Патетическая симфония

У Володи вместо черепной коробки — ящик Пандоры, а психотравм больше, чем яблок в саду Гесперид. И все летят в Юру, выискивая местечко, где побольнее. Не промахиваются — кто-то злой и невидимый целится явно лучше, чем Юра 20 лет назад. Первое прилетает в плечо. "Володя не сможет взять тебя за руку или обнять на людях, потому что боится реакции окружающих". Юра только морщится — таким, как они, не привыкать быть изгоями. Следующее больнее — в спину, на уровне лопатки. "Володя всю молодость считал себя моральным уродом и винил себя в том, что из-за него ты стал таким же". Из горла рвется возглас — "Неправда! Несправедливо!". Юра только сжимает зубы. Потом — ровно посередине груди. Из-за силы броска он оступается, но продолжает упрямо стоять на ногах. "Володя держит ладони под кипятком, наказывая себя за то, в чем нет его вины. И вообще вины в целом". Юра вспоминает, какие красивые у Володи руки, и как ласково они гладили его по волосам, шее, талии. Ему так ужасно, так невыносимо жаль, что в уголках глаз закипают слезы. Затем — в ребра с левой стороны. По ощущениям до трещины, иначе вздохнуть было бы не так больно. "Его любовник знает о том, что Володя однажды причинял себе вред, но все равно решил, что оставлять на его теле синяки в качестве прелюдии, пусть даже по Володиной просьбе — хорошая идея". У Юры в груди клокочет ярость пополам с ревностью, но сделать он ничего не может, поэтому только бессильно сжимает кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Следующее попадает в скулу — Юра чувствует, как голова из-за удара мотнулась в сторону и в ушах зазвенело. "Все это время Володя писал тебе письма. Даже после того, как понял, что ты не ответишь. Думал, что ты его забыл. И ты забыл." Юра машинально прижимает ладонь к пострадавшей щеке — кожа горячая и мокрая. Чувство вины такое осязаемое, что ощутимо клонит к земле. Последний удар — четко в солнечное сплетение. Юра сгибается и хватает губами воздух, а вдохнуть все равно не получается. "У Володи за плечами — годы конверсионной терапии. Ты знаешь, что именно с ним делали, и все равно решил, что сможешь ему помочь?" Юра опускается на колени, сжимает пальцами сухую траву. Вокруг отнюдь не прекрасный сад Гесперид, а лес поздней осенью — деревья с сопревшей прямо на ветвях листвой обступают Юру, кронами закрывают небо. Вдруг в холодном воздухе образуется тревожное эхо — его имя доносится отовсюду и ниоткуда одновременно. Он поворачивает голову, но источник звука найти не может, как не старается. Закрывает глаза, делает над собой усилие и открывает их снова. — Юр. — зовет тихий голос. На лоб ложится прохладная ладонь. — Плохой сон? Бледное пятно перед глазами обретает знакомые, мужественные черты — высокий лоб, аккуратные крылья носа, острую линию челюсти, четкий, несколько упрямый контур подбородка. И необычно мягкий разрез глаз с чуть опущенными внешними уголками — серо-зеленых, перманентно грустных, как последние дни лета. Володя, видимо, только из душа — с недосушенных волос стекает вода, пара капель приземляется Юре на щеки. — Да, плохой сон. — просто соглашается Юра. Приподнявшись на локтях, обхватывает Володю руками за шею и утягивает за собой на диван — тот щекой ложится ему на грудь, прямо напротив сердца. Юре так тяжеловато дышать, но на душе становится спокойней — у него в объятиях, хотя бы этой ночью, с Володей ничего не случится. *** Юрка с самого начала смекнул, что Володе нужна терапия. И поскорее. Но вот проблема: когда в прошлом твой “врач” тебя покалечил, очень сложно думать, что есть и такие специалисты, которые реально могут помочь. Сам Юра даже не грезил, что его усилия что-то исправят — у него ни образования нет, ни запасов терпения