«𝐋𝐨𝐯𝐞 𝐢𝐬 𝐈𝐦𝐦𝐨𝐫𝐭𝐚𝐥» - сборник драбблов

Метки — влюбленность, 16 век, османская империя, ER, флафф. 1537 год Зима пришла резко, казалось, её не ожидал вообще никто. Но она пришла, пусть это было удивлением для всех. И какая это была зима — снежные хлопья кружились, падали, извивались и таяли лишь когда опускались на землю. На ветках серебрились яркие искринки инея, что надолго остался там. Казалось, для привычных ярких и солнечных берегов черного моря, Стамбула, сердца Османской Империи, такая погода - ад, проникший на землю. И правда, люди удивленно переглядывались, бросали друг другу фразы недоумения и изумления. Даже дворец Топкапы, и тот замерзал, что говорить про обычных людей? Кто-то говорил, что подобными природными кошмарами Всевышний наказывает султана и его народ за казнь Ибрагима-паши, а кто-то напротив — что эта зима показывает время, когда покойный визирь был у власти и теперь, наконец, помучив народ, наступит долгожданная весна. Сам же падишах находился в походе, домыслы народа не слишком были ему известны. Как не было известно, и скорее всего никогда не станущее таковым, то, что происходило во дворце самого правителя и в его отсутствие и в нахождение его в столице… Камин горит, потрескивая горящими поленьями, но даже это не дает желанного тепла, заставляя рыжеволосую султаншу укутаться в теплые меха ещё сильнее. Она знает, что согреть её в любом случае могут лишь руки одного человека, той, кого рядом сейчас в любом случае нет и не будет. За окном идет снег, а книга подрагивает в побелевших от холода руках. Но та не придет, это точно. Уже поздний, глубокий вечер, должно быть, она давно спит, а даже если нет, Хатидже не отпустит её в такой холод на ночь глядя. Почему же так больно, а главное, почему так холодно? Особенно сейчас. Не только рукам, не только коже, но ещё и сердцу и душе. Корешок книги сжимается ещё сильнее и, наконец, тихий голос султанши немного хрипло произносит. — Растопите камин посильнее, закиньте дров, хоть что-нибудь. В комнате жить невозможно, не то, что спать. — она ещё сильнее зарывается в меховую накидку, представляя, что это не то самое согревающее «мягкое золото», а знакомые теплые руки, что с привычной легкостью и любовью касаются её плеч, рыжих волос, что вновь заставляют чувствовать себя словно весной — окутанной уже известной привязанностью друг к другу, бархатным пламенем, позволяющим согреться даже сейчас, в самые холодные дни. Это не был огонь из очага, безразличный, не радующий глаз. Нет, эти искринки теплились в уголках души, грея уже их. И сама Хасеки не заметила, как внутри при всех этих мыслях начал разгораться маленький, словно костерок, что не позволял замерзнуть ещё сильнее. Она прекрасно помнила их встречу, первую встречу. Казалось, это было всего пару месяцев назад, но за них прошло столько, что перед глазами промелькнула вечность. Да, именно, что вечность. Столько событий и чувств — озвученных и неозвученных, смерть главного врага и приезд теперь уже нового — врага собственного сердца, ради которого она не побоялась предать того, к кому испытывала, как казалось давным-давно, любовь. Ведь если сердце долго ломать и бить, оно перестанет любить. Рано или поздно перестанет. Но все же, если найдется тот человек, который его согреет? И вот тогда оно полюбит вновь, даже с большей силой, чем любило раньше, боясь отторжения и непринятия, но любя в сотню раз крепче и сильнее, боясь потерять уже имеющееся чувство. Рыжие волосы, яркие словно пламя, они рассыпаны по плечам, касаясь мягкого меха, что приятно касается шеи. Платье и само мягкое золото в то же время от холода совершенно не спасают, мрамор, из которого и построен этот величественный дворец, совершенно не прогревается. Как вдруг раздаются чьи-то незнакомые торопливые шаги, которые Хюррем слышит сразу же; в ночные часы они непривычны, неужели что-то случилось? За дверью раздаются голоса, даже и не разобрать, что они говорят. Вдруг раскрывается дверь и на пороге в поклоне застывает Назлы, тихо произнесшая. — Госпожа, там… Шах-султан пожаловала. Я пыталась её убедить, что уже довольно поздно, но она настаивает. И очень. Госпожа, что прикажете ей сказать? — Хасеки немного покачала головой, скрывая внутреннюю радость от торопливо произнесенного имени возлюбленной. Конечно она её пустит, да