Миндальные благовония

Лето стучало в окна аудитории обряженными листвой ветвями. Солнечные лучи с усилием продирались сквозь пушные лиственные рукава, шурша по партам сверкающими узорами. Освежающая прохлада укутанного тенью класса действовала убаюкивающе, как и размеренный, негромкий голос преподавателя. Чайльд зевнул, растекаясь на парте и, краем уха слыша щебет каких-то птах, продолжил из этого положения следить за высокой и стройной, словно кипарис, фигурой мужчины. Пожалуй, из всех сорока с лишним человек, внимающих каждому слову уважаемого профессора истории и изредка делающих пометки в конспектах (некоторые умудрялись даже слово в слово писать за ним, что парень понять никак не мог!), он, единственный адепт Гидро факультета здесь, не делал абсолютно ничего, наблюдая либо за облаченной в костюм фигурой профессора или за завязавшими драку за гнездо воронами. Чайльд за все эти несколько месяцев, что длилась птичья война (видимо, это была парочка из самца и самки) успел выбрать себе любимчика, за которого и болел в последствии всей душой и всем своим необъятным сердцем. Отведя взгляд от чужой спины, он некоторое время смотрел на птах и так увлекся, что в один момент даже воскликнул в возбуждении, треснув кулаком по парте: — Да вытолкни ты его уже из гнезда! Бля, ну сколько можно! Тишину, заполнившую аудиторию после вспышки возмущения, можно было пощупать, помять и даже натянуть на себя, чтобы удавиться. Впрочем, такие вещи Чайльда особо не смущали: кашлянув, он перевел взгляд на мужчину, что застыл на середине своего рассказа и теперь смотрел прямо на него. От взгляда темных ореховых глаз за тончайшими стеклами очков стало чуть-чуть неуютно. Такое же ощущение у Чайльда возникало в детстве, когда он в очередной раз разбивал любимую мамину кружку, кормил кота своим обедом, после чего несчастное безмолвное животное нещадно рвало, или связывал соседским курам лапки проволокой, привязывая друг к другу, чтобы они ходили кругами, а потом спихивал вину на младших. К сожалению Чайльда, проницательная матушка всегда догадывалась, чьи шаловливые ручки на самом деле были причастны ко всем их бедам, и вот тогда от ее спокойного и понимающего взгляда в груди разрасталось неприятное чувство, а в голове звенело: «Мне пиздец». Хм, еще бы вспомнить, кто выстелил ему гладкую дорожку в чарующий мир грязных матерных словечек. Могла ли это быть беспризорная ребятня, с которой он сколотил свою разбойничью банду и гонял неприятных соседских мальчишек, которых его юные подчиненные со злым упоением звали «маменькиными сынками», повторяя вслед за ним? Или вечно пьяный сосед, чей грязный язык явно не знал стирки Порадовавшись, что на эмоциях он перешел на родной язык, а не выматерился на общем, Чайльд заискивающе улыбнулся: — Мне очень жаль. Давайте продолжим лекцию? Эм. — он замялся, думая, как бы красиво закончить, — история Пинь Хуня действительно захватывающая. Пролежать под двумя мертвыми лошадьми, чтобы застать врага врасплох, — поступок, заслуживающий восхищения! Если б я был на его месте, то точно не выдержал бы и сразу ринулся в бой. Никто не удивился очередной нелепости, сорвавшейся с языка Гидро адепта. Прочие преподаватели и сокурсники давно уже привыкли к бесстыдству и непробиваемости любимца главы Крио факультета, поэтому тому и сходили с рук постоянная порча туалетных кабинок (никто не понимал, отчего парня так тянуло именно в это место) и срывы с пар. Раздался смешок, но быстрый взгляд в сторону еще одного нарушителя тишины оборвал того. Заложив руки за спину, при этом став еще больше похожим на крепкое стройное деревце, Чжун Ли плавно отвел взгляд от рыжего нахала, в который раз срывающего его лекцию. Можно сказать, единственный преподаватель, с которым парень находился в некоторой конфронтации, был именно преподаватель истории. В прошлый раз, и не думая и терпеть храп Гидро адепта на собственной лекции, Чжун Ли выставил того. Что больше всего удивляло Чайльда, так это то, что мужчина умудрился сделать все настолько аккуратно, что он не проснулся в процессе. Однако после лежания на полу парень чувствовал себя так, как если бы его избили парни-борцы