на случай, если Володина психика, защищаясь, выберет в качестве стратегии борьбы агрессию или отрицание. Но мелкие шероховатости, типа триггера на вмешательство в частную жизнь, который очень терапию затормозит, он поправить сможет, наверное. "Ты, стало быть, предпочитаешь активную позицию?" Методы у Юрки, однако, неортодоксальные. Этот вопрос Володю застал за утренним кофе, и он, сонный, прочитав сообщение в ICQ, собеседника благополучно не понял. "В жизни? Да не сказать. Бегаю по утрам иногда, стараюсь хотя бы раз в пару недель затащить себя в зал. А что?" Милый, дорогой, замечательный Володя. Со своими стульями. "В половой жизни”. В голове у Юры это звучало смешно, а на деле оказалось просто зашкварно. Володя прочитал, подавился кофе, чуть не выплюнул его на столешницу. "К чему такие вопросы, Юр?" — не стал ни отрицать, ни подтверждать. В конце концов, после его "отпуска" в Германии, Юра и сам мог бы догадаться, какая у него позиция в жизни и на плоскости. Не Володе же на животе спать приходилось потом. "Просто интересуюсь". — врет Юра. "Это похвально, на самом деле. Нужно много терпения". — добавляет спустя несколько минут, когда на том конце Сети слышит пристыженную тишину. "Что ты имеешь ввиду?" — Володе хотелось бы верить, что его вопрос звучит уверенно-обыденно, но задай бы он его Юре в жизни — прокололся бы на кончиках ушей. Таких же красных, как у рождественского эльфа на лужайке у Юриной милой пожилой фрау-соседки. "Ну, это занимает много времени. Подготовка, прелюдии". Володя не думал об этом таким образом. С Юрой он уделяет много времени подготовке и прелюдиям потому что… Ну, потому что это Юра. Володя бы себе не позволил с ним по-другому. Однажды, как раз во время отпуска в Германии, тот после секса, уткнувшись носом Володе в грудь, выдал мечтательно-расслабленное: "Какой ты ласковый". Володя тогда просто порадовался, что Юре с ним хорошо. Сейчас же, после странных, наводящих Юриных вопросов, задумался. С Игорем он никогда таким не был — больно не делал, но и ласку проявлять не стремился. С нелюбимыми людьми нежности не научишься. Ему тогда казалась, что он на нее в принципе не способен: израсходовал весь запас, оставил под ивой в руках у 16-летнего Юрочки. Как оказалось, сделал долгосрочное вложение — Юра вернулся и отдал с процентами. Володя сначала думал, что ему Юркиных мягких, осторожных прикосновений будет мало. Не будет адреналина и кортизола, которые выделялись каждый раз, когда он чувствовал боль, и к которым его мозг привык, как к легальной форме наркотиков. Как оказалось, дофамин и окситоцин неплохо их заменяли — а Юре всего-то его обнять перед сном нужно было. Как ни странно, осталась боль — не сильная физическая, как от синяков и ссадин на плечах и спине, а скорее острая и щемащая — в груди. Юра его иногда гладит по волосам без особой не то причины, и смотрит влюбленными глазами — а Володя поверить не может, что это происходит в реальности. Повзрослевший Юрка оказался очень, очень ласковым любовником. Однажды утром — в Харькове еще, после того, как сдал билет — проснулся под теплым Володиным боком и вместо того, чтобы встать и сделать им завтрак, например, поддался магии момента и решил еще немного, недолго полежать. Смотрел на умиротворенное во сне лицо Володи, изучал глазами красивые черты лица и очаровательные детали внешности — уже перманентные морщинки в уголках глаз, крохотную родинку над верхней губой, симметричные розоватые пятнышки на переносице из-за постоянного ношения очков. Решил пересчитать Володины ресницы, которые утренний рассеянный свет делал рыжеватыми, из-за их густоты не смог, и не удержался – полез с поцелуями. Сначала честно хотел не будить и без того не очень хорошо спящего