Его Умный Мальчик (His Clever Boy)

      Взвалив сына на спину, Тобиас Снейп продолжил подниматься на холм, что возвышался сразу за Тупиком Прядильщиков. Был декабрь — ужасный месяц. В то время как все респектабельные жители по ту сторону реки украшали свои красивые дома мишурой и одевали своих красивых детей в теплые пальто и сапоги, здесь, в Тупике Прядильщиков, его жена вспоминала свои школьные годы во время каникул. Эйлин с нежностью вспоминала сверкающие деревья, омелу и остролист, которые росли вокруг их огромного замка; она рассказала о теплом снеге, падающем с потолков, о колядующих доспехах и подарках, сложенных у изножья их кроватей, чтобы встретить их в утро Рождества. Это были не просто истории; это были рассказы, наполненные меланхолией о временах, что не вернуть. Все говорило об этом: ее отсутствующий взгляд, ее слабеющие пальцы, забывающие о деревянной ложке, пока та не упадет и не стукнется о кастрюлю. Этот звук вырвал ее из прошлого, и мрачность их дома подорвала ее настроение.       И, сидя подле Мадонны, его Северус, ловивший каждое слово, улыбался и просил маму еще раз рассказать ему о той далекой школе.       Эйлин всегда была рада исполнить его просьбу.       Поющие рыцари и обилие зелени — это одно, но Тобиасу было больно слышать, его раздражало, когда его жена сочиняла стихи о подарках, которые она получала в детстве, и о проклятых рождественских праздниках, устраиваемых школой. Жареная индейка со свежим клюквенным соусом, картофель с маслом и сливочное пиво, пылающие пудинги и эклеры, шоколадные лягушки, которые действительно прыгали… Очевидно, чародеи и знать не знали о рационе военного времени.       Эйлин забила голову Северуса этими ужасными картинками прямо перед тем, как они сели ужинать тушеными овощами. Про себя Тобиас и его жена знали, что у них есть средства на более сытную пищу, но (по его упрямому настоянию) они отложили большую часть своих доходов на то время, когда их сын станет немного старше.       По словам некоего одноногого моряка, его Северус умен, как Черт. Тобиас всегда знал, что его мальчик смышлен, сообразителен, как воробей, еще до того, как научился связывать предложения воедино. Знал это, когда впервые взял его на руки. Акушерки были в спальне, мыли и зашивали Эйлин, в то время как он был внизу, в гостиной, со своим мальчиком.       Тобиасу было не в первой иметь дело с младенцами. Старший из семерых, он был не чужд желаниям и нуждам детей. Он даже помнил, с каким ужасом ждал прихода акушерок, расстилая газету на родильной койке. Он вспомнил, как его отец курил на улице, как его мать причитала, когда ребенок заскользил меж ее бедер.       Естественно, Тобиасу было не до образования. Зато были рты, которые нужно кормить, мебель, которую нужно чинить, мать, которую нужно утешать, отец, которого нужно вытащить из паба, и шестеро братьев и сестер, за которыми нужно присматривать. Шестеро грязных маленьких детей, с которыми он играл в тени хлопчатобумажных фабрик, нависших над их городом. Никто из них не был слишком умен: Мэтью и Иосия вечно бегали в поисках развлечений, Джанет и Сара кокетничали с местными трудягами, Лия музицировала от заката до рассвета среди развалин, а Эндрю — его младший брат — погиб под обломками вместе с их матерью.       Может быть, Дрю был бы умнее, подумал он.       Двадцать лет спустя Тобиас снова расстелил на кровати газету и стал ждать прихода акушерок.       Эйлин родила на рассвете. Одна из акушерок, завернув Северуса по меньшей мере в три одеяла, передала мальчика Тобиасу, прежде чем вернуться к его жене. Это было отвратительное зимнее утро с морозными узорами, покрывавшими окна. Тобиас прижимал маленькое розовое существо к груди — оно почти ничего не весило — и наблюдал за восходом солнца. Иногда крошечное существо под его сердцем мяукало или хныкало, как любой другой ребенок в мире. Однако по большей части он был спокойный. Задумчивый. Умный.       