин, успокаивай себя. — Я спросил, в порядке ли ты… — повторяет чуть громче младший, придвигаясь немного ближе к светловолосому, дабы не отвлекать других учащихся от увлекательной теории о компонентах любви. — О да, теперь я в полном порядке, я просто… ты такой красивый, глаз не отвести. Ты так близко, что мне кажется это сном… — о, лучше бы Сынмину не знать, что за сны ему снятся, а то ещё откачивать придётся, прости Господи. — Я тебе снился? — ему, безусловно, интересно, даже чересчур, но, видя, как пунцовеют уши старшего, он удерживается от вопроса, крутящегося на языке. Окей, они к этому ещё придут. — Если бы ты знал, сколько раз… — и в каких позах… — Я потерялся в подсчетах, когда отметка перевалила за десять. — Не один я мучился от ожидания и влажных снов, да? — приподнимает бровь Сынмин, по-доброму ухмыляясь и утягивая Хвана подальше от любопытных глаз. — Мне жаль, что я заставил тебя ждать… Прости, — он звучит чуть виновато, но ничто не способно затушить его улыбку, когда он чувствует исходящее тепло от любимого человека рядом. Кажется, что влюбиться больше уже просто невозможно, пока не понимаешь, что этому нет предела. Ведь за влюбленностью следует любовь, а она безгранична. Без пределов и рамок, без ярлыков и смущений. Любовь — просто любовь, в любом её проявлении. — И похоже, в нашем универе на одну парочку стало больше! Можно поздравлять? — раздаётся громкий голос преподавательницы, которая просверливает добродушным понимающим взглядом парней, усердно прячущихся за коробками, подавляя смешки. — А что мы? — вздергивает подбородок вверх Хван, всё же выглядывая из укрытия. Да, может быть, в этих коробках и была какая-то польза. — Я даже не думал, что так будет. Немного молился… — Да, похоже, кто-то услышал, — шепотом бормочет ему Сынмин, придвигаясь ближе, удобно укладывая голову на плечо старшего. — Ты такой теплый. — А ты такой сладкий, что у меня сейчас потекут слюнки, честное слово, — облизывает губы Хван, стреляя лукавым взглядом, что не укрывается от Кима, которого этот жест заставляет в приятном удивлении вздрогнуть. — Ты ещё не пробовал, а значит, не можешь быть уверенным наверняка, — Сынмин показывает язык, и ему хочется убежать, весело смеясь, но, в конце концов, быть пойманным в нежные, согревающие объятья. — Это вызов? — Он самый. Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе. — Принято. Признаться честно, Хенджин рад, что всё обернулось именно таким образом. Может быть, он даст этому дню шанс в будущем году. А если бы этого дня не было? Если бы он не опоздал на пару, взял больничный или не сказал то, что должен был сказать нужному человеку… Но об этом задумываться не приходится, так как лучше он потратит своё время на то, что уже рядом с ним.❤️❤️❤️
Чего уж Хенджин никогда не мог себе представить, так это то, что в этом году он станет организатором мероприятия ко Дню всех Влюбленных. Смешная штука жизнь? Ха-ха. Оборжаться. Но что-то как-то совсем не смешно. Если бы он знал, что с этим предстоящим праздником столько мороки, остался бы лучше с Сынмином дома, закутавшись в мягкое белоснежное одеяло, мягче которого только волосы младшего, отдающие запахом персика. Он голоден. Нет, в другом смысле. За почти прошедший год у них дело не заходило дальше поцелуев и невинных ласк. Хенджин оправдывался тем, что это очень ответственный шаг, выход на новую ступень, что не хочет давить на своего птенчика, который по утрам льнёт к нему ближе, не желая его отпускать на пары. Ну, конечно, Сынмину то хорошо, ему аж к третьей, а Хван и кофе глотнуть толком не успевает, потому что экзамены, чёрт бы их побрал, вместе с этим понедельником. И сейчас, стоя среди актового зала