с факультета Дендро. А в тех силищи — мама не горюй! Против таких даже Чайльд с опаской бы выступил. И все же в кабинете истории самые удобные парты для сна. Было еще много ситуаций: к примеру, месяц назад Чайльд притащил приятелей на лекцию, и, обустроившись на заднем ряду, около получаса они незаметно (по крайней мере, так считал парень) играли в карты Скара. Они очень старались соблюдать тишину, но злой шепот Анемо адепта и хихиканье Чайльда неизбежно привлекали внимание. Чуткие адепты, сидящие перед ними, изредка дергались в их сторону, как на раздражающих мух, но не смели сами нарушать священную тишину. В один момент Иван, второкурсник с Крио факультета, понял, что проиграл двум пройдохам, которые довольно скалились друг другу, и вспылил: — Какого черта опять!.. Скара хлопнул того по губам коленкой, едва не столкнув под нижнюю парту (Чайльд очень уверенным тоном в начале заявил, что им обязательно нужно спрятаться под партой, и им ничего не оставалось, кроме как усесться на корточки в ногах посмеивающегося парня), и зашипел: — Дебил, ты еще покричи, чтобы нас запалил и препод. Вальяжно развалившись на стуле и с улыбкой смотря за препираниями этих двух, Чайльд приподнял брови. — Хэй, ребят, полегче. Парта ходуном ходит. Показав ему средний палец и зыркнув исподлобья, Скара забрал монеты у обиженно сопящего Ивана и пересыпал их на ладонь Чайльда. Сжав заработанное добро в кулак, последний решил подбодрить друга, потрепав по плечу как котенка. — Не вешай нос, Ванька, еще отыграешься. Скара закатил глаза с выдохом «врет и не краснеет», Крио адепт посмотрел на него одновременно грустными и недовольными глазами: — Да всем известно, что вы двое мухлюете. Чтоб кто-то у вас отыгрался? Я хочу посмотреть на этого уникума. — Так на кой черт ты, безголовое создание, поперся за нами, если знал об этом? — злобно шикнул Скара. «Какой хомячок», — со смешком подумал Чайльд, но вслух высказаться не осмелился. — Ребят, потише, — раздалось спереди, и Чайльд, ссыпая монеты в сумку, растекся в улыбке: — Извини! Так увлеклись, что забылись даже. Тут же, в полусогнутом положении, ссыпая последние монетки, Чайльд наткнулся на внимательный взгляд Чжун Ли. Только сейчас он понял, что тот, должно быть, уже долгое время за ними наблюдает. Этот человек никогда не делал замечаний, впрочем, они и не требовались: всякий нарушитель замолкал от одного-единственного взгляда карих глаз. И лишь Чайльду каждый раз влетало; впрочем, парень и сам признавал, что доля вины его в этом была. — Адепт Чайльд, — Скара и Иван под его партой замерли. — Вы сегодня прекрасно выглядите, — разогнувшись, парень растянул губы в привычной улыбке, как профессиональная гейша при виде клиентов (матушка рассказывала ему в детстве про этих необычайных женщин, и с тех пор в его голове в такие моменты каждый раз всплывали ее слова), — особенно волосы — так блестят и переливаются, — это была чистая правда, — скажите, вы их дважды или трижды в день моете? Глаза некоторых адептов округлились от таких слов. — Это не так работает… — прошептал кто-то и тут же умолк. — Ты что творишь, идиот, ты же нас потопишь сейчас, — в икру впились пальцы Скары, больно сжимая, но Чайльд пнул того ногой. Иван где-то сбоку качался, обхватив колени руками и бормоча: — Нам конец…нам конец… Так уж вышло, что он был крайне впечатлительным, эмоциональным парнишкой, который крайне ненавидел конфликты, и в такие моменты обычно его приходилось успокаивать. Легонько шлепнув того по щеке, Скара скривил губы: — Не смей истерить! Потом реветь будешь, когда я из вас двоих отбивные делать буду. Будучи очень игривым и не видящим границ человеком, Чайльд не мог удержаться: — Если бы я стоял сейчас рядом с вами, то не удержался бы и потрогал их. У Скары дернулся глаз, и он заткнул себе рот, понимая, что если сейчас что-нибудь скажет, то проорет на всю аудиторию. Иван подозрительно замер в углу, кажется, даже не дыша. Ни одна провокация не смогла сбить с ног эту незыблемую скалу. Чжун Ли завел руки за спину, отвернувшись от адепта и, казалось, полностью забыв о существовании того. Чайльд же, не желая терпеть поражение, не в полный