Володю — перемежая касания рук и губ, ласкал лоб, бледные щеки, чуть колючий из-за утренней щетины подбородок. Потом нашел на шее, ближе к уху, участок, где горьковатый аромат его одеколона чувствовался особенно отчетливо — не смог, легко прикусил. Володя, которому сквозь сон показалось, что в него мокрым носом тычется любвеобильная Герда, открыл сонные глаза и угодил прямиком в Юркины — янтарные, теплые, озорные. Тот даже извиняться не стал, что разбудил, просто прикрыл ресницы и вернулся к своему занятию. А Володе ничего не оставалось — голос бы его с утра точно подвел, попытайся он что-то сказать, поэтому он смирился и чуть запрокинул голову, давая Юре больше доступа к своей шее. Пока Юрка губами искал яремную вену, широкая ладонь поползла дальше вниз — исследовала впадины ключиц, сильную грудь, щекотно проследила грани ребер. Легла на солнечные сплетение, и там и остановилась — греть. Юра оторвался от его шеи, с одобрением оценил пару красноватых отметин, которые оставил на светлой коже, и снова давай Володю рассматривать — тот от такого пристального внимания уже успел смутиться. Ладонью Юрка почувствовал Володин пульс, прямо на солнечном сплетении — там у человека то ли аорта проходит, то ли вена какая-то, он точно не помнит — и от неожиданности улыбнулся. Без задней мысли решил проследить ее пальцем, и сам не заметил, как неровное биение крови под кожей привело его к Володиному пупку. Недолго думая, Юра накрыл рукой впадинку и прерывисто выдохнул, не заметив, что Володя ему вторит. Где-то в сознании развязался плотный узел из закрывшегося гештальта — коснуться Володиного живота так, чтобы тот не испугался своих эмоций и не стал вырываться. Юра завороженно гладил его вокруг пупка и не встречал сопротивления — Володя покорно смотрел на него из под ресниц, а потом, опустив взгляд, чуть прогнулся в пояснице — Юркина ладонь к его животу прижалась плотнее. Вот взрослый мужчина уже, а на простенькую, не искушенную ласку реагирует, как мальчишка-подросток — сердце где-то у горла стучит, и перед глазами все от удовольствия расплывается. Юрка не лучше — губу до крови прикусил, и смотрит на Володю так, будто хочет его целиком проглотить. Тогда, 20 лет назад под их Ивой, из Юркиных глаз на Володю смотрела лишь трепетная, юная нежность, ну и, может быть, совсем чуть-чуть — лукавство. Нежность осталась и сейчас — оттеняла ореховый оттенок радужки, делая его еще теплее, но сейчас к ней присоединилось вполне взрослое, осознанное чувство — желание. Володе на секунду показалось, что его свидетель, влажный блеск на дне Юриных зрачков, его оттолкнет, каким-то образом разрушит невинный образ из прошлого. Но нет — прислушавшись к себе, он обнаружил только ответное желание, которое уже скрутилось пружиной внизу живота. Вроде то, что будет дальше, было очевидно, но Володя все равно вздрогнул, когда теплая Юрина ладонь обхватила его у основания. Пальцы, чуть шершавые от клавиш фортепиано, осторожно приоткрыли головку, а Юрка наклонился и изучающе лизнул уретру кончиком языка — несмело, будто неопытно. Володя, от неги жмурясь, положил руку на растрепанную Юрину макушку и легко погладил, поощряя — не все же ему одному смущаться, может Юра внезапно отчего-то оробел. Карие глаза опасно блеснули, торжествуя — Юра, не прерывая зрительного контакта, задержал дыхание и плавно стек до основания с таким знанием дела, что у Володи из глаз преданным доверием посыпались звезды. Володя выгнулся и с шипением втянул сквозь зубы воздух, плотно сжав в кулаке вихры Юриных волос. Юрка ему ни оклематься, ни сообразить, что произошло не дал — вернувшись к головке, втянул щеки, создав внутри рта жаркое давление. Неплотно обнял ладонью у основания и повернул голову в