и наблюдая за тем, как тут и там студенты трудятся над созданием нужной атмосферы, ему не хочется ничего другого, как отправиться домой. В теплые объятья своего любимого мальчика, потому что за два часа пребывания здесь из него выпили уже все соки. Хенджин листает ленту с украшениями, выбирая на свой вкус хоть что-то приблизительно приемлемое, но всё такое вычурное и яркое, что ему слепит глаза. Да, отношение к празднику практически не поменялось, за исключением того, что теперь ему есть с кем его проводить и кого целовать, зажимая у первой твердой поверхности. И не твердой тоже. — О нет, кто дал парню планшет? — в ужасе округляет глаза Минхо, входя в зал, с подозрением смотря на Хвана. Тот весь из себя такой бед бой, скорее от слова «кровать» чем от слова «плохой», но Ли что-то сомневается, когда видит, как тот пассивно-агрессивно тыкает по экрану, фыркая себе под нос от недовольства. — Не переживай. Планшет и парень, что его держит, оба мягкие и нежные. Встречайте Хван Хенджин 3.0., — Хван поднимает на секунду глаза от экрана и, приветливо улыбаясь старшему, передаёт ему навороченную технику. — На, пока я не запульнул его в ближайшую стену. — 3.0.? А что стало с предыдущим? — его не было всего неделю, так как он ездил с Джисоном к его родным, а тут такие вот дела и без него. Разве так делается? Ни минуты покоя. — Второй согласился помочь руководству украсить зал к предстоящему Валентину и при этом ничего не испортить. Знал бы ты, сколько мне терпения было нужно, чтобы этого не сделать, — потирает виски Хенджин, ложась с ногами на диван. Кто его вообще сюда притащил? Кто б знал, кто б знал… — Не понимаю, откуда обновление? — Минхо двигает светловолосого, удобно пристраиваясь рядом, перебирая отросшие за две недели волосы. — Готовлюсь попрощаться с девственностью, — вот так вот легко, за последний год у него поубавилось комплексов, что даже хорошо, но… — Кажется, мне стоит провериться у лора, а то послышится же… — нервно смеётся Минхо, подымая глаза, снизу вверх смотря на разлегшегося младшего. — Так ты всё правильно услышал. — Так, стоп… вы же вместе уже около года… — Точнее, мы встречаемся десять месяцев и три недели. — То есть вы вместе уже около года. И ты хочешь сказать, что вы за это время ещё ни разу не писюндрились? Хван пожимает плечами, а уголки губ дергаются в улыбке. Он в последнее время всё чаще об этом задумывается. У них с Сынмином как-то всё идет своим чередом, плавно, не спеша, никто никого никуда не подгоняет, штаны в коридорах универа не стягивает, всё вполне прилично. Не то чтобы Хенджин не может сказать, что ему не хочется. Ему пиздец как это необходимо. Потому что просыпаться несколько последних месяцев и дрочить на скорую руку по утрам, пока его мальчик сладко посапывает в постели, зарываясь носиком в его подушку, переросло от «какой он милый медвежонок» к «какой же сексуальный у меня парень». — Хватит ржать! Можно подумать, у вас с Ханом было иначе. — Так и есть. Мы ещё на первой недели отношений потрахались, — пожимает плечами Минхо, ну а что? Обычное же дело. К тому же приятное. — Как у вас всё просто… — бурчит себе под нос Хван, ему не хочется признаваться вслух, но ему тоже хочется. Но ещё больше сейчас хочется не расплакаться. Главное об этом не думать слишком много, иначе он начнет загоняться и пиши пропало. — Ну реально, а зачем усложнять? — Я хочу, чтобы всё было по-особенному… — Ну-ну, смотри дотянешь до того, что он сам себя тобой трахнет. Потом не говори, что я не предупреждал. А вообще… у тебя стальные яйца. — Да нет, вроде обычные. Хочешь проверить? — Я лучше скипну. Слушай, а это разве не Сынмин вон там? Он перекрасился? — Где? Когда это? — Хван