голос пробормотал для себя: — Но зад как орех. Так бы и съел, - и это в очередной раз была истина. Ему показалось, или пальцы правой руки мужчины едва дернулись? Никак не может быть, чтобы тот услышал, а главное, понял его слова: Чайльд говорил на языке Снежной, которому его обучила мать и который даже не все жители их Района знали. Скорее всего, привиделось. Однако после этого его почему-то вытурнули из класса, причем одного. В конце пары потным и красным от стыда Скаре и Ивану пришлось подходить к преподавателю и объясняться. Да-а, отношения преподавателя и ученика можно было назвать натянутыми. Чжун Ли разомкнул бледноватые губы, и раздалось негромкое: — Ваш ответственный подход к предмету — вот, что воистину восхищает, — и более не обращая на того внимания: — вернемся к смерти генерала Пин Хуа. Поняв свой косяк, Чайльд тихо хохотнул в кулак. История, в любом своем проявлении, была его слабым местом. Щелкая прочие предметы как орешки, находясь в первых строчках рейтинга, он являлся полным нулем как в истории Тейвата — их страны, так и в истории Районов. Даже про свой Район, Снежную, он знал только то, что из него вышла Глава факультета Крио, а также то, что он был присоединен к остальным самым последним. Поэтому для такого профана, как он, было совершенным шоком в начале года узнать, что его определили в одну из самых сильных групп. Единственный с факультета Гидро. Кажется, здесь все в основном были с Гео факультета, и лишь два или три — заучки с Дендро, к которому Чайльд и его приятели не питали особой любви. Второкурсник-адепт, Чайльд представлял, как нелегко придется ему в новой группе с преподавателем, которого опасаются даже коллеги-историки. Если в прошлой группе ему еще делали поблажки ввиду его успехов на других поприщах, то новый препод спокойно, с безжалостностью убийцы, расставлял единицы. Здесь Чайльд впервые узнал вкус такой оценки, как единица. И ему это не понравилось. Пожалуй, единственная утешавшая его вещь — сам преподаватель, Чжун Ли, выходец из Района Ли Юэ. Информация о его биографии была крайне скудна. Даже возраст приходилось додумывать, а про его родину можно было догадаться лишь по характерному лисьему разрезу глаз и вышитых золотой нитью на полах и по бокам кофейно-черного костюма иероглифах — утраченной письменности Ли Юэ, которые канули в пучины исторического болота века назад и сменились простым в понимании и написании алфавитом общего языка, который еще называли тейватским — из-за того, что во всех Районах Тейвата говорили после объединения только на нем. В академии ходили слухи, что как из воздуха появившийся преподаватель Чжун Ли жил в каком-то уединенном храме одной из окраин Ли Юэ, где и познакомился с нынешним ректором. Встреча, переросшая в дружбу, вероятно, и стала причиной, по которой спустя неделю работы в академии импозантной и холодной внешности мужчина стал Главой Гео факультета, сменив предыдущего, уже довольно старого и готового отойти в мир иной. И многие бы возмутились, однако новый Глава неприятно поразил всех недоброжелателей глубокими познаниями в совершенно разных сферах. Когда он думал об этом, глаза Чайльда загорались: этот человек был потрясающ! А у Чайльда была одна давняя черта, которая осела в нем еще в детстве: он был просто безумцем, когда дело касалось выдающихся или интересных для него личностей. Все его нутро горело от мыслей «сможет ли он обойти этого человека? Стать таким же, как он? Понять его чувства, желания, поступки? И подняться на ступеньку выше него — каким тогда этот человек будет для него?» В этой его страсти и заключалась причина, по которой Чайльд не вышел через окно еще на самой первой лекции, как сделал это годом ранее, будучи первокурсником. Ну а еще Чжун Ли был красив. Чайльд часто задумывался, что высокая фигура волей-неволей привлекает блуждающий взгляд. Куда приятней смотреть на четкие, словно выточенные из первоклассного камня, черты лица, белизной сравнимое с просеянной мукой, из которой мать обычно делает пельмени, чем на тучную, как мешок с картошкой, фигуру и потное, угреватое лицо. Да, внешность преподавателя Чайльду была важна, и он упоминал об этом