***
Их съел быт. Сначала Такки стал реже приезжать, оставаясь в своей квартире. Он много работал в последнее время, оттуда было проще до работы добраться, да и уединение было сейчас остро необходимо. Проблема состояла в том, что раньше ему это всё не мешало. Они слишком хорошо знали и чувствовали друг друга, поэтому Тсубаса был уверен процентов на девяносто — это конец. Жизнь словно совершила петлю, возвращаясь к началу, когда они почти не разговаривали друг с другом, и их отношения с трудом можно было назвать нормальными.***
Они не виделись, кажется, целую вечность. К статусу «всего-лишь-коллеги-по-работе» они привыкли довольно быстро, даже, возможно, пугающе быстро. А личная жизнь коллег не часто интересует. Рабочая — немного. Но, в конце концов, в силу известности, они просто видели, кто чем занимается. Плюс всегда можно было спросить менеджера. В репетициях не было особой нужды, песни и движения были знакомы и привычны до оскомины, они были записаны на подкорку и могли исполняться машинально, даже если разбудить обоих среди ночи. Нужно было лишь пару раз прогнать выступление, чтобы освежить воспоминания и согласовать расстановку джуниоров. Первая встреча была немного неловкой, ностальгически напоминая об их самых первых встречах, таких давних, но всё ещё смутно припоминающихся. Эта неловкость висела в воздухе незримым тяжелым облаком, создавая напряжённую атмосферу со всеми этими короткими вежливыми улыбками. Они почти не разговаривали. Им это было не нужно. Раньше — потому что они понимали друг друга без слов, потому что им было комфортно и в тишине, они словно бы соединялись на неком своем телепатическом уровне. Теперь — им просто не нужно было разговаривать, не было потребности. Хотя, как выяснилось, они всё ещё могли понимать друг друга без слов, хоть и, кажется, не существовало больше той особенной связи. Их больше не связывало ничего, кроме работы и воспоминаний. Фансервис выходил сам собой, естественно. Хотя Тсубаса несколько напрягся от своих же действий, а Такизава, кажется, испугался собственной невольной улыбки, вышедшей тоже абсолютно естественно и совсем от него не зависевшей. Всё это было уже так чуждо, но так до боли привычно. Тсубаса украдкой поглядывал на Такизаву, пока они сидели в полутемноте, и его разрывали противоречивые мысли и ощущения. Сейчас Такизава казался таким чужим, словно лишь отчасти знакомым Тсубасе. Но в то же время он был ему таким родным, одним из самых близких. Словно не было всех этих месяцев молчания, словно всё ещё в порядке, как всегда и было. Такизава не смотрел на него (разве что когда Тсубаса не видел, но он был уверен, что Такизава совсем не поворачивался в его сторону). А Тсубаса смотрел. Смотрел и не мог остановить поток воспоминаний, против воли всплывавший в его голове. Все нежные касания, взгляды, тёплые улыбки лишь для него. Всё это разрушилось совсем недавно — недавно по сравнению с тем, сколько лет они были вместе. И теперь, кажется, Тсубаса никак не мог поверить, что человек, сидящий совсем рядом, стал настолько чужим. Он даже не заметил, что забыл отвести взгляд, пока под проникновенные завывания женского голоса Такизава не повернулся. Их взгляды встретились, и мир замер, разом отключив все звуки и ощущения. Были только они двое — Такизава и Тсубаса. Глаза в глаза. Взгляд Такизавы был странным. Сомневающимся. Возможно, Такизава думал о том же, о чём думал Тсубаса. По крайней мере, Тсубасе хотелось в это верить, ведь всё, что он увидел в глазах бывшего партнера, теперь просто коллеги по дуэту, могло лишь показаться ему в полутьме. Несколько секунд длились целую вечность. Отведя взгляд, Тсубаса больше в сторону Такизавы не поворачивался. Ему нужно было утрясти свои мысли. Ведь они все решили тогда окончательно. Ведь и он тоже не хотел даже видеть Такизаву. С вескими на то причинами.