подрывается с дивана, оглядываясь, и действительно… худенькая фигурка его мальчика, ангельский голос, который он слышит даже отсюда, и стильно уложенные волосы, теперь уже черного цвета, что создает невероятный контраст с его светлыми. Ай да Феликс, и когда только успел? — Я скоро вернусь. — Да ты не торопись, отлюби его хорошенько, он вон как для тебя постарался, — улюлюкает Минхо, по взгляду напрягшегося Хенджина понимая, что Ким отсюда так просто не уйдёт. — Я не поняла, Хван, ты куда намылился? А за процесс подготовки кто отвечать будет? — вот только декана тут на его голову не хватало… он и сам тут отлично со всем справляется, за исключением наметившейся проблемы в штанах. — Та я счас приду, мне срочно надо… — Всем вам срочно надо, а потом отлавливай вас, обжимающихся по уголкам. Но Хенджин уже не слышит, быстро преодолевая расстояние до любви всей своей жизни и хватая парня за руку, оттаскивает его в затемненное место, подальше от актового зала, из-за двери которого раздаются крики декана и заливистый смех Минхо. Боже, он его просто обожает, всем бы такого друга. — Ким Сынмин! — рвано выдыхает Хван в мигом заалевшее ушко, обнимая за талию и прижимая младшего к стене. — Ты испытываешь меня на прочность? — Я всего лишь пришел сюда, потому что соскучился по тебе, — от жаркого дыхания Хенджина он подрагивает, как осенний лист на ветру, прижимаясь ближе к такому родному, к такому… его человеку. Он едва ли не мурчит, подставляясь под прикосновения, когда старший запускает пальцы в его недавно выкрашенную шевелюру. — Джинни, тебе нравится? Ким прикусывает губу, опуская глаза в пол и шумно дыша. От такого Сынмина Хенджину не на шутку сносит крышу, всякий чёртов раз. Он не знает, как в одном человеке может уживаться две настолько разные личности, но, по сути, дело лишь в терпении и хотении, а может и в долгом воздержании… Светловолосый упирается вставшим членом в бедро младшего, слегка потираясь. Ким зажимает себе рот рукой, дабы не застонать от мигом поглощающих его ощущений. Одна лишь мысль о том, что он одним своим видом вызывает у старшего такое желание, заставляет жар разливаться по всему его телу. — Достаточно красноречивый ответ? — Хван отстраняется, чтобы заглянуть в родные, наикрасивейшие, наилюбимейшие глаза, которые смотрят на него с всепоглощающей нежностью и толикой смущения во взгляде. — Какой же ты… восхитительный. Я так сильно люблю тебя, знаешь? — Знаю, — оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что никто не идет, Ким привстает на носочки, легонько чмокая мягкие вкуснопахнущие губы старшего. Кажется, он снова стащил его бальзам. — И я тебя. Сынмин отстраняется, облизывая губы, на которых конкретно так залипает Хенджин, которому критично мало простого невинного чмока, но они всё же в коридоре универа, где каждый может их увидеть, но… кого это сейчас волнует? Хван, не дожидаясь отголосков здравого разума, в голодном поцелуе приникает к нежным губам, ещё хранившим сладость шоколада. Так даже вкуснее. Он чувствует себя изголодавшимся зверем, который наконец-то дорвался до еды, и ему всё мало. Ему надо больше… И он берёт, раздвигает губы языком и углубляет поцелуй, едва ли не рыча от удовольствия и дорвавшегося до самой вкусной сладости. Руки, до этого оглаживающие тонкую талию, оказываются на ягодицах младшего, слегка их сжимая, тем самым приподнимая его, заставляя обхватить себя ногами. Ким обнимает его руками за шею, тихо постанывая и двигаясь навстречу потирающимся о него бёдрам старшего. — Джинни… я… — шепчет между поцелуями Сынмин, когда Хенджин спускается к шее, слегка её покусывая, миллиметр за миллиметром, приближается к быстро бьющейся венке, широко