в разговорах с приятелями. — …на следующей неделе. Можете идти, — ворвался в мысли тихий баритон, а затем и звонок — мягкое рычание какой-то рептилии, вид которой за два года Чайльд так и не определил. Раздались разговоры; адепты засобирались, спеша на следующую лекцию. Парочка Дендро адептов подошла к преподавательскому столу, чтобы обговорить волнующий их вопрос; Чжун Ли, сидящий перед ними, сложил руки в замок перед собой и что-то серьезно говорил. Чайльд понял, что пропустил что-то важное, и отловил скользнувшего мимо него паренька в нежно-кремовых одеждах Гео. — Синьсинь, Чжун Ли в конце говорил про что-то. Будет зачет какой-то? Синьсинь поморщился от такого фамильярства по отношению к уважаемому Главе, но все же нетерпеливо протараторил, поглядывая в сторону выхода: — Учитель Чжун предупредил, что на следующей неделе мы сдаем ему даты по истории Тейвата, а потом будет экзамен. И я не Синьсинь, а Цзиньсинь. Мне надо идти, пусти. — Твою мать… — выдохнул Чайльд. Паренек выскользнул из ослабшей хватки, поправил сумку и ретировался. И даты, и экзамен абсолютно вылетели из головы. И, честно говоря, он предпочел бы не вспоминать о них и дальше. Конечно, задано это было еще хрен знает когда, но в этом-то и заключалась проблема: растянутое на недели, задание абсолютно вылетело из головы и так занятого адепта Гидро. Схватив свою сумку — ему ничего убирать в нее не требовалось, так как обленившийся в край Чайльд даже не брал с собой тетради для конспектов, он спешно спустился с четвертого ряда, на котором сидел, к столу, за которым сидел Чжун Ли. Палочка благовоний, выполненной из белоснежного нефрита, стояла по правую руку от профессора. Ее вершинка слабо тлела огоньком, от которого молочной прерывистой нитью опускалась благоухающая дымка. Чайльд почувствовал, как спокойствие растекается в нем с каждым вдохом, с которым эта сладкая дымка проникала в его легкие. Немногие знали о таких редких вещах, как курильница: сам Чайльд впервые увидел одну такую именно на столе Чжун Ли, который собирал на своем рабочем месте всякие никому не известные диковинки. На вид каждая из них обладала несравнимой ценностью, однако не находилось смельчака, который бы осмелился стащить даже самую миниатюрную, незаметную вещицу, памятуя о суровости мужчины по отношению к ворам. Чайльд не в первый раз подходил к этому столу; всякий раз его окутывали мягкие ароматы миндаля и, более интенсивный и сладковатый, — корицы. Приоткрытое окно за спиной Чжун Ли пропускало шаловливый ветерок, лохмативший темные волоски у висок мужчины. Неторопливо струящаяся дымка горящих благовоний изредка дергалась от тревожащего ее покой ветра. Зачаровывающее зрелище. — Вам что-то непонятно? Распрощавшись с двумя другими адептами, Чжун Ли обратил свое внимание на расслабленно рассматривающего его волосы Чайльда. Взгляд его глаз, сокрытых за стеклами очков, не отрывался от веснушчатого лица парня. Тот немного скучающе стоял, небрежно закинув сумку на левое плечо. Услышав обращение, он воссиял лицом, как ребенок при виде долгожданного подарка. — Что вы думаете о кухне Снежной? Несмотря на абсурдность вопроса и ситуации, Чжун Ли, держа руки скрещенными перед собой и откинувшись на спинку стула, не повел и бровью: — Разнообразие блюд поражает, что свойственно и кухням других Районов. Вкус нельзя назвать пресным, но и ярко выраженным также. — Я имел в виду другое. Чжун Л…учитель Чжун, — тут же поправился Чайльд, впрочем, мужчина никак не отреагировал на его оговорку, — хотите попробовать какое-нибудь блюдо? Я могу приготовить и принести вам на следующей неделе. Или даже на следующую пару. Бровь мужчина приподнялась, выражая удивление. — Вы? Казалось, сама мысль об этом его удивляла. Неужели ему наконец удалось вывести эту каменную глыбу на эмоции? Внутри Чайльда играло торжество, придававшее ему сил. — Ну конечно, — чувствуя, что все идет как по маслу, Чайльд не мог сдержать радости, — кто ж еще? Я мастер в таких вещах! Говоря по правде, он ни разу за свою жизнь не готовил ничего сложнее бутерброда с маслом, поэтому решил немного покривить душой: в конце концов, холодцы его матушки настолько