Ромашки спрятались...

Спать на диване. Зябнуть на крыльце в шесть утра, докуривая третью сигарету… Миша проворочался всю ночь, глотая обиду на Михаила. Сон не шёл. Чувства обострились, требуя самокопания. Таль поёжился, поджигая новую сигарету. Он достаточно давно влюблён в Михаила Моисеевича. Обнимать его, такого сильного духом, могучего, заботливого… Миша любил. Он не мог смириться с тем, что Михаил ему периодически не доверял, опрашивая, что за девушку видел тот или иной шахматист в компании рижанина. «Что это значит, Михаил?» — поправляя очки, сердито спрашивал Ботвинник. Таль не мог взять в толк, зачем он следит? Мифическая слава ловеласа, разносимая журналистами? Так это было от нехватки секса, когда они ещё не встречались, а его жена была беременна… Таль пустил колечко дыма. Сейчас бы водки! Как-то горько всё… Уехать с дачи он не мог. Ботвинник, его машина… Здесь, в этой дыре, нет такси! Зря, конечно, Миша так подумал «Николина гора» весьма уважаемый посёлок, в котором живут талантливые люди. И такие вот сухари, как этот старый пердун! Видите ли патриарх! Всевидящий! Вездесущий! Тьфу! Створки окна, где находилась спальня, открылись. «И как ему не холодно, проветривать в такое время?» Мишу порадовало, что Михаил тоже мучается думами… Или же он встал, чтобы сделать зарядку? Очи чёрные, очи страстные, Очи жгучие и прекрасные… Хорошо знакомый, слегка картавый голос… У Ботвинника лиричное настроение! Таль вслушался, но не расслышал. Михаил Моисеевич уже отошёл от окна. Тогда, рижанин принял решение подобраться поближе и послушать. Ничего же нет плохого в этом, правда? Ох, недаром вы глубины темней! Вижу траур в вас по душе моей, Вижу пламя в вас я победное: Сожжено на нём сердце бедное. У Миши отвисла челюсть от удивления и он, чуть было не ударился головой об оконную раму. Романс Шаляпина! Да и про кого? Миша даже забыл про обиду и ждал нового куплета. Ботвинник затих, видимо обдумывая что-то своё… — Спит там в гостинной на диване, а я дурак старый, боюсь, что он уйдёт от меня… Ворчать, ругать самого себя, окружающих, ситуацию. В этом весь Ботвинник. Мише захотелось выдать себя, сказать, что он влюблён. Зависим. Но тут Михаил снова запел… Лирично, душевно, с надрывом: Ромашки спрятались, поникли лютики, Когда застыла я от горьких слов. Зачем вы девочки, красивых любите, Непостоянная у них любовь? Ботвинник проворчал, что так не правильно. И тут сделал по-своему! Зачем профессор, вы, красивых любите? Одни страдания от той любви… Миша всё-таки ударился головой об оконную раму, когда хотел уйти незамеченным. — Что же это… Ты подслушивал, Миша? Как давно? — Ботвинник высунулся из окна. Сейчас он имел менее профессорский вид, из-за того, что был без очков. Его лицо выглядело усталым. Тени залегли под глазами, уголки губ опущены… — Как же устоять, если тут поют? Тем более обо мне, — Таль слегка покраснел и потёр ушибленное место на голове. — А с чего ты взял? — от Ботвинника веяло холодностью. Он натянул чрезвычайно строгое выражение на лицо. — Позволь мне не объясняться, не оправдываться, что где-то какая-то дама посмотрела, сказала на пару слов больше обычного и тебе передали, будто я проведу с ней вечер. Ты сам знаешь, что всевозможные романы шьют мне пачками! Они вот не знают про самый важный, который я не смогу закончить ещё долго. Очень-очень долго. Ты будешь обнимать меня, миловать, а я… Тоже буду! Неужели ты не понимаешь, что я влюблён в тебя? — Таль поставил ногу на завалинку и