Талисман

«Логово Сиреневого Крысуна. Не стучать. Не входить.»

      Возле двери десятой спальни, облокотившись спиной о дверной косяк, задумчиво стоял высокий, крепкий старшеклассник. Фигура его была худосочная, но статная, а крепкие, широко расправленные плечи и загорелые жилистые руки производили впечатление сильного, уверенного в себе человека. Он таким и был; но силы духа ему порой не хватало, особенно учитывая его авторитет и дальнейшие грандиозные планы. Он был красив, влиятелен и харизматичен, но иногда брал на себя так много, что почти не справлялся в одиночку. И сейчас — тоже. Череп обдумывал те слова, которые он скажет обитателю комнаты и не решался войти. Не из благоговейного страха перед Седым, а потому, что сомневался, правильно ли поступает.       У Мавра никогда не было никаких талисманов и амулетов. Свою власть этот некрасивый, опухший утопленник получил без всяких заклинаний и приворотов. Мавр сам по себе был колдуном и не нуждался в каких либо тому подтверждениях. Он был как Седой, но хуже. Магия его была конечно не черная, но и далеко не белая; Мавр умел замораживать до костей одним только взглядом белесых рыбьих глаз, умел околдовывать глухим, скрипучим голосом мертвеца. Тот, кто попадал под его чары, скоро так или иначе переходил на его сторону, оставив пустовать еще один матрас или кровать в какой-нибудь из комнат Черепа. И Черепа это злило. Пугало. Он и сам не раз чувствовал себя неуютно под неживым взглядом Мавра, когда приходилось вести переговоры с неприятелем, и знал, что другие острее чувствуют это влияние. Еще он знал, что Мавр был жесток и тщеславен. Если у Черепа были равные права со всеми его людьми, то у Мавра была целая свита, в сопровождении которой он выезжал во двор, и прислуга в виде некоторых из ходячих младших, которых он за мельчайшие провинности бил ремнем по рукам. Мавра мало кто любил, но почти все боялись. Никто из Черепистов не знал, на что на самом деле был способен Мавр, и большинство Маврийцев не знали тоже — в том числе и Ведьма.       Но ради Ведьмы, вообще-то, все и затевалось. Ради того, чтобы им с Черепом не таиться, передавая друг другу записки через Слепого и Кузнечика, и ради того, чтобы благодаря Ведьме перевес был на стороне Черепистов.       Сам Череп в делах магических и тонких не разбирался. Очень хотелось, конечно, но не получалось. Он был харизматиком, а не колдуном, и на его стороне находились вдохновленные, а не околдованные. Честно ли это было? Череп не знал. И не знал, стоит ли связываться с колдовством, чтобы вызволить Ведьму. Она была достаточно сильна, чтобы освободиться от абсолютного влияния Лилового Чудовища, но сама уйти к Черепу — не могла.       «В конце концов кто, как не Белый Колдун, укажет мне правильный путь?» — спросил себя Череп, отклеиваясь от косяка. И, в который раз невольно прочитав извечное «Не стучать. Не входить», постучал и вошел.       Седой сидел, как и всегда, на своем полосатом матрасе. В полутьме комнаты, освещаемый лишь тусклым светом от аквариума. Парализованные колени его были укрыты белым пушистым пледом, на который колдун то и дело стряхивал пепел с тлеющего кончика сигареты. На полу за спиной — мерно гудящий аквариум с рыбками, еле слышное журчание воды. На небольшом столике возле матраса — коробка с амулетами, блюдца с бутербродами, ореховой скорлупой и апельсиновой кожурой, винные пятна и бутылки — одни пустые, в других окурки, третьи используются как подсвечники и закапаны парафином до невозможности. И глаза цвета вина в седых ресницах, и седые колтуны, и грязные ногти, и губы в болячках, и устало-вопросительный взгляд вместо приветствия — все как всегда. В десятой спальне испокон веков не меняется ничего и никогда.       