вкусные, что вряд ли кто-то будет задумываться о том, кто их приготовил! Почему-то мужчина не торопился с ответом. Отведя взгляд, он некоторое время задумчиво рассматривал статуэтку извивающегося яшмового дракона перед собой. Чайльд, по сути своей не отличающийся особым терпением, настойчиво принялся уговаривать: — Все будет невероятно вкусно, поверьте мне. Я ручаюсь, что вы в жизни никогда подобного не пробовали! Поставите мне зачет? Чжун Ли перевел на него взгляд, из-за очков казавшийся темнее. — Могу приготовить целый обед, — предложил тут же парень, чувствуя опасность, — или ужин. Или завтрак. Смотря что предпочитаете. Тишина постепенно накрыла опустевшую аудиторию, где остались только они вдвоем и еще парочка каких-то запоздавших адептов. Чайльд чувствовал себя уверенно перед подавляющей фигурой преподавателя, хотя некоторое волнение его не покидало. «Если не прокатит вариант с едой, придется выдумать что-то еще», — думал он. — Идея не лишена шарма, — медленно произнес, наконец, мужчина, не отрывая взгляда от Чайльда, — вот только что вы будете делать, если еда не окажется достаточно удовлетворительна? Усмехнувшись, парень легко взмахнул руками: — Приготовлю еще. — У меня есть вариант получше, — без тени усмешки произнес Чжун Ли, — количество дат, которые вы должны будете сдать, увеличится вдвое. Замерев от намеченных перспектив, Чайльд прикинул, что дело плохо. — Простите, а сколько там дат?.. Вновь приподнятая в легком удивлении бровь была ему ответом. Да сегодня у этого мужчины прямо день эмоций! — Оставлю для вас это приятной, — мужчина чуть изогнул губы в усмешке, — или не очень, тайной. В пятницу, семь вечера, будете ли вы свободны? — Вообще у меня должен быть сбор… — пробормотал парень, пытаясь вспомнить, что у него в это время намечалось. Кажется, они всей его бандой собирались идти драться. Черт, отменить нельзя, ведь репутацию потом отбеливать придется, — может, на другое время? Оказывается, все это время Чжун Ли внимательно наблюдал за ним. Чайльд мысленно немного удивился такому, но не придал значения. — Что ж… остаются выходные. — Суббота — просто идеальный вариант. Как раз до нее осталось три дня, за которые он успеет придумать, что приготовить и как уговорить матушку. — В час дня? — Да! Спасибо вам большое, учитель Чжун! — на радостях распрощавшись с мужчиной, парень наконец-то сбежал из аудитории, спеша к приятелям хвастаться успехом. Тем временем оставшийся один в затемненной аудитории Чжун Ли с едва прослеживаемой тяжестью в голосе вздохнул, прикрыв глаза. Дымка миндальных благовоний покачнулась в очередной раз, окутывая его пахучей белесой паутинкой. Куратор Гео приподнял руку, и на его ладони сформировался кусочек яшмы, постепенно разрастающийся в размере и искривляющийся. Лениво наблюдая за тем, как камень приобретал форму то скорпиона, то рыбки, то снежинки, мужчина, подперев щеку кулаком, задумался. Он понимал, что эта затея вряд ли выльется во что-то хорошее, но перспектива провести время с Чайльдом приятно грела его сердце. «Невинное дитя», — подумал Чжун Ли, вспоминая смешинки в глубоких синих глазах. Прекрасная астра в его руке сжалась, выгнулась, преобразовываясь, и его глазам предстала небольшая акула, поражая своей детальной проработкой. Чжун Ли был первоклассным скульптором. Перед ним вновь вновь предстал образ адепта Гидро, взъерошенные, как иголки ежа, рыжие волосы, веснушки на носу и белоснежная кожа. И притягательные глаза со смешинками. Глаза настолько темные, что даже пугающие. Помнится, во время своих путешествий Чжун Ли частенько бывал на море. И в такие моменты ему особенно нравилось всматриваться в глубь, темнеющую внизу грязным чернильным пятном. Его разум поражало желание спуститься туда, где таится терпеливый и обозленный монстр, вероятно, в этот момент с глубины смотрящий наверх, на него. В первую же их встречу Чжун Ли увидел в глазах адепта Гидро этого терпеливого зверя. Настолько тщательно спрятанного, что никто о нем даже не догадывался. Чжун Ли еще какое-то время смотрел на фигурку акулы в своей руке, а затем сжал ладонь, и та разбухла, тихо взорвавшись, и стекла по его коже, впитываясь.