Помните: каждый профессионал — это потерянный любитель.
Париж, 2005 год. Время уже перевалило за двенадцать, когда звонок в дверь заставил задремавшую Еву открыть глаза и в предвкушении прислушаться, как тётя мелкими торопливыми шагами стала спускаться по лестнице. — Лиза, кто это? — окликнул её Карим из комнаты. — Это может быть мой племянник, — отозвалась по-французски женщина, — Я тебе говорила. Ликующая улыбка озарила лицо Евы. Она не видела брата пять лет, с того момента, как через два года после смерти родителей, девочку удочерила младшая сестра отца и забрала с собой в Париж в 2000 году. Девушка подскочила с постели и прямо в пижаме побежала к лестнице. Ева застыла возле дверного проёма спальни и завороженно наблюдала, как улыбался тёте её брат, как она радостно целовала его щёки. Девушка уже хотела подбежать к лестнице, чтобы обнять Лёшу. — Пошла вон, — приказал по-французски Карим, самодовольно опираясь на дверной проём. — Волосатый козёл, — прошептала Ева на чистом русском, но поспешила удалиться обратно в комнату, закрыла дверь и принялась слушать, что происходит снаружи. Карим спрашивал, что здесь делает племянник Лизы, почему они не могли встретиться в кафе, тётя отвечала, что Лёша здесь всего на недельку. Мужчина отвечал, что не потерпит его присутствия, и молодой человек может оставаться только на одну ночь, а затем ушёл в гостиную. Тётя Лиза виновато объясняла ситуацию Лёше. В душе у Евы разливалось приятное тепло, когда она слышала родные интонации брата, его строгие, но бархатные ноты голоса. Он спрашивал о сожителе тёти, от его внимательного взгляда невозможно было утаить и следы побоев на её лице. Тётя Лиза уклончиво сменила тему и сказала следовать за ней в комнату. Тётя открыла дверь в спальню по соседству с комнатой его сестры, показывая, где Алексей мог бы обосноваться. — Как Ева? — спросил он, снимая куртку. — Ждала тебя весь день, минуты считала, — устало улыбнулась женщина. — У неё выпускной завтра в школе, говорю, ложись, а ни в какую. Семнадцать, а все равно упёртый ребёнок. — Я к ней, ладно? Тётя вновь улыбнулась и ушла в свою спальню. Стоило только Алексею приоткрыть дверь в комнату Евы, как она тут же заключила его в объятиях. — Чего не спишь, мелочь? — он крепче обнял сестру и поцеловал её щёку. — Не усну, пока тебя не увижу, — улыбнулась она, взглянув в уставшие, тёмные, погасшие глаза брата. — Ты изменился, Лёша. У тебя все хорошо? — Лучше всех, — ответил он ей, обращая внимание на наличие свежих ссадин и синяков на теле сестры. — Красоту он навёл тебе? — Он разрешает говорить только на французском, постоянно контролирует мою жизнь, а если я иду против него, бьёт и закрывает в комнате. — Трахал? — прямой вопрос, опережая все сказанное, был подобен раскату грома. До того уверенно ведущая себя девушка опустила глаза и замолчала. — Ева?.. — ласково позвал её Алексей, осознавая, что сам того не желая, попал в самую точку. Тон его был спокойным и располагающим, но глаза… Они были так холодны в тот момент, что становилось не по себе. Ева молчала, вспоминая, как грубые пальцы стискивали шею, оставляли следы на нежной коже, как разрывалось летнее ситцевое платье, а ненавистный голос приказывал не издавать ни звука. Смолин поклялся сам себе, что кивка её головы будет более чем достаточно, чтобы уничтожить Карима, стереть в порошок и развеять над морем. У неё не хватало сил признаться в домогательствах. Её молчание пугало молодого человека ещё больше. — Он не успел, — тихо вымолвила девушка. — Приставал, но не успел. Алексей отвёл взгляд, полный облегчения, а затем проницательно глянул на Еву, чтобы удостовериться, что она не лжёт ему. — Ты можешь сказать мне правду. — Это правда, — спокойно ответила девушка, не разрывая зрительного контакта. — Лёша, я хочу домой. К тебе, к Игорю. Я устала быть прислугой