Вкус твоей любви

— Нет, Ацуши-кун, не торопись. Нас не должны заметить. — И поэтому мы идем втроем, будучи очень заметными?... — Ацуши почесывает затылок. Он шагает рядом с Куникидой, что наготове держит свой блокнот, а позади них расслабленно плетется Дазай. Сложив руки в карманы брюк, он насвистывает себе под нос какую-то незамысловатую мелодию. На небе ни облачка. Солнце греет, жарит своими лучами жителей Йокогамы. Сезон ханами в самом разгаре — по ветру, словно рыбки, плывут розовые лепестки сакуры, кружась в танце, ласково опускаясь на землю. Даже детективы сняли свои пиджаки и плащи, оставшись в легких светлых рубашках. — Я не мог отпустить тебя одного на эту миссию, а Дазай и так слишком много времени бездельничает в офисе, — поясняет Куникида, бросая грозный взгляд на напарника. Осаму никак не реагирует, жмурясь от солнца, словно мартовский кот. Дазаю правда совсем не хотелось никуда идти. В последнее время он существовал словно в режиме ожидания. Отвлекаться на работу не получалось, потому что дел в последнее время было совсем мало — спокойные нынче времена, а теперь, спустя четыре недели, ему уже и не хотелось. Он думает о том, что не видел Чую уже месяц. Они созванивались каждый вечер, вели переписку в свободное от работы время, но вживую не виделись долгие три с лишним недели. Мори отправил исполнителя в Соединенные Штаты, наладить связи с американскими эсперами-бизнесменами. Дазай не вдавался в подробности, уважая конфиденциальность некоторых миссий Чуи — они умели разделять работу и личное, и мафия никогда не стояла между ними. Не мешала их отношениям. Тайным, к слову. О том, что Чуя и Дазай встречаются и даже живут вместе, знали единицы. Коё и Акутагава. Возможно, догадывалась Йосано, возможно, знал босс мафии, молча делая выводы, но не более. В последнее время они, правда, особо и не скрывались. Умели, могли, но больше не хотели. Они спокойно выходили в город, ходили на свидания в рестораны, гуляли по набережной, прямо на территории мафии, собирая удивленные взгляды тех сотрудников, что знали и помнили двойной черный. И — им было плевать. Пережив столько событий вместе и порознь с пятнадцати лет, последнее, о чём они волновались, это мнение других людей. Но прямо раскрывать свои отношения не спешили. Кому нужно, тот знает, остальные — не имеет значения. — Эм, Куникида-сан? — зовет осторожно Ацуши. — Ничего, что мы выслеживаем врага на территории мафии? Возможно, они занимаются тем же самым, или даже сотрудничают с этим человеком. Они доходят до доков, прячась за контейнерами в каких-то двадцати метрах от объекта слежки. — Не думаю. У нас была бы информация об этом, — хмурится Куникида. — Вообще-то, это было хорошее замечание, — включается в разговор Дазай. — Но здесь я вам помочь не могу, поэтому вперед, поймаем преступника с поличным! Парень, за которым трое детективов шагают по пятам, тем временем проходит дальше, заворачивая за угол. Слева контейнеры и спуск к воде и кораблям, справа — дорога, что ведёт к офисам Портовой Мафии. — Быстрее, мы его потеряем! — шипит Куникида и бросается вперед, стараясь не упустить из виду фигуру в сером спортивном костюме. Ацуши следует за Доппо, крадучись, словно кот. Дазай замыкает эту странную коллонну, шагая уверенно и не переживая за конспирацию от слова совсем. — Знаете, это была очень глупая идея — следить за ним при свете дня. Дазаю скучно и жарко, он разглядывает цветные контейнеры вокруг и тяжело вздыхает, не обнаружив ничего интересного. Он уверен, что этот парнишка в спортивках — не больше, чем обычный воришка, не является эспером и не работает на мафию, а значит, не предоставляет для них никакого интереса. Но он не утруждается сказать об этом, предпочитая молча наблюдать за попытками Куникиды поумничать. Пока не замечает краем глаза знакомый силуэт. Он тут же поворачивается — справа, метрах в ста от их местоположения, Дазай видит знакомую невысокую фигуру. Чуя. Он, в чёрной косухе, с растрепанным рыжим хвостом, паркует свой мотоцикл рядом с КПП. Чуя уже будто собирается зайти внутрь, но медлит. Кому-то пишет, никак не отрываясь от телефона, на автомате складывая ключи в карман. И пишет он явно не Дазаю, потому что его телефон молчит. Он приехал раньше на два дня и ничего не сказал? Дазай тут же перестраивает свой