I'd be the last shred of truth In the lost myth of true love *
— Не дёргайся! — смеётся Эйджи, стоя за спиной Эша с бритвой в руках. — Ты не слушаешь? Я ведь почти дочитал, — нарочито обиженно возмущается Эш, тряхнув книгой перед его лицом. — Слушаю, конечно! Только к концу книги ты можешь остаться без носа, если будешь так активно жестикулировать… — Эйджи проводит шаветтом** по чужой щеке и смывает пену с лезвия. — Эш? Эйджи откладывает бритву и приподнимает голову Эша за подбородок. Эш, наполовину перемазанный в пене для бритья, выглядит так… разобранно, расслабленно, по-домашнему уютно. Он теперь часто был таким, и Эйджи после всего, что произошло с ними год назад, по-особенному ценит каждую секунду их общего спокойствия. — Что? — Эш с улыбкой смотрит на Эйджи снизу вверх и затылком упирается в его живот. Он поднимает руку и касается отросших волос Эйджи. — О чём хочешь послушать? Эйджи отпускает подбородок Эша и задумчиво глядит на него через зеркало. — Выбери сам, — решает Эйджи и снова берёт бритву в руки. Он любит рассказы Эша, любит бесконечное число историй и легенд, которые Эш читал или слышал, любит истории, которые он сочиняет сам находу, отчего они получаются смешными и абсурдными. Эйджи нравится слушать всё что угодно, лишь бы это звучало из уст Эша. — На свете жил юноша, сын бога Аполлона, имя ему было Орфей, — спустя пару секунд молчания произносит Эш. Эйджи улыбается, узнавая начало своей любимой легенды. Он обходит стул, встаёт лицом к Эшу и медленно проводит лезвием по его подбородку. — Легенды гласят, что он владел лирой в совершенстве, а перед его игрой замирало всё сущее. Однажды Орфей повстречал прекрасную нимфу Эвридику, и любовь завладела его сердцем. Юноша и нимфа сочетались браком, но счастье их не было долгим. Эвридика погибла, укушенная змеей, — Эш смотрит на Эйджи, откладывает книгу на раковину и тянется к его поясу. Эйджи улыбается, почувствовав его касание на талии. — Со смертью любимой жены жизнь Орфея потеряла всякий смысл. Он бросил музыку и отдался нескончаемой скорби. Не в силах справиться с болью, Орфей решил отправится в царство мёртвых молить богов вернуть его любимую. Харон, услышав преисполненную тоски мелодию Орфея, справил его на своей ладье к берегу царства мёртвых. Юноша преклонил колени перед Аидом, прося его вернуть любимую. Аид согласился, очарованный музыкой Орфея, но поставил одно условие… — Эвридика и Орфей встретятся только в царстве живых, — продолжает за рассказчика Эйджи, вытирая выбритые подбородок и щёки Эша полотенцем. — До тех пор Эвридика будет следовать тенью за мужем, которому ни за что нельзя оглядываться. — Ты знаешь всё лучше меня, — уголок губ Эша приподнимается. Он завлекает Эйджи в объятия и прислоняется щекой к его груди. — Но ты лучше рассказываешь, — отвечает Эйджи, оставляя поцелуй на его макушке. — Продолжай. — Счастье было близко, Орфей почти пересёк границу царств, но в последний момент решил проверить, следует ли за ним Эвридика. И в тот же миг она исчезла. Орфей обезумел от горя, хотел снова отправиться к Аиду с прошением, но Харон на сей раз не откликнулся на его мелодию и не появился у берегов Стикса, — заканчивает Эш, поднимается со стула и приближается к лицу Эйджи. — Почему ты так любишь эту легенду? Она печальная… — А ты бы обернулся? — шепчет Эйджи в чужие губы. — Любой бы обернулся. Таковы люди, — отвечает Эш, качнув головой. — К счастью, наши судьбы не зависят от воли богов. — Почему «к счастью»? — Потому что в таком случае я умер бы куда раньше, — отвечает Эш и на губах его появляется печальная усмешка. — Не говори так, — произносит Эйджи и обнимает ладонями его щёки. Эш делает глубокий вдох и прижимается к губам Эйджи. Он целуется медленно, вдумчиво, как целуются люди, полные уважения и созидания к своим любимым. Каждый раз, чувствуя его полные нежности касания, Эйджи хочется сказать Эшу, как он прекрасен, хочется убедить, что он умеет любить, как не умеет никто другой. Его чувства похожи не на тесную клетку, а на просторный дом. Его слова и действия всегда честны и открыты. Если бы только Эш знал… Эш отстраняется от губ Эйджи и смотрит в его растерянные глаза. — Но ты не обернулся, — говорит Эш, прижимаясь своей щекой к его. — Это не моя заслуга… — Эйджи запускает ладонь под рубашку Эша и проводит подрагивающими пальцами по рубцу от шрама. — Если бы та женщина не вызвала скорую… Не знаю, что было бы- — Ты продолжил бы жить, — Эш оставляет поцелуй на плече Эйджи и проводит кончиком носа по шее вверх. — Эш, — зовёт Эйджи, шумно выдыхая, и Эш смотрит в его глаза. Эйджи знает, что такого никогда бы не произошло. Есть единственный верный исход и в нём Эш стоит перед ним — тяжело раненый, с шрамом на животе и массой ужасных воспоминаний, но живой. Они вместе сбежали в Токио, где никому до них больше нет дела, где у Эша за поясом больше нет оружия, где не нужно зашторивать окна и бояться перестрелки. Где Эш каждый день сидит над учебниками по японскому, а Эйджи показывает ему город и приучает к местной еде. Где всё так, как должно быть у нормальных людей. Эйджи помнит их первую ночь вместе в новой стране. Тогда Эш закупился необычной для иностранца японской едой, которую видел в Америке только в интернете. Он всё ещё не понимал, что проживёт тут очень долго, всё было новым и необычным. Он чувствовал себя туристом, который вот-вот улетит обратно в Америку. Эш разрывал непонятные упаковки одну за другой, сидя на полу. Эйджи растянулся рядом с ним и с улыбкой слушал его впечатления о новой еде. В тот вечер Эш поцеловал его впервые после переезда. Они лежали на полу в обнимку, и тогда Эш рассказал Эйджи полюбившуюся ему легенду.***
Он слышит чей-то плач. Кажется, сердце сжимается, когда Эш узнаёт знакомый голос. Он ступает в темноте, приближаясь к источнику плача всё ближе, пока не протягивает руку в тёмную пустоту и не касается его спины. Он ничего не чувствует, когда приходит в себя и разлепляет тяжёлые веки. Лишь глаза слепит от проникающего в палату солнечного света, отражающегося от белоснежных стен. — Эш? — он слышит встревоженный голос. — Господи, Эш… ты слышишь меня? Он переводит взгляд на говорящего, и в ту же секунду сердце грозится выпрыгнуть из груди. Внутри теплится надежда, что это не сон, не бред и не видение. Настоящий Эйджи… Он подъезжает к кровати на коляске и сжимает ладонь Эша своей. — Почему ты здесь? — шепчет Эш. Воспоминания постепенно возвращаются к нему, мысли перестают быть такими беспорядочными. — Ты же должен был уехать. — Я и уехал, но… вернулся. Эш слышит слёзы в его голосе, хочет протянуть руку и стереть их с прекрасного лица, но сил не хватает. — Боже, Эш… разве я мог не вернуться?