cherry waves

      все начинается с волн. они — тихие и безмятежные, теплые, омывают руки. от них пахнет морской солью и штормом. буря еще не началась. но дилюк знает, как знать можно только во сне, что она обязательно начнется. его глаза закрыты, пощипывают от соленой воды, но он ясно видит надвигающиеся серые тучи.       волосы липнут к лицу. они — тяжелые и спутавшиеся, щекочут лоб и щеки. дилюк касается рукой и заводит их за ухо.       — люк… — шепчет кэйа. он рядом, он вцепился намертво в его ладони, сжимая их из последних сил. — я плавать не умею…       дилюк открывает глаза, встречаясь со звездами напротив: иссиня-черными, тонущими в океане василькового цвета, как тонут они с кэйей. звезды смотрят, пляшут и боятся утонуть.       — я помогу.       альберих — да, наверное, его стоит называть именно альберихом, — выдыхает, виновато опуская взгляд; ногтем царапает деревянную доску, за которую они оба цепляются, как за последнее, что может спасти их в шторме. маленькое, отделившееся от чего-то огромного и устойчивого. все исцарапанное и надломившееся, покрытое давно знакомыми надписями. то ли дилюк их видит не в первый раз, то ли слова сами всплывают в воспоминаниях, словно разлетевшиеся щепки, покачивающиеся на волнах вокруг.       ты мне так дорог, люк, — написано мелким почерком альбериха. — сбежим от этого занудного старикашки еще разок? походим между виноградников…       я не буду с тобой сражаться. я не подниму против тебя свой клинок.       лучше убей: я не хочу быть предателем.       дилюк смотрит на колющие сердце фразы, что засели в мозгу паразитами. потом на альбериха, понурившего голову. и только сейчас, во сне, его рука может робко потянуться на встречу к нему. пальцы поймают намокшую прядь, как делали тысячи раз до, и заведут за ухо.       звезды в его глазах выглядывают из-под синих ресниц. альберих шепчет одними губами:       — я тону, люк.       помоги…       волны заглатывают его с головой, а пальцы тщетно пытаются удержать доску. но океан, он сильнее, он топит, и альберих срывается вниз.       а дилюк даже не думает: ныряет следом, щурясь от режущей глаза воды. альберих — нет, сейчас это маленький беспомощный кэйа, — тянет руки навстречу. изо рта струятся пузырики. это — время, которого у них уже нет.       дилюк сопротивляется.       дилюк глотает слезы и ком в горле, касаясь кончиками пальцев ледяной ладони кэйи.       дилюк просыпается в холодном поту. простыни мокрые и липкие, просто отвратительные. он дышит загнанно и радуется возможности вдохнуть полной грудью, пока на ребра не давит тяжелый груз моря и воспоминаний. глаза рысью пробегаются по потолку, пытаясь найти ответ на вопрос: почему этот сон возникает так часто? рагнвиндр отрывает голову от подушки, впиваясь руками в волосы. сухие, но все так же липнущие к разгоряченному лицу.       он всегда так близко к альбериху, и всегда его упускает. он перепробовал все. его руки много раз впивались в чужие, боясь размякнуть хоть на долю секунды, но кэйа всегда уходит на дно черного и горького океана.       слеза скатывается по щеке не впервые. тихий плач часто преследует его после этого кошмара; всхлипы стали обозначать начало нового дня и новой попытки все исправить. солнце стучится в окно, пробивается между плотными багряными занавесками.       дилюк размазывает слезы по своим щекам, когда резко ощущает: что-то царапает его.       тысячи хрусталиков переливаются в одинокой полоске света из окна. сверкают. глаза щиплет от желания поплакать еще немного, но дилюк себя останавливает.       не нужно, ему это не нужно.       он слепо верит, что сегодня признается. и вот альберих стоит перед ним, наслаждается хорошим вином в таверне. а рагнвиндру тяжело не то что пару слов связать — да самое банальное «я тебя люблю», — а назвать сэра кэйю просто кэйей. тем более тяжело положить руку на плечо или убрать непослушную челку и начать разговор.       и каждый раз альберих смотрит на него подбадривающе. в его голосе пустое ожидание и надежда.       рагнвиндр открывает рот, чтобы связать пару слов во что-то внятное.       посетители не дают расслабиться. их разговоры — пьяные, деловые, веселые, а особенно милые и романтичные, — раздражают дилюка. они нескончаемыми каплями проходятся по его нервам: капают изо дня в день в одну и ту же точку.       ничего не меняется.       дилюк не готов. он видит печального альбериха после службы; в его синем глазе замечает такую тоску, что порывается притянуть его к себе за глупый ошейник с золотой бляшкой и прошептать «я тебя люблю». или «я все еще тебя люблю». может быть, «ты очень дорог мне, чтобы ты там ни надумал» альбериху понравится больше?       и в тот момент альберих завороженно смотрит, накрывает его ладонь своей. так трепетно…       рагнвиндр отшвыривает от себя тряпку, оставляя его. чувствует прожигающий спину разочарованный взгляд. почти перед глазами видит его хмурящиеся синие брови, его усталое выражение лица.       дилюк долго плачет, закрывшись в каморке. ладони размазывают слезы по лицу, и мелкие хрусталики царапают кожу, но ему нет до этого дела.       но есть альберих за барной стойкой.       в один вечер он просто перестает появляться в таверне. просто не приходит. а потом еще на следующий день. и после. и еще немеренное количество времени, когда дилюк чувствует себя брошенным, но каждый раз выходит вечером вместо чарльза, просто чтобы увидеть знакомое лицо, поджатые губы.       кэйа тоже чувствовал себя так, когда он подался в странствия на четыре года?       он стал хуже видеть. значительно хуже. теперь не может различать мелкий текст в меню и составах к разным напиткам — с этим рагнвиндр справится, не зря же почти запомнил все смешения выпивки. дилюк плачет почти каждую ночь, а мелкие белые звездочки из его глаз царапают щеки. он знает, что выглядит просто отвратительно, но взгляд расплывается перед зеркалом.       в какой-то момент, дилюк слышит его голос. кэйа громко смеется откуда-то из угла таверны — рагнвиндр против воли поднимает голову, чтобы разглядеть, правда ли это его кэйа.       да, он видит знакомые непослушные синие волосы и рубашку, застегнутую дай бог до середины. альберих сидит не один, и кто-то настолько дерзок, что может положить ему руку на плечо, почти у основания шеи.       дилюк цепенеет. и резко отворачивается: потому что нет сил смотреть, как кто-то целует кэйю. он смахивает слезы рукавом рубашки, но звезды становятся все острее и рассекают кожу до красных ссадин. кэйа все так же смеется.       значит, есть кто-то, кто лучше него; кто может дать больше.       рагнвиндр слышит шаги, но не может поднять глаз. а там — кэйа с печальной улыбкой и скомканным тихим прости. дилюк не смотрит на него.       дилюк смотрит на салфетку, на которой расплывающиеся буквы собираются в слова:       «я и правда счастлив с дайном. пожалуйста, найди свое счастье и ты».