«Giving you all my love
All my love
And when you're far away
I still feel it all»*
Cigarettes After Sex — Heavenly
Кхан кашляет, хмуря брови и откладывая дрель. После работы с мрамором всегда тяжело избавиться от этой вездесущей пыли, она ложится на тебя с головы до пят, словно вторая кожа, неприятным осадком покрывая даже горло. Девушка всегда воспринимала эту сверкающую грязь как кровь белого камня, напоминание того, что она использует природу ради себя, что хочет придать скале в несколько тонн какую-то форму. Амала стягивает плотные перчатки с ладоней, покрытых мозолями. Над последним заказом девушка работала голыми руками, из-за чего отвыкшая от подобной работы кожа то там, то тут покрылась чем-то похожим на пузыри, ободралась, а один палец уже несколько дней горел ярким фиолетовым цветом, потому что Кхан, дорабатывая некоторые детали лица статуи, неудачно ударила молоточком не туда. Под очками лицо вспотело и пахнет не лучшим образом, а область вокруг резиновых краев, вероятнее всего, покрылась красными пятнами. Аккуратно цепляясь за давящую уже не первый час на лицо маску, Амала приподнимает её, вдыхая свежий воздух. Свежий — не очень чёткое определение. Пыльный, застоявшийся, отдающий нотками мрамора и гипса, листами для эскизов и железом инструментов. Но все эти запахи родные — они расслабляют, снимают напряжение, позволяют задышать так свободно, словно ты снова попал в детство и летом в деревне сидишь на каком-то очень живописном и ярком берегу небольшой реки, где с одной стороны растут редкие деревья, а с другой — бесконечное, ароматное, такое домашнее и уютное цветочное поле. Амала любит запахи. И запах Киллиана любит. И его самого. Но не сказала об этом. Испугалась, посчитала, что он заслуживает кого-то менее своенравного, вредного, кого-то взрослого и менее проблемного. Наверное, она сама надумала себе всё. Все двусмысленные взгляды и фразы — всё это может быть лишь плодом фантазии девушки. Являясь человеком искусства, фантазировать она действительно умеет. Кхан смотрит на лучи закатного солнца, пробивающиеся через маленькие окошки под потолком и окрашивающие небольшую студию в тёплые тона. Проследив взглядом за одним из лучей, девушка медленно поднимает взгляд на мраморное изваяние, которое ещё три минуты назад она воплощала по тому образу, который намертво засел в её голове. Часть лица статуи пересекал прямоугольник мягкого света. Глаз, крыло носа и край губ, которые Амала делала, вложив все свои умения и познания в руки, окрашивались в цвет, близкий по тону к коже модели для работы. Это была работа для самой Кхан. Это был её маленький секрет, её тайный уголок, приятные и теплые воспоминания, заключённые в холодный мрамор. Киллиан. Девушка притянула второй стул, стоявший неподалеку, к своему и легла на оба сверху, смотря в высокий потолок. Возможно, что просто обстоятельства сложились столь удачно и плачевно в одно и то же время. Что Амале повезло и одновременно не повезло с тем, что она попала в Индию год тому назад, сразу после завершения университета. Сама поехала — хотела увидеть страну, откуда были родом ее бабушка и мама. Кхан точно не надеялась встретиться с какой-то поисковой группой, и, тем более, не думала, что ей придётся работать с этими людьми. Она знала хинди— выбрала этот язык в качестве второго в университете, да и родственницы, пока обе были рядом физически и психически, часто говорили на нём с девушкой — и очень даже хорошо для тех, кто не общается с другими носителями языка; ей была известна мифология, история, индуизм и другие религии, берущие свое начало на территории Индии. Амала никогда не отказывалась от своих истоков, интересовалась всем, что связано с её косвенной родиной. Но она так и не поняла, как правительство, как Роуз пришли к выводу, что её стоит пригласить участвовать в расследовании после несчастной смерти ранее приглашенного индолога. Действительно, как? Она ведь постороннее лицо, обычный прохожий, нечаянно замешанный в делах двенадцати. И даже не столь важно как шло расследование. Убийственный культ наказали, кого-то лишили влияния и богатств, кого-то посадили, кто-то потерял своё имя навсегда. Амрита посадили в психиатрическую больницу, когда эксперты подтвердили, что парень не в своём уме, хотя для совершения всех