проводя по ней языком, что заставляет младшего едва ли не подпрыгнуть от подобных действий. Он чувствует себя слишком неопытным рядом с Хваном, но тот никогда не высказывал ничего против, так что, может, его это не слишком заботит? Сынмин знает, что старший сделает для него всё, что угодно, как и он для него. — Мой хороший… — Хенджин знает, что не может разогнаться тут и зайти дальше поцелуев, он каждой своей клеточкой тела чувствует, как сдерживается Ким, прикрывая кулачком рот, чтобы не стонать. Он решает не мучить своего малыша, дрожащего от каждого его прикосновения, поэтому аккуратно возвращает его в исходное положения, придерживая за талию и не давая упасть из-за подкашивающихся коленок. Не удерживаясь, Хенджин целует ещё раз на этот раз, немного сбавляя обороты, заботливо поглаживая младшего по спине, чтобы успокоить, всё же тело того не привыкло к подобным, пусть и не слишком откровенным выкрутасам. — Ким, Хван, к ректору, живо! — орет декан, заставив их резко отпрянуть друг от друга, и, не сказав больше ни слова, удаляется, громко цокая тонкими шпильками, видимо, желая поскорее убраться. — Нам влетит за это, да? — Сынмин смотрит напугано, прижимаясь в защите к сильному телу Хвана, пряча покрасневшее лицо у него на груди. — Ничего не бойся. Всё будет в порядке, не волнуйся. Веришь мне? — старший протягивает руку, дожидаясь, пока Сынмин, всё ещё подрагивая от возбуждения и страха, протянет свою, переплетая пальцы. — Верю. Я тебя очень люблю, — мурчит Сынмин тихо-тихо, подбираясь ближе к старшему, чтобы не упасть по дороге. Ноги всё ещё не слушаются. — И я тебя, мой хороший, но ещё одно слово, и я разложу тебя на столе у ректора. Пожалуйста, не искушай. — Не разложишь, так как заботишься о моей безопасности и комфорте. — Ну посмотрите на него, всё то он знает. Чтобы не нервировать младшего ожиданием ещё больше, Хван стучит в кабинет ректора и, не дожидаясь разрешения, широко распахивает дверь. — Мистер Ли, Вы мне нужны! — Я женат, я тебе не нужен. — Ну знаете, я порядочный человек, в чужой брак влезать не стану, — не сдерживает смеха Хван, по-собственнически обнимая Сынмина за талию, давая понять, что он под надёжной защитой. — Я не претендую, так и знайте. А, это… Вам уже нажаловались, да? — Ну а то. Не могли до дома подождать? — цокает языком мужчина средних лет, добродушно покачивая головой. — Не могли, — пожимает плечами Хван. — Так чего вы здесь ещё стоите? Валите, валите уже. А, и ещё, передайте Минхо, чтобы я в своём кабинете его больше не видел, и пусть заберёт свои презервативы. Лови. — Будет сделано. Ну, мы пойдём? — Ага, пока-пока! Сынмин недоуменно моргает, прислоняясь к стене, чтобы немного остудиться. — А что это? А как это… А Минхо? Я не понял… — Да отец это его. Ебейший мужчина, понимающий, скажи? — Да вообще улёт. С противоположного конца коридора из актового зала выходит довольный Минхо, уминающий за обе щеки сладости. Вообще-то они были ко Дню Святого Валентина, но что ему скажешь? — Ну что, дети мои, получили? — веселится Ли, будто бы знавший, что всё этим и закончится. — Наверное, не больше, чем ты огребёшь за презервативы, — Минхо в непонимании вздёргивает бровь. — За какие такие презервативы? — Минхо с секунду рассматривает упаковку, весело хмыкая. — А, эти? Это не мои, это Чанбина, но он не будет против, ведь вам сейчас нужнее. Хорошенько повеселитесь. Хенджин и Сынмин ещё с минуту смотрят вслед пританцовывающему Минхо, пока тот не скрывается за поворотом, напоследок махая им ладонью. — Похоже, у кого-то сегодня намечается секс… — Это ты про нас? Хенджин заключает Сынмина в свои теплые, надежные объятья, целомудренно целуя в висок. — И про нас тоже.