— С Алёнкой-то общаешься?
Саша мигом вспыхивает, но побарывает в себе что-то, глушит импульс вопрос этот язвительно прижечь и молчит. Сказать правду и самой с ней смириться, или солгать и вспомнить крайний, нет, всё-таки последний ответ на сторис («Красивые какие»), последний созвон, который даже, блин, не видео был, и последнее неловкое «пока» при прощании, ожидание встречи после которого слишком, слишком затянулось.
— Бывает.
Скорее, конечно, бывало, но лайки ведь считаются, правда? Лайки и поздравление с уже наступившим двадцать третьим, где Саша — не Саша, а праздничное Сашуль, будь счастлива, дорогая моя, любви тебе большой, сама понимаешь. Саша не читает час, а потом не отвечает два, не зная, как имя Алёнкино получше приуменьшить-приласкать по её, Алёнкиному, примеру, как слова подобрать, как неясную обиду не выдать и как сделать так, чтобы в сухое Сашино «спасибо» было вложено ровно столько, сколько требуется — ни больше ни меньше. Настоящее Сашино спасибо — это уделённое время, внимание, комфортная тишина и слушать полчаса без неуместных перебиваний, пока рядом истории льются. А не несколько тыков по раскладке, за которыми ничего, совсем ничего стоящего нет. Алёна Сашино спасибо лайкает горящим красным сердцем и больше в том месяце не пишет.
До этого — до этого было больше. Саша весь сезон в ответ на вопросы отмечается одними и теми же «хорошо» и «неплохо», копировать-вставить, лишь в ноябре позволив слишком окрытым «жду» и «очень» с первой попытки напечататься и отправиться прямо в руки к Алёне, у которой диалог, кажется, вечно открыт, и которая тут же в ответ двух рыжих стикерных котов присылает, по-котячески тыкающихся в друг друга крохотными носами. Через пару дней было то самое Сашкино последнее неловкое «пока», Алёнкины попытки Саше хвост подправить и шутки-шутки-шутки, от которых не отвыкнуть, даже если сообщения в диалоге появляются раз в год, а не в месяц.
— Короткую первую жалко твою. Мне понравилась, — Саша не видит, но слышит, как именно Алёна, сидящая позади, улыбается. — Секси.
Саше тоже нравилась, но выбора после перехода не было.
— Но сейчас тоже ничего, француженка такая прям.
— Ага.
— Молчишь сегодня, что-то, — Алёна хихикает и заплетает из Сашкиного низкого хвоста длиннющую косу, пользуясь своей главной привилегией, о которой давно догадалась. Саша хмыкает, голову чуть отводит и поудобнее утыкается затылком в сведённые колени сидящей на скамье Алёны, пока сама в позе лотоса смиренно ждёт, когда Алёна уже наиграется — до шоу всего ничего остаётся, а там совсем не до этого.
— Рассказывать нечего, всё пишу ведь.
— Ничего не пишешь.
Алёна разочарованно вздыхает и принимается косу Сашину распускать.
— Драгоценность, — Саша прикрывает глаза и слушает, практически не дыша. — Настоящая драгоценность, — пока Алёнины руки водят по плечам, спине, предплечьям, бережно прочёсывая Сашкины волосы по всем правилам: кончики-повыше-корни, пригладить сбившееся нечто на макушке, финальные штрихи по всей длине, бережно заправить выбившиеся пряди за ухо, размять затёкшие шею и плечи, не спросив разрешение, но ей и не надо. Посидеть в тишине минуту, будто уже прощальную.
— Спасибо, — Саша вскакивает, выхватывая расчёску из дружеских рук.
— Я ж всё испортила, ничего не заплела толком, — Алёнка весело прыскает и улыбается непонимающе, сверкая глазами. — Чего ты, за что спасибо-то?
Саша в ответ головой мотает, глупо улыбаясь и ничего не отвечая. Алёна взрослее и опытнее — это факт, хоть и разницы там меньше года. Саша просто всегда это чувствовала, во всех Алёнкиных вопросах, догадках и улыбках, во всех попытках Сашкин хвост подправить. Чувствовала даже тогда, когда между ними в общении яма была с большой олимпийский лёд, когда тренировки — лишь бы не вместе, хоть бы не с ней, боже, когда сообщение даже не отправить по глупости, ведь «пользователь внёс Вас в чёрный список». Глупости быстро прошли, улыбки Алёнкины остались, догадки появились у самой Саши.