Карима, устала слышать стоны чужих женщин. Забери меня с собой, пожалуйста. — Заберу. Обещаю, — он обнял сестру со всей той нежностью, на которую только был способен. — Засыпай, я рядом с тобой побуду. Глубокой ночью Алексей присел на кровать рядом с Евой и вдруг почувствовал, как его сердце охватило чуждое, но такое неописуемое тепло. Ровное дыхание, опущенные длинные, чёрные ресницы. Смолин получше укрыл младшую сестру и аккуратно провёл ладонью по её тёмным, мягким волосам. Она никогда не считала брата истинным злом. Даже когда нож в его руках три раза порвал податливую плоть Карима на её глазах. Лёша был для Евы идеалом, на который хотелось равняться, подражать и бесконечно копировать. В её сознании, на сетчатке, на подкорке мозга, навсегда запечатлелся образ любимого брата, пусть на два года, но заменившего ей родителей, который при любых обстоятельствах всегда был с ней и за неё. Он умел печь блины на завтрак, заплетать ей в школу косички, учил её играть в шахматы и решать задачки по математике, красиво курил поздними вечерами, ругался матом на Игоря, когда тот хулиганил и плохо учился из-за свойственной ему лени. А пока пусть Ева спит, не подозревая, что завтра она умрёт. Что день выпускного станет для неё днём смерти, что рядом с ней сидит самое прекрасное в её понимании, и в то же время самое ужасное чудовище на свете.***
Смолин мог бы терпеть факт того, что Карим вообще живёт на этом свете, заставляет мыть посуду, требует жить по его правилам, провоцирует и ведёт себя как конченная мразь. В конце концов, никто не вынуждает тётю жить с этим ублюдком и терпеть его гнев, педантичность и неуважение по отношению к ней. Но когда дело касалось его сестры… Ева, его маленькая Ева, человек, который, безусловно, являлся основной составляющей светлой части его подгнивавшей души, создание, для которого он был не просто горячо-любимым братом, но и по совместительству и мамой, и папой, и няней, и подругой-сплетницей, которое видело в нем свой идеал и центр своей маленькой вселенной… Теперь, когда он, стоя на лестничной клетке, наблюдал за тем, как вернувшаяся поздним вечером с выпускного сестра выслушивала унижения Карима, он чувствовал, как зверь внутри него уже приготовился к финальному прыжку. — Salope! Où étais-tu? Je te déteste toi et ton frère! * Алексей не мог разобрать его слова. Он видел, как тот грубо схватил Еву за руки. Девушка не растерялась: она пнула мужчину, заставив того отшатнуться, но разозлила того ещё больше. — Tais-toi! Ferme ta bouche puante et n'ose pas me toucher! ** — крикнула она, а затем зажмурилась от жгучей пощечины. Тут же сильный удар в ребра сбил с ног и заставил согнуться пополам, вызвав крик боли. — Он уничтожит тебя, никогда не простит! — с горла вновь сорвался крик, когда носок ботинка оставил грязный след на солнечном сплетеньи. Карим свысока посмотрел на жертву, обернулся и зашагал вверх по лестнице. Однако торжество его было недолгим. Алексей появился на его пути совершенно неожиданно. Последняя капля, точка, грань. — Я никому. Ничего. Не прощаю, — три резких удара ножом заставили Карима, отрешенно глядя наверх, медленно опуститься на холодный пол. Алексей бросился к сестре. — Ты… убил его? — тихо вымолвила она дрожащими то ли от холода, то ли от боли, то ли от ужаса губами. Ответ был слишком очевиден для того, чтобы продолжать его ожидать, отрешённо глядя в пространство. Горло сдавил ком, и Ева затряслась в отчаянном плаче и непрекращающихся всхлипах, болью отдававшихся в грудной клетке. — Тише, тише, кончилось все, — успокаивающе шептал сестре Алексей, поднимая её на руки. Она видела только как платье нежно-голубого цвета местами обрело кроваво-алый оттенок, видела пустой, жуткий взгляд мёртвого Карима, который, казалось, навсегда запечатлелся в её памяти. Она никогда не считала брата истинным злом.