маршрут, выбирая теперь объектом слежки своего парня. И, чёрт возьми, как же он горячо выглядит в этой косухе, чёрных обтягивающих джинсах и без шляпы. — Дазай! Упырь, куда ты? — ворчит Куникида на непутевого коллегу. Он, конечно, не отвечает, прячась за ближайшим к Чуе контейнером. Накахара продолжает чего-то — или кого-то? — ждать, облокатившись теперь на свой мотоцикл. Перевязывает волосы по новому, поправляя прическу: рыжие кудри от ветра спутались ещё сильнее. Ездил без шлема — да и зачем он нужен повелителю гравитации. Он ждёт не больше пяти минут, как через пропускной пункт проходит Акутагава, останавливаясь возле исполнителя. Он кланяется ему, здороваясь, а после передает небольшой конверт. Что внутри и зачем Чуя получил это от Рюноске, а не зашел в офис сам — неизвестно, но Дазай больше не может сдерживать свой интерес. Он соскучился, и плевать он хотел на то, что у него за тайны. Дазай дожидается, пока Акутагава скроется за КПП, и выходит из укрытия, уверенно шагая к парню. Накахара убирает конверт в карман куртки, застегивая его, чтобы ничего не выпало. Он уже собирается сесть за руль, но замирает, слыша оклик сзади. — Чуя! Резко оборачивается на знакомый голос. Дазай хочет пошутить, подколоть, но получается только тоскливо смотреть в светлые-светлые на солнце голубые глаза. Чуя расплывается в улыбке — Дазай смотрит на него совсем как щенок, чей хозяин надолго оставил его одного. Он тут же срывается с места и бежит к Осаму навстречу. Его рубашка с широкими рукавами колышется на ветру, как и кудрявые каштановые волосы, и Чуе он весь кажется таким светлым и уютным, словно он видит перед собой дом. Дазай в последний момент распахивает руки, шагая к Чуе, когда тот налетает на него, и — наконец — обнимает. Крепко обнимает, хватаясь, как утопающий за соломинку, и улыбается тоже. Чуя в ответ держит крепко, будто отпустит — и тот исчезнет, упорхнет бабочкой, и мягко поглаживает Дазая по спине. — Вот ты бинтованная мумия, Дазай, весь сюрприз испортил, — шепчет Чуя, поднимая голову и хватая ладонями его лицо. Он смотрит в ореховые глаза, ясные, почти горящие, и не может больше мучать себя. Не давая Дазаю ни шанса на ответ, он целует его, впивается в обкусанные губы, притягивая к себе ближе. Дазай отвечает сразу же, жадно обнимая за талию, наклоняя голову вниз. Он растворяется во вкусе родных губ, сцеловывая с них невысказанное «я скучал», с каждой секундой теряясь в ощущениях. Словно в первый раз — и с Чуей каждый раз был таким. С ума сойти, такой он невозможный. Единственный. Дазай и правда очень скучал. Дазай невыносимо сильно в него влюблён. Чуя осторожно отрывается, тут же припадая к губам снова, уже не так дико и желанно — нежно, касаясь легко, говоря без слов — я рядом. Я всё ещё здесь, с тобой. Всегда буду. Дазай тает. Он никогда не думал, что будет когда-то так зависим от тактильного контакта, но Чуя уже с момента знакомства доказывает — нет ничего невозможного. Из года в год. И Осаму любит его таким. Любит каждую эмоцию, расцветающую на его лице, блеск глаз, его теплые заботливые руки, родные-родные, его ворчание на каждую глупую шутку Дазая. Его смех. Его нежную кожу, такую, что хочется касаться её постоянно, целовать каждую веснушку и родинку, кончиками пальцев рисуя созвездия. Его выражение лица, когда Чуя думает над решением сложного вопроса, и его уверенность в себе, когда он отдаёт приказы портовым. Дазай любит всё в нем. Даже, нет, особенно то, что одновременно вызывает в нём и ненависть. Он отстраняется с тихим чмоком, открывая глаза и щурясь от яркого солнечного света. Ловит взгляд Чуи — его зрачки совсем уменьшились, и синяя радужка почти полностью заполнила глаза. Он хмурится, поглядывая за спину Дазая. Осаму оборачивается, уже зная, кого он увидит в доках. Он и забыл почти, что пришел сюда как бы с коллегами как бы находясь на задании. — А ты в курсе, что твой детский сад всё видел? — Чуя отпускает Дазая, складывая руки на груди, но не отходит ни на шаг. Осаму улыбается и машет замершим неподалеку Куникиде и Ацуши. Со своей целью они, видимо, уже разобрались, не обращая внимания на бросившегося в противоположную сторону Дазая. Казалось, детективов уже ничем не удивишь. — Упырь! — Куникида спешно направляется к Дазаю, грозно сверкая очками. Ацуши, запнувшись, неуверенно