грязных дел и продумывал всё до малейших мелочей. Несмотря на то, что Амала и сама пришла к выводу, что с ней и её галлюцинациями что-то не так, что она не сходит с ума и природа смутных видений искусственная, специалисты подтвердили это, заключив, что для полного излечения от действия трав госпожи Чаухан ей нужен отдых и сильнодействующие успокоительные. К счастью, своим лечением девушка честно занялась, вернувшись домой. Кир продолжил ходить в школу, быстро забыв о всём плохом и говоря только, что в Индии ему понравилось, но в Британии поприятнее. Или привычнее. Сначала Киллиан звонил — интересовался, как там Амала, не нужно ли ей что-нибудь, спрашивал про успокоительные. Беспокоился. А потом пропал. Через какое-то время изнывающий от тоски, вперемешку с мучающей любовью, мозг начал рисовать в снах девушки его образ. Сначала расплывчато — только голос, только губы, только глаза. Потом чётко. Так чётко, что проснувшись Кхан тихо плакала, обнимая край одеяла и надеясь, что её разум возьмёт верх. Она чувствовала себя подростком, который впервые влюбился; рыдая из-за неозвученных чувств, сокрушаясь по безответной любви, вспоминая его чудесный образ из раза в раз, девушка всё больше уходила в работу, надеясь скрыться от всего этого. И ей действительно помогало. Магазинчик она открывала утром и закрывала после пяти, а за скульптуры бралась сразу же, как приходил нанятый продавец. Так происходило день изо дня. Так она мучила, убивала, забывала себя, чтобы отвязаться от мыслей о нём. Но вот Кхан сидит перед мраморным и морозным лицом такого далёкого любимого, смотрит в его бесцветные, но все ещё яркие глаза и надеется, что рука не дернется и воплощённый в жизни образ Лайтвуда, высеченный в камне, не превратится в кучку опустошающих осколков на полу. Ещё пару минут она лежит, потом садится, какое-то время вглядываясь куда-то в губы статуи. Грубые, но нежные, заманчивые, но недосягаемые, потерянные где-то среди тысяч и миллионов чужих губ. В студии душно: испарина с лица девушки не сходит даже после снятия маски, а от капелек пота на лице появляются светлые разводы. С улицы слышатся звуки города: проезжающие мимо дома машины, громкие разговоры и смех, где-то неподалёку играет воодушевляющая музыка из фургончика с мороженым. Но в этом крохотном мирке, которому Амала посвятила всю себя, в этой подвальной комнате, погруженной в полумрак, она не слышит ничего, кроме своего тихого, далёкого дыхания и мыслей о нём. Опять. В дверь слабо стучат. Девушка не сразу обращает на это внимание, продолжает сидеть на пыльном стуле, теряющаяся мыслями где-то в закоулках Лондона. В себя она приходит, когда железная поверхность колышет тишину студии из-за требовательных ударов, звук которых проходится по помещению пугающими волнами. Амала поднимается со своего места, тяжко вдыхая спёртый воздух через ноздри. Всё тело пронзает тянущая боль, но, пересилив себя, Кхан идёт в сторону двери, уже представляя, как прибьет брата, что тот отвлёк её — у них была договоренность, что до девяти вечера он не суётся к сестре, а дальше — как пойдёт. Девушка дёргает ручку, напрягая все мышцы рук, чтобы открыть незваному гостю. А на пороге он. Киллиан. Стоит, смотрит своими невероятными серыми глазами на Амалу. От этого взгляда исходит леденящий душу мороз, но это — особенный взгляд. В нём спрятана вся нежность, вся забота, которую может позволить себе показать собранный и холодный Лайтвуд. Они смотрят друг на друга так долго, что, кажется, уже никогда не двинутся с места, так и закаменеют, станут очередными статуями в этой студии. Они ведут немой диалог через глаза друг друга: кричат, спорят, негодуют; Киллиан тихо извиняется, Амала громко рыдает. Но они продолжают молчать. Счёт шёл не на секунды, а на мгновения: раз — Лайтвуд пересекает порог студии; два — Кхан движется в его сторону, преодолевая и время, и такое огромное расстояние, разделившее их; три — они встречаются глазами; четыре — их губы соприкасаются; пять — Киллиан и Амала в миг проходят все возможные препятствия между ними, сливаются в одно и любят в этот момент одинаково — жарко, пыльно, с желанием, безмолвно, но так громко. Они любят.«Touch me with a kiss, feel me on your lips
'Cause this is where I want to be
Where it's so sweet and heavenly»**