— Давай, Сашуль, — Алёна после шоу к себе притягивает, обнимает и крепко-крепко сжимает Сашину ладонь, поглаживая Сашины подушечки пальцев перед тем, как отпустить на долгие месяцы. Целует в обе щеки, случайно оставляя лёгкий, почти незримый след от красной помады, блекнувший на фоне Сашиного румянца — морозно-ноябрьского и другого, Алёниного. — Пиши, хорошо?
— Хорошо.
Пишет Саша только в Красноярске. Точнее, отвечает на бурный поток Алёнкиных вопросов после неожиданного снятия, а потом принимает входящий вызов. Алёна не хихикает, не корит её, не спрашивает почти ничего, но как-то по-своему вытягивает нужное хитрыми словесными щипцами, и Саше приходится говорить, расшифровывать все те штампованные «хорошо» и «неплохо», скопившиеся за сезон: на опах — больно, в Сочи — обидно, в Самаре — всё вместе. Сейчас — бессмысленно. У Алёны ноль удивления в голосе, но явное, опытное понимание и сотни нужных слов, которые Саша про себя проговаривает и запоминает, которые Саше нужны. Алёна взрослее и опытнее — это факт. Не — ты всё сможешь, всё впереди, нужно стараться и работать, но — расслабься и отпусти, когда держать больше не можешь.
— Не отпущу, — Саша еле-еле выговаривает четыре слога. Температура после обеда спала, но легче не стало. — Ты же не отпускаешь, вон, делаешь что-то. Ищешь. Нашла, кажется.
— Это другой случай, — Алёна усмехается и молчит несколько секунд. — Тебя вот отпустила.
Саша сбрасывает и позже отписывается, что телефон сел. А потом температура снова, люди вокруг, отъезд, дела и шоу. Кошмар какой-то. Опаснее шуток Алёны только Алёнины не-шутки, доводящие до точки, где Саша уже не понимает, что правда, а что она сама по детской глупости надумала когда-то давно. В январе молчание стало ещё громче, в феврале Саша не сдержалась.
— С праздником вас, — звонит, конечно, не первая, но очень явно на желание намекает двумя сообщениями, отправленными ещё до обеда.
— Спасибо, Саш, — у Алёны голос будто немного болезненный. — Вас тоже.
— Спасибо.
Алёна снова много говорит, а Саша умело и с чувством слушает. Про Кубу, выбросы и подкруты, к которым Саша сама с недавних пор неравнодушна. Про подробности разные, иногда не самые приятные и очень для Сашки болезненные, про новые ногти, вчера только сделала, и желание в губы ещё ноль пять добавить. Саша не осуждает, конечно, но говорит, что ей и так в Алёне всё нравится. Алёна смеётся и отвечает, что знает это. Саше нечего на это сказать, у Саши опять как в Красноярске дрожат руки и перед глазами будто лампочки мигают, готовясь вот-вот потухнуть.
— Всё хорошо у тебя?
Алёна лукаво меняет тон, когда это нужно. Саша чувствует изменение за доли секунды, что бывает не всегда и не со всеми.
— Да.
— Во всём?
Тон вообще куда-то не туда уходит, и Саша глубоко вздыхает, понимая, что сейчас, перед шоу, говорить всё что хочется точно не следует.
— Во всём.
— Хорошо-хорошо, верю, не обижайся только.
Саша не обижается и рассказывает про новый показательный, который, вообще-то, ещё к че-эр был, но карта иначе выпала, а потом не было случая. Алёна скептически хмыкает и обещает, что глянет в свободную минуту. Вечером, уже почти ночью, отписывается Саше, что ничего так, живенько и смотрибельно, но «та короткая всё равно секси», и Саша тупо пялится в экран, не зная, что на это ответить, и дошла ли Алёнина не-шутка до той точки, когда Саша уже не знает, где правда.
23:44 Спасибо
23:44 Не за что, чего ты )
23:47 Позвоню тебе завтра оки??
23:50 Можно сейчас?
Саша пишет, не понимая чего ждать в ответ. Боится получить рыжих стикерных котов, «был(а) недавно», или не увидеть вообще ничего. Но на экране зелёным огоньком высвечивается входящий вызов, и Саша снова видит, как перед глазами мигают лампочки, которым осталось совсем чуть-чуть.