идёт за ним. — Куникида-сан, подождите! Чуя отходит на шаг назад, заправляя рыжий локон за ухо. Высокая фигура рядом хитро улыбается, сотворив будто шалость в тайне от всех. Детективы останавливаются в двух шагах от Двойного Черного, напряженно наблюдая за мафиози и бросая уставшие взгляды на Дазая. — Накахара, — кивает Куникида в знак приветствия. Чуя отвечает тем же. — А ты — хватит отлынивать от работы, ленивый кусок бинтов! Скажи спасибо, что у Ацуши есть его тигриный нюх, иначе из-за тебя мы бы запороли всю слежку! Осаму горбится, весь будто бы поникая и опуская плечи, а лицо его приобретает уставшее и замучанное выражение. — Но Куники-и-да, вообще-то вредно так долго находиться на солнце! У меня солнечный удар, — ноет Дазай, и Ацуши даже почти ему верит. Чуя только вздыхает на этот цирк. Он, конечно, прав, но не настолько сегодня жарко, чтобы падать в обморок от перегрева. Дазай, тем более, всегда кутался в сто слоев и любил тепло. Он часто забирался под одеяло практически с головой, обнимая Чую и грея свои ледяные лапы об него. Так он мог лежать часами, ничего не говоря и просто тихо сопя куда-нибудь в шею, в рыжие локоны или в мягкую кофту Чуи, пахнущую им. Совсем как котёнок. — Да ты- — Чуя-сан, а вы с Дазаем… ну… — Ацуши перебивает Куникиду, надеясь, что тот не накинется с кулаками при мафиози. На территории мафиози. Ацуши смущенно чешет затылок, не зная, как подобрать слова. — Мы с Дазаем что? — вскидывает рыжую бровь. Эта скумбрия ничерта ему не помогает, а только ноет под нос, как тяжело работать в жару. Чуя ему ничем помочь не может, он сегодня не на своей крутой машине с кондиционером — к сожалению. Уши Накаджимы мило пунцовеют. — …Встречаетесь? Дазай удивленно распахивает глаза. — Чего?! Я — с этим гномом роста детсадовца? Ты научился шутить, Ацуши? — Кого ты детсадовцем назвал, а? — восклицает Чуя. Детективы переглядываются между собой, наблюдая за их типичными переругиваниями. Но в них нет ни капли настоящей злости, оскорблений и конфликта. Их тела стоят совсем близко друг к другу, и Дазай даже едва заметно водит кончиками пальцев по запястью Чуи. Его глаза светятся счастьем, чего Куникида не видел в нём довольно давно. Так открыто. Чуя хмурится, но не бьет Дазая, не раздражается по-настоящему. Он сам смотрит на своего бывшего напарника — и нынешнего парня — так, будто не видел ничего прекраснее. Так, будто ему всю жизнь запрещали попробовать самое красивое и вкусное пирожное, а теперь, наконец, позволили. В его глазах — любовь. Куникида растерянно смотрит на парней, подмечая всё больше и больше деталей. Всегда ли они так себя вели? Или это сам Куникида был так слеп? — Пойдём-ка отсюда, шкет. Возвращаемся в офис. — А как же Дазай-сан? — моргает Ацуши. — Дорогу помнит, не потеряется. Мы здесь закончили. Он думает, что они уже становятся свидетелями чего-то личного, и Куникида не хочет им мешать. Если Дазай захочет, он расскажет об этом позже. Его раздражение на то, что непутевый напарник прошляпил работу, растворяется в солнечном мартовском дне. — Напомни, кто говорил, что они не догадаются, даже если увидят? — говорит Чуя, замечая, что детективы под шумок ушли обратно. — Я выиграл спор. Он улыбается, переплетая с Дазаем пальцы. Около года назад они спорили с ним на их отношения. Дазай считал, что его коллеги не догадаются и в ближайшие два года, даже если перед ними откровенно флиртовать или даже поцеловаться. Чуя верил в детективов чуть больше — и он говорил, что они поймут, что парни встречаются ещё до дня рождения Дазая. — Ох, какая жалость, — дует губы Осаму. — И чего ты хочешь? Он хитро щурится, будто бы размышляя, какое желание загадать Дазаю, но на самом деле он давно знает, чего хочет. — Свидание. — Свидание? — Осаму одной рукой притягивает его за талию ближе, а второй нежно касается линии подбородка. — Хорошо. Тогда будет свидание. Специально ли Дазай проиграл этот спор, или нет, уже не так важно. Всё, что сейчас имеет значение — они снова вместе, и у них впереди весь день и вся ночь. У них впереди вся жизнь, чтобы любить друг друга — и даже больше. В волосах путаются розовые лепестки, пока две соскучившиеся фигуры сплетаются губами в танце любви. Я люблю тебя — шепчет ветер, шепчет солнце, и два сердца вторят им в такт. Я люблю тебя больше.