хоть в глубине ночи, в любое время, только бы быть рядом с ней, только бы увидеть её. Особенно сейчас, когда сердце трепещет только от одной мысли о ней. Молчание, затянувшееся на несколько минут, требовалось закончить. — Конечно, пусть войдет. — стараясь не говорить быстро и взволнованно, наконец, ответила девушка, ловя взглядом дверной проход, и моментально вскинула руку, приказывая всем слугам покинуть её комнаты. Назлы исчезает вместе с ними, и кажется, пара минут и султанша появится на её пороге. Наконец этот момент наступает — желанный, тот, о котором она думала весь вечер. Взгляд моментально касается фигуры, скрытой во мраке дверей. Та, казалось, так же замирает, смотря на нее, но уже в секунды, из рук выскальзывает книга, падая на пол, а сестра падишаха проскальзывает к ней. Непривычная, истинная улыбка расцветает на губах Шах-Хубан и она присаживается к рыжеволосой возлюбленной, одаривая ту задумчивым взглядом. — Как ты? — наконец выдает она. Немного поежившись от холода, она оглядела Хасеки взглядом и добавила чуть громче. — Хюррем, у тебя холодно как в склепе… О Аллах, в этом преимущество у маленьких покоев, их легче прогреть. — на лице черноволосой девушки проскальзывает столько эмоций, обычно подавляемых. Она сухо вздыхает и докасается до руки возлюбленной, вновь обеспокоенным голосом добавляя. — Да у тебя же руки ледяные, Хюррем, что ты удумала, заморозить себя насмерть? Султанша срывается с дивана, опускаясь перед одним из сундуков и наконец буквально вырывает из него шаль красного, словно закат, цвета. Возвращаясь, она вновь касается её запястья, поднимая, наверное, ошарашенную такой заботой, Хюррем. Теплые руки касаются плеч и спины, от чего с подмерзших губ срывается тонкий витьеватый пар. Шах вновь переводит взгляд на её глаза и усаживает на тахту совсем рядом с камином, параллельно расстегивая меховой воротник и набрасывая на ледяные плечи шаль. На губах расцветает обеспокоенная улыбка и оффициально золовка смотрит ей прямо в лицо, касаясь своими совершенно не холодными руками промерзших щек девушки. Огонь от камина хоть каплю теперь доносится, хотя, зная характер возлюбленной, та в любом случае сделает все, чтобы её отогреть. — подумать только, ещё и сидела у самого окна. А потом ещё заболеешь… — казалось, если Шах сейчас не остановить, она может продолжать до самого утра. — Вот что мне с тобой делать? Хюррем мягко улыбнулась и прошептала первые свои слова за этот вечер, обращенные к любимой. — Что ты тут делаешь? — Госпожа поворачивает голову, смотря прямо в глаза Хасеки, такие знакомые и пронизывающие. Казалось, только ради этих глаз она и живет — зеленых, с легким оттенком синего. Она готова любоваться ими вечно, только бы не выпустить её из своих объятий. — Зачем ты пришла? Ночь же… — Я не хотела оставлять тебя одну и… — мягкая улыбка трогает губы Шах-Хубан и она наконец отрывает ладони от принявших её тепло щек Хюррем и следующим движением просто обнимая ту. Девушка вконец расслабляется в руках любимой, закрывая глаза. Желанное тепло наступает быстро, и в теле и в душе. — Мне было одиноко. Как и тебе, видимо. Хатидже меня отпустила еле как. К счастью, я успела. А то бы замерзла бы ты насмерть, что бы я делала тогда без тебя? Смешок срывается с губ Хасеки, когда руки госпожи закрывают её собственные, отдавая им свою любовь и тепло. — Шах, я бы не замерзла. Ты ведь была бы со мной даже в моих мыслях… — сестра падишаха скептически приподнимает бровь, докасаясь знакомых рыжих волос, вдыхая их приятный благоухающий аромат. Она хочет продлить этот момент и продлить на всю оставшуюся вечность. Медленно поднимая взгляд, Хюррем докасается до её щеки своей рукой и целует столь желанные губы, о которых думала и мечтала столь долгое время. А за окном шел снег, извиваясь и превращаясь в воду только в самом конце пути. Он редко встречал преграды, моментально разрушаясь о них и касаясь крыш дворца. Босфор покрыт льдом от края до края, никакая лодка не пройдет. Деревья покрывал иней, а из огромных туч, нависших над дворцовым комлексом, тянулись тонкие ниточки снежинок. Они сверкали, отражались друг от друга в свете луны, пробивавшейся сквозь этот мрак. В одних покоях трещит горящее в камине дерево, а для двух девушек, сидящих в комнате, остального мира нет. Есть только они одни…