забрался на подоконник, оказавшись лицом к лицу с Михаилом Моисеевичем. — Миша, я, наверное, погорячился. Просто ты такой молодой. А я… Уже совсем не ровня. Много вокруг девочек красивых. Да, и мастера мальчишки, наверное, тоже не отстают, — Михаил смотрел на любовника. Хотелось повиноваться его словам. Ботвинник тоже присел на край балкона. Взял Мишину ладонь в свою, погладил запястье, пробрался выше. Миша просто дышал, ожидая, когда его поцелуют. — Миша, пожалуйста… — всё, что успел сказать рижанин перед тем, как его вовлекли в робкий, но чуть позже смелый поцелуй. Душа рижанина ликовала. Михаил Моисеевич чувствовал похожее. Если хочешь что-то решить, нужно честно поговорить. И договаривать то, что хочешь спросить. Иначе можно и не понять друг друга. — Ты разрешишь мне остаться до вечера? — уточнил Миша, лукаво улыбаясь. Чуть позже он устроит Михаилу Моисеевичу весёлое утро. Массаж. Стриптиз. Секс. Ботвинник уверен, что влюблён больше Миши. Но спорить сейчас с ним пустое. Хочется избавиться от лишнего, вдыхать прохладу дачного воздуха и растянувшись на огромной кровати — лениво брать Таля, томить его, чтобы просил. Чтобы говорил, как ему хорошо. И чтобы, в конце концов, в неге, прижимать его со спины к своей груди. Он просит верить. Верь ему, Михаил Моисеевич. Таль внимательно осматривал задумчивого любовника, водя по нему чарующим взглядом. Нарушить тишину — испортить момент. Рижанин моргнул два раза и понял — Ботвинник воюет сейчас сам с собой. Самоистязание связано с саморазрушением. Михаил Моисеевич не может быстро расстаться с такими эмоциями, хоть и внешне кажется невозмутимым. Эти эмоции поедают остатки спокойствия и уверенности, раня обоих. — Сходим сегодня в лес, за грибами? — предложил Таль. — Да, сходим, — согласился Ботвинник и, подхватив Мишу, перенёс его на кровать. Тот взвизгнул от удивления. — Я же тяжёлый, — убеждал любовника Миша. Михаил Моисеевич хмыкнул и опустил Таля на покрывало. — Ты вообще ничего не ешь, видимо. Только пьёшь и закусываешь иногда. Вот возьму в руки по гире — это будешь ты! — объяснил Ботвинник. Утверждение про гири его веселило. Он улыбался. — Ты считаешь, что я вешу шестьдесят четыре килограмма? А ещё, ты забыл упомянуть, что я пыхчу, как паровоз, — Миша похлопал по карманам. Пусто. Пачка с сигаретами, спички — всё это осталось на крыльце. — Не больше семидесяти. Я уверен. Слушай, Миша, может по кофе? Я так плохо спал, — Михаил, будто подтверждая свои слова, зевнул и после этого стал делать элементы утренней зарядки. Сонливая усталость — то, чего Ботвинник старался избегать, чётко спланировав режим дня. Но и существовали такие дни, когда режим не действовал. Или мысли заполоняли голову, или же Миша запускал шаловливую руку к нему в трусы. А как не возбудиться, если любовник знает твоё тело? — Давай немножко полежим. Хочется спать. И я замёрз там, на крыльце, — сказал Миша и лёг, очерчивая свои намерения. — Я сейчас закрою окно. Стукнули створки, щёлкнула щеколда. Дёрнулась штора. Кровать скрипнула. Михаил прилёг рядом. Таль придвинулся ближе и обнял, дополнительно к этому забрасывая сверху ногу. — Никуда не уйдёшь. Не отпущу. Даже, если твоим любовником захочет стать президент ФИДЕ, — Миша сейчас не шутил. Ботвинник ощущал себя самым счастливым человеком мира. — Эйве, что ли? — Ботвинник посмеялся и добавил: — Так он у меня в шкафу закрыт. Ждёт. — Так я и поверил, — Таль выдохнул куда-то в шею и зевнул. Всё-таки спать вдвоём намного лучше, чем одному.