Желание

Когда ветер беснуется за окном, а дождь льет как из ведра, кажется, стоит только шагнуть за порог – и ты в мгновении ока исчезнешь в потоке этого грохочущего небесного водопада. Когда смутные тени в твоей темнице становятся едва различимыми, настолько, что даже решетка на смехотворно маленьком окошке уже не отражается на холодных сырых камнях, когда ты теряешь свою собственную тень, являющуюся твоим единственным спутником в бесконечно долгие дневные часы, кажется, что часть тебя тоже куда-то спряталась, затаилась – и некому больше жалеть тебя, как некого и ждать, изо дня в день жадно внимая первым лучам солнца, изредка навещающим тебя сквозь это детское окошко. Когда сумрачный молочный туман, наглотавшись студеного воспаленного ядовитыми миазмами, исходящими из глубин тех жутких подземелий в долине Грез, воздуха, не спеша плывет сквозь зарешеченное окно, пожирая и решетку, и дохленький диванчик у стены, и сами стены, и тебя, кажется, что еще чуть-чуть – и ты задохнешься, отравляя легкие обезображенным седым воздухом. И когда ты как ни в чем не бывало просыпаешься утром, с удивлением обнаружив себя в полном здравии на том самом рубиновом диванчике в уголке, сгустки тумана все еще стелются по полу, но ты не можешь ждать ничего настолько сильно, как очередного вечера и этого тумана, который рождает удивительные яркие сны – в этом мире больше нет ничего цветного, только эти сны, искусственные и завораживающие. В такие редкие вечера ты всегда вызывал меня к себе. Я приходила, забиралась с ногами на подоконник и смотрела сквозь темное стекло, как небеса низвергают тонны жидкости на несчастную землю. Молча. Ты тоже молчал и беспрестанно курил сигару за сигарой, хоть и знал, что я ненавижу запах табака. Но владыке не пристало потакать слабостям пленницы, да я и не жаловалась. Просто была рада, что мне позволено быть здесь – не в той сырой клетушке, где в дождливую погоду всегда холодно, мерзко и вода сочится из-под камней. Наверное, многие замечали, что ты позволял мне больше, чем другим. Я не знала, почему. Да и ты вряд ли понял, но это и неважно. Сигара едва бросает тень на твои бумаги и свитки, которые являются твоими спутниками сейчас, но тебе не нужен свет, ты и так все прекрасно видишь: ты заметил, как я вскочила и прижалась лбом к обжигающему ледяному стеклу, пытаясь что-то поймать во мраке ночи. Это не так-то просто: струи дождя мешают, и невозможно разглядеть в этом хаосе ничего. Ты когда-то говорил, что это – и есть Ничего. Абсолютное Ничего. Но я не верю, такого не может быть. - Что случилось, женщина? Твой голос спокоен, как и ты сам. Я никогда не видела, чтобы что-то могло вывести тебя из этого холодного, ледяного состояния. Ты чем-то напоминаешь мне этот дождь. Он такой же непреклонно холодный, в нем нет ничего – ничего, что я могла бы увидеть, почувствовать. Ничего. Тебе неважно, отвечу я или нет – ты что-то выискиваешь в своих бумагах, изредка оставляя следы чернил тонким пером на полях. Но я всегда отвечаю. Мой голос слышен словно со стороны, но я чувствую свои эти слова, предложения, фразы – я понимаю, что живу, существую. Иногда это главное доказательство того, что неумолимое время продолжает меня щадить. - Звезда упала, - произношу едва слышно, все еще во власти той сиюминутной золотистой вспышки, прочертившей багровые рыдающие небеса. Но тебе не понять моего детского восторга, поэтому поясняю. – Говорят, если загадать желание до того, как звезда скроется за краем неба, то оно непременно сбудется. Пару мгновений я слышу шорох твоего пера по пергаменту, а потом вновь тот насквозь промерзший шепот: - Смехотворно. Вам, людям, свойственно забивать себе голову всякими глупостями. – И еще через секунду. – Каким было твое желание? Мой взгляд вновь бродит по выточенной оконной раме, узорчатым решеткам, идеально прозрачному стеклу – даже несмотря на дождь за окном кажется, что стекла не существует вовсе. Но снова и снова мои пальцы натыкаются на холодную гладкую поверхность. Спасибо. Те часы и минуты, что ты мне даруешь, снисходительно позволяя находиться рядом с тобой, я провожу свободной от оков. Впрочем, «рядом» - не слишком подходящее слово. Между мной и тобой – пропасть. Ничего. Абсолютное в своем совершенстве Ничего. Даже через тысячу лет я не пойму тебя, что уж тогда говорить о часах и минутах. Может, ты и был прав. Глупо все это. - Я хочу, чтобы война закончилась и все стало, как прежде. Тогда ни одна звезда больше не покинет небосклона – не будет смысла загадывать желания, ведь все хорошо. И тогда от тех бесконечных звезд ночь будет так же светла, как и день. Наверное, ты в какой-то миг перестал писать, ибо залу поглотила тишина – не гнетущая, как обычно бывает в таких случаях отъявленного непонимания, но желанная и светлая. - Ты скоро умрешь, - без тени сожаления говоришь ты известный факт, а твое перо вновь несется по пергаменту, заполняя его бесчисленными расчетами. – Почему ты не пожелала избежать смерти, «потратив» свою звезду на такое бессмысленное желание? - Потому что моя смерть неизбежна, - я соскальзываю с подоконника и вступаю в круг света, пролившегося лунными лучами на паркет. – Но я сама, по собственной воле приношу себя в жертву, войны же не желал никто. Пока люди не пресытились, пока война не погребла под собою слишком много жизней, еще есть шанс остановить ее. Пускай, это слишком глупо, пускай бесполезно, я снова и снова буду загадывать это желание, зная, что рано или поздно оно сбудется. А оно обязательно сбудется – отныне нет для меня иной веры. Как и во всех низкосортных фильмах, дождь стих так же быстро, как и начался. За окном до сих пор темно, а я продолжаю тщетно вглядываться в багровые небеса. Может, и не было никакой звезды вовсе, и все вокруг – лишь игра моего воображения, вновь пробужденного ядовитым воздухом близлежащих подземелий. Сейчас мне кажется, что этот момент тянется вечность – ты всегда так сидел и расписывал какие-то сложные формулы на сухом чуть шершавом пергаменте, а я, уткнувшись глазами в небо, мечтала о непостижимом. Кажется, что этот момент будет всегда, и не было ничего другого – ни клетки, ни решетки на маленьком оконце. Только ты, я и багровое небо, в котором давно растаял гигантский след от такой далекой звезды. Но ты милосерден. Выслушав, ты так и не сказал мне – ты никогда не скажешь мне, что та мимолетная вспышка ни что иное, как хвост далекой молнии. Потому что в этом мире не бывает звездопадов. Потому что эти мертвые небеса никогда не породят звезды. Потому что все желания давным-давно закончились.