Достигнув вершины холма, Тобиас бросил сумку на землю, а затем осторожно опустил мальчика на извилистые корни дерева, наблюдавшего за городом. Северус, не теряя времени, расстегнул ремни сумки и начал вытаскивать книги, которые они взяли утром в библиотеке: «Север и юг» Элизабет Гаскелл, «Призрак оперы» Гастона Леру, «Грозовой перевал» Эмили Бронте, «Посмертные записки Пиквикского клуба» Чарльза Диккенса, «Остров сокровищ» Роберта Луиса Стивенсона и несколько поэтических сборников сестер Бронте, Уильяма Вордсворта и Уильяма Блейка.       Северус также хотел взять «Оливера Твиста» Диккенса, но Тобиас настоял на своем. Достаточно плохо, что день начался со взрывной ссоры между ним и Эйлин, из–за которой мальчик разрыдался; но он не хотел тратить полдня еще и на чтение о бедном ребенке, который в конце концов получил возможность жить в хорошем доме с регулярным питанием и замечательными игрушками — его жена уже позаботилась о том, чтобы этот приз маячил перед глазами у их сына, и Тобиаса отказывался потакать чему-либо, пока это не было высечено на камне.       — Что ты хочешь прочитать сначала? — спросил Тобиас, усаживая его к себе на колени. — Роман или несколько стихотворений?       Северус сжал своими негнущимися, покрасневшими от мороза пальцами тяжелый том. «Это», — пробормотал он.       — Есть какая-то особая причина, почему? — Тобиас выбрал свою любимую книгу. — В этом есть пираты, Северус. Пираты, спрятанные сокровища и говорящая птица.       — Попугай.       — Это верно.       Тобиас почувствовал, как тот задрожал у него на груди; он расстегнул свою собственную куртку и притянул мальчика ближе к себе, чтобы тот мог укрыться от ветра. На холме было холоднее, безусловно, но воздух был чище, чем в Тупике Прядильщиков, а Северус уже слишком часто кашлял.       Глубоко вздохнув, его мальчик прижался к его скудному теплу и посмотрел на него своими большими, темными, умными глазами. «Я думаю, тебе понравились бы Север и Юг, папа. Мужчина и женщина здесь много спорят, — сказал он приглушенным голосом, — но они все еще любят друг друга. Смотри, — он быстро пролистал пожелтевшие страницы, — вот, прочти эту страницу, папа.»       Положив подбородок на маленькую головку, Тобиас опустил взгляд на страницу и сделал, как ему было сказано:       «— Вы можете не продолжать, мисс Хейл. Я уже понял, что вы не питаете ко мне никаких симпатий. Теперь я знаю, что ваш благородный поступок был продиктован чувством справедливости, поскольку даже презираемый вами хозяин фабрики может подвергаться притеснениям. Однако позвольте сказать: вы ошибаетесь, потому что совершенно неправильно судите обо мне.       — Я вас не сужу, — ответила она, опираясь руками о стол. — Вы мне не интересны.       Его грубые намеки вызвали у Маргарет такую сильную волну негодования, что она почувствовала слабость.       — Вы просто пристрастны ко мне и несправедливы.       Она поджала губы. Ей не следовало отвечать на такие обвинения. А он, несмотря на свои грубые слова, готов был броситься к ногам Маргарет, чтобы умолять ее о прощении за раненную им гордость. Мистер Торнтон ждал ответа, но она молчала и не двигалась. Он вытерпел бы ее слезы и даже насмешки, однако молчание было невыносимым. Он взял свою шляпу.       — Еще одно слово. Прошу вас выслушать меня. Даже если бы мне захотелось избавиться от своей любви, я не смог бы сделать этого. Я никого не любил в своей жизни — был слишком занят, мои мысли всегда вращались вокруг других дел. Но теперь я люблю. И буду любить вас всегда. Не бойтесь. Я не собираюсь преследовать вас.       — А я и не боюсь, — выпрямив спину, ответила она. — Никто еще не смел быть дерзким со мной! И такого никогда не будет. Но поскольку вы всегда по-дружески относились к моему отцу, давайте не будем сердиться друг на друга.       Ее голос звучал по-женски мягко.       — Умоляю вас, не срывайте на нем злость.       Очевидно, он не обратил внимания на ее слова. Разгладив поля шляпы и не заметив протянутую руку Маргарет, он резко повернулся и вышел из комнаты.»       Северус был в целом доволен этой сценой.       — В следующих главах они несчастны, но к концу книги Маргарет и мистер Торнтон очень счастливы. Мистер Торнтон похож на тебя, папа.       — Похож на меня?       — Мистер Торнтон — северянин, — сказал Северус как ни в чем не бывало. — И он работает на хлопчатобумажной фабрике. Маргарет как мама: она дочь джентльмена из какого-нибудь модного места для жизни.       — Твоя мать ирландка. Ирландия — это не модно, — пробормотал он. — И этот мистер Торнтон не рабочий на фабрике. Он владелец. Не сравнивайте меня с ним — я работаю своими руками; он сидит в каком-то офисе, отказывая работникам в честной оплате.       — Он становится лучше, — пожаловался Северус.       Внезапно зашуршал снег, и в воздухе раздался звонкий смех. Маленькая рыжеволосая девочка прошла мимо них под руку со своим отцом. Должно быть, они пересекли мост к северу от холма, потому что Тобиас с первого взгляда понял, что это не местные. Судя по звуку, южане, хотя он не мог точно определить страну, а мягкая фигура мужчины и модный костюм не принадлежали ни прядильщику, ни рыболову.       От отца его внимание перешло к его девочке, чьи руки в перчатках держали новую куклу и красочную книгу — «Приключения Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла. Несмотря на то, что девушка раскраснелась от холода, она ни капельки не дрожала. Тобиас наблюдал, как пара спускается по склону холма, обсуждая, понравится ли Петунии Коукворт или нет.       Как только они оказались далеко за пределами слышимости, Тобиас вернул свое внимание Северусу, который полностью проигнорировал проходящую пару в пользу поэзии. Он не мог видеть обложку, но, судя по тексту, предположил, что это была мисс Эмили Бронте.       Тобиас не имел абсолютно ничего против данной писательницы, за исключением того, что ее произведения были не совсем… Ну, он бы не дал их своим братьям и сестрам, это было точно. В лучшем случае ему удавалось заставить Сару и Иосию выучить наизусть несколько стихотворений Стивенсона. Его сыну шел шестой год, и сейчас он сидел, свернувшись калачиком, в отцовской куртке — мог ли он действительно понять веру и уныние, не говоря уже о громовой речи, произнесенной Кэтрин Эрншоу накануне исчезновения Хитклиффа?       — Северус, — сказал Тобиас, стряхивая снежинки со своей темноволосой головы. — Северус, разве ты не предпочел бы читать книги поярче?       — Ярче? — спросил он, продолжая читать.       — Разноцветные, ты знаешь. С кучей картинок в них и тому подобное.       — Ой, — Северус поднял голову и сверкнул зубастой улыбкой. — Я уже прочитал их все.       -… Что?       — В библиотеке есть детская секция. Я прочитал все, что там есть. — На молчание Тобиаса мальчик уточнил: «Библиотека недалеко. Я хожу туда утром, после того как ты уходишь на работу. Там тепло, папа. Там есть большое кресло, на котором я читаю свои книги, и женщина, работающая там, готовит мне чай. Иногда.       Тобиасу было трудно это переварить.       — Твоя мама водит тебя в библиотеку?       — Маме плохо.       — Скорее всего, опять погрязла в ностальгии. Почему бы тебе не почитать книги, которые у нас есть дома?       — Я тоже их все прочитал, — сказал Северус. — Все, кроме маминых волшебных. Я не могу до них дотянуться.       Как бы Тобиас ни относился с недоверием к этой чепухе о колдовстве и как бы ему ни хотелось, чтобы его жена меньше скучала по чему-то подобному, мысль о том, что его сын идет один в библиотеку декабрьским утром, нравилась ему еще меньше. Эйлин была сама не своя в это время года, она слишком глубоко погружалась в воспоминания, а Северус был тихим ребенком. По правде говоря, Тобиас был не так удивлен ранним приездом сына на работу, как рассеянностью жены — ей действительно стало хуже?       — Ты понимаешь все, что читаешь?       — Нет, — последовал мягкий ответ. — Хотелось бы, но не выходит. Я не понимаю большинства вещей о мужчинах и женщинах, например, почему мистер Торнтон и Маргарет не могут сказать, что они имеют в виду. Или почему англичане ненавидят ирландцев.       — Ну, владельцы мельницы, вероятно, пригласили ирландцев, чтобы сорвать забастовку. Люди, которые срывают забастовки, саботируют усилия профсоюза, — сказал Тобиас, мысленно сочувствуя мужчинам. — И не беспокойся о том, что ты не понимаешь того, что касается мужчин и женщин. Ты поймешь это, когда станешь старше.       Северус улыбнулся.       — Но ты знаешь, — в этот миг Тобиас почувствовал, как в животе у него завязался тугой узел, — я могу помочь тебе добраться до маминых книг. Тогда тебе не пришлось бы какое-то время ходить в библиотеку, и твоя мама могла бы объяснить тебе то, чего ты не понимаешь.       И разве Эйлин это не понравилось бы? Она настаивала на том, что их мальчик был одаренным волшебником, говорила, что с его умом ему предначертано стать великим. «Он мог бы открыть свою собственную аптеку, Тоби», — прошептала она ему в ту ночь, когда они застали своего тогдашнего малыша пробующим свои силы в приготовлении зелья. «Волшебник по имени Флимонт Поттер изобрел зелье для волос «Простоблеск», и оно вчетверо увеличило богатство его семьи».       «Он давит ягоды и тратит мой джин впустую», — огрызнулся он тогда. «Нам было бы лучше накопить денег, чтобы отправить его в хороший университет. Сент-Эндрюс или Манчестер. Куда-нибудь, где он сможет быть свободен от… всего этого.»       Эйлин это не смутило. Она прожужжала ему все уши о том, как важно, чтобы их мальчик изучал магию в ее старой школе. Поначалу он отнесся к этой идее враждебно — его сын был умнее всех остальных соседских мальчишек в десять раз; Тобиас работал в две смены, чтобы отправить его в университет, чтобы он не разделил его судьбу, и им не нужно было отправлять его в Шотландию на глупые уроки магии — но вскоре после второго дня рождения Северуса произошел инцидент, на который он не мог закрыть глаза.       «Хорошо», — признал он, когда они убирались на кухне. «Он может ходить в эту школу. Но я не допущу, чтобы он был невежественен в обычных занятиях. Он будет изучать магию и другие необходимые вещи.       Его жена была в восторге. Она прямо-таки сияла от счастья, пока Тобиас не ввел строгую экономию (академические круги славились своим вымогательством, и он ничего не мог с этим поделать, кроме как копить то, что он заработал), и их последующие ссоры стали привлекать внимание соседей. Возможно, обучение Северуса успокоило бы ее, сделало бы счастливой. В жизни Эйлин будет что-то помимо ведения домашнего хозяйства, и это могло бы подтолкнуть ее к активной деятельности. И она может почитать Северусу, когда я работает в ночную смену.       Поерзав на коленях, Северус крутанулся волчком и обхватил лицо Тобиаса руками. Они были задубевшими от холода, что разбивало его отцовское сердце.       — Правда-правда? — прошептал он. — Я могу читать мамины книги?       — Правда, — неохотно сказал Тобиас. — Но ты должен продолжать изучать еще и качественные, нормальные книги, и когда ты пойдешь в ту школу, я хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь продолжать изучать правильные школьные предметы, такие как латынь, история и литература.       Неважно, что именно эти предметы мечтал изучать сам Тобиас, никому не повредит знать немного больше, чем они знали вчера, а Северус был таким умным — возможно, позже он решит стать обычным историком или писателем. Он тоже добьется успеха; Тобиас знал это.       — Магия — это все хорошо, — сказал он, — но какой смысл превращать подушечку для булавок в чашку, если вы не можете разделить большие числа?       — Конечно, я буду. — Северус обиженно нахмурился. — Я не глупый.       Тобиас почувствовал, как уголки его губ приподнялись.       — Конечно, кто бы сомневался. Ты мой сын, не так ли? Еще нет шести, а ты уже знаешь свои буквы и цифры, — крепче обхватив руками ледяную талию, он прижался лбом к лбу мальчика. — А теперь, поскольку я оказываю тебе услугу, добывая эти волшебные тексты, сделай мне одолжение и прочти «Остров сокровищ» за меня».       — А как насчет миссис Гаскелл?       — И до нее мы доберемся.       Закатив глаза, мальчик сменил книгу и хрипло кашлянул. «Сквайр Трелони, — начал Северус, — доктор Ливси и остальные из этих джентльменов попросили меня записать все подробности об Острове сокровищ…»       Как бы Тобиас ни беспокоился за судьбу души своего сына — волшебная чушь не могла принести ему пользы, — слышать, как этот высокий, тонкий, детский голос произносит каждое слово на странице, успокаивало его душу. Раньше было время, когда он сам мог тонуть в словах сколь душе угодно, но те дни прошли задолго до того, как родился его мальчик. Тем не менее, они приносили ему утешение всякий раз, когда стены их дома сотрясали ссоры.       Или когда Северус, бежав наверх с тарелкой булочек, намазанных джемом, стал свидетелем того, как его отец накричал на мать, как следствие, разбил половину их чайных чашек и вернул цветы к жизни.       Эйлин потратила месяцы после этого, убеждая Тобиаса, что это не было греховно.       Тобиас был упрямым человеком.       Хотя он все еще скептически относился к ее доводам, наблюдение за тем, как у его мальчика развивается тяга к знаниям, успокоило его. В конце концов, разве Алкуин Йоркский не говорил, что чем больше человек знает, тем больше он подобен Богу? Его жена забросала его историями о магии, которые, к огорчению Тобиаса, восходили ко временам римлян.       Гнев вспыхнул из-за ее отвратительных намеков на святых и Сына Божьего. Тобиас ударил ее по щеке, в то время как она, в свою очередь, обожгла его своей рукой. Они так сильно напугали друг друга, что спор немедленно прекратился. Через четверть часа Эйлин ушла на берег реки поплакать, в то время как он остался дома с Северусом. Слава небесам, мальчик проспал этот спор. Совершенно счастливый, Северус вскоре забрался на колени к Тобиасу с просьбой почитать книгу. Темные умные глаза уставились в его собственные голубые, и в его разум закралась надежда.       Снежинки образовали ореол вокруг его дорогого мальчика. Слова плавно слетали с его умного языка. Внимание Тобиаса рассеялось в «Адмирале Бенбоу» и он решил, что, возможно, было бы не так уж плохо позволить мальчику научиться магии раньше, чем позже. Северус был умен. Умнее своих родителей и, может быть, даже всего мира. Возможно, он разгадает загадки, стоящие за магией, и раскроет тайну, окутывающую Божье творение.       Но это будет потом.       А сейчас они будут читать о сокровищах и будут счастливы.