сторону, вновь опускаясь вниз. Володя позволил себе простонать, запрокинув голову — у него пальцы на ногах поджались, когда Юра коснулся носом низа его живота и несколько раз сглотнул, отчего сократилось горло. Ровно дыша через нос, Юра тягуче двигался вверх по стволу, а открывающуюся от основания длину массировал плотным кольцом из пальцев. Не передышки, ни милосердия — Володю на третьем таком повторяющемся маршруте вверх и вниз начало колотить. Время растянулось недостоверной темной материей, мешая Володе осознать себя в пространстве и понять, сколько прошло мгновений, прежде чем под зажмуренными веками слепящей вспышкой родилась сверхновая. Володя еще долго лежал и смотрел в потолок — без мыслей, без одежды и без костей в теле, по ощущениям. Его, будто усилившейся как на Венере гравитацией, плотно в кровать впечатало. Юра, накрыв теплыми ладонями его бока, откуда–то снизу хихикал. После оргазма слова внутри головы рассыпались и перемешались, но Володе очень хотелось собрать их в предложение и что-нибудь Юре сказать — похвалить, поблагодарить за то, что он для Володи такой хороший, банально в любви признаться, в конце концов. Но уродливый монстр на задворках сознания опередил. — Ты где так научился, Юр? Браво, Владимир Львович, после первого минета в исполнении горячо любимого человека спросить у него, а с кем он этот навык получал. Заведомо зная при том, что не с тобой. Двух зайцев одной стрелой — и Юру обидеть, и себе лишний раз напомнить про 20 лет, проведенных порознь. Володя бы понял, если бы Юра ему после такого в глаз заехал, но его этот вопрос совершенно не смутил, кажется. — Издержки либерального общества. — обтекаемо ответил Юра, загадочно приподняв уголки губ. Такую фразу можно было легко додумать и катастрофизировать, что Володя уже увлеченно приготовился делать, но Юра пояснил: — У нас в коммьюнити-центре лежат брошюры всякие — меры профилактики ВИЧ и СПИД, номера телефонов доверия, в общем, полезная для членов коммьюнити информация. — поделился Юра, доверчиво поставив подбородок Володе на грудь. — И я там однажды весьма интересную рекламную листовку нашел. Володя, видимо, слишком долго соображал, поэтому Юра сжалился и намекнул. — Каучуковый латекс на вкус не очень. — скривился от воспоминаний. — Но учиться новому я никогда не был против. Особенно таким необычным навыкам. У Володи незаурядный, аналитический склад ума, поэтому шестеренки в голове встали на место и закрутились также быстро, как румянец залил щеки. — Ну ты даешь. — только и получалось выдавить у Володи, смущенно прикрыв глаза ладонью. Юра мысленно зацепился за последнее слово и хотел было отвесить еще одну сомнительную шутку, но пожалел Володину природную застенчивость. Ущемленное чувство собственничества на время успокоилось — Володя еще не настолько безнадежен, чтобы ревновать любовника к резиновым игрушкам для взрослых. Но до конца не ушло — возможно, учился Юрка и на них, но отрабатывал потом навыки точно на ком-то. На Йонасе этом, будь он неладен. Мысль прыгнула: Володе внезапно подумалось, что все его попытки сделать Юре приятно таким же образом будут жалкими. У него таких навыков даже близко нет, чем он сконфуженно с Юрой и поделился. — Это ничего. — обнадежил Юрка, ложась щекой на его живот. — Никогда не поздно наверстать. Володя успел испугаться, что Юра и ему курсы по минету предлагает, но тот вовремя добавил: — Я научу. Володя улыбнулся, аккуратной ладонью вновь вплетаясь в непослушные волосы возлюбленного. С ним он учиться не против. Юрке — вновь обретенному, бесконечно понимающему, вернувшемуся в его существование и сделавшего из него жизнь — Володе вообще хотелось подарить весь мир. Но с чего-то нужно начинать. Пусть даже с утренних минетов.