Собравшись с мыслями, Череп подходит к Седому. Садиться не хочется — пол не блещет чистотой — и он просто наклоняется, чтобы их с Седым лица были на одном уровне. Буквально нависает над колдуном, как скала. Седого это не смущает; он лишь тушит окурок о стенку аквариума и вопросительно поднимает бровь в знак того, что готов слушать. — Мне нужен талисман. Самый сильный и самый лучший.       Голос, высокий и резкий, режет слух привыкшему к тишине Седому. Он раздражает, этот голос — своей самоуверенностью, наглостью и дерзостью. Колдун зажимает в пальцах сигарету и долго смотрит исподлобья на вошедшего. Потный и нахмуренный, над ним нависает Череп. — Чего-то ты нервный, — наконец хрипит Седой. Голос у него, как у пропойцы с десятилетним стажем. — Давай-ка присядь и все по порядку. Времени достаточно. Пол тут, конечно, не очень чистый, но можешь взять себе подушку, если брезгуешь.       Читает мысли. Впрочем, тоже как и всегда. Череп садится на валяющуюся рядом подушку и скрещивает ноги по-турецки. Седой наливает ему в крохотную чайную чашечку из большой зеленой бутылки, нарезает колбасу и хлеб для бутербродов, стряхивает мусор со стола — все эти махинации, скорее всего, чтобы Череп не думал, что сможет отделаться коротким «мне нужен талисман» — еще раз закуривает и только тогда продолжает беседу: — Ну давай, рассказывай. Зачем тебе талисман? Я ведь их просто так не делаю, учти. Сомневаешься в своих силах, или просто хочешь побегать в новой модной побрякушке, как все? — Сомневаюсь в своих силах, да, — кивает Череп, отпивая глоток из чашечки. — Вернее, я почти уверен, что их не хватит. Это… Ради одного человека, если ты понимаешь, о чем я. — Ради одного человека? — удивляется Седой. Прокручивает что-то в голове, а когда вспоминает, морщит нос, выражая какую-то непонятную Черепу эмоцию. — А, вспомнил. Ради той черноглазой цыганочки в шляпе, да? — Ведьма, — Череп сердится, но старается не подавать виду. — Ее зовут Ведьма. — Да мне насрать, — отмахивается Седой. — Как там кого зовут.       Он придвигает к себе коробку и начинает в ней рыться, шурша, стуча и звеня всем ее содержимым. Череп успокаивается: долгой беседы с выяснением всех обстоятельств и чувств удалось избежать. Несмотря на всю свою проницательность, Седой редко интересуется происходящим в доме, поэтому многое ему приходиться рассказывать, как совершенно непросвещённому. — А зачем она тебе? — вдруг спрашивает Седой, отрываясь от коробки. Смотрит очень заинтересованно. — Что — она? — Череп вздрагивает от неожиданности. — Кто? — Да Ведьма твоя, — объясняет Седой. — Девчонка эта. Влюбился в нее, небось? Вот и нервничаешь. Влюбленные — они всегда нервничают. Вообще любовь — штука страшная. Покоя с этой любовью ты не жди. Только… только нервничать будешь, пока влюблен. — Ясно, — вздыхает Череп. — Но там не любовь, правда. Это деловое соглашение. Она нам нужна. Она многое знает. В конце концов, она ворожить умеет.       Седой снова морщит нос: — Звучишь очень неубедительно. Врешь. Если б тебе ворожея была нужна, ты б меня попросил. Если б тебе правда было все это нужно, ты б меня попросил. Но тебе нужна не ворожба и не информация как таковая. Ты влюбился, и совершенно зря. Я бы понял, если б в кого из наших, но ты… в девочку из Маврийцев! Понять не могу. Талисмана не дам, извини. Мало ли, к чему это все приведет. — К чему, по-твоему, это может привести? Что ты все себе придумываешь? — спрашивает Череп зло, грохая маленькой чашечкой об стол. — Да много к чему, если честно, — сердито отвечает Седой. — Для начала к тому, что ты скажешь мне неправду насчет своих мотивов. И это, знаешь ли, довольно обидно, хотя это понять я могу. Потом ты убедишься в своих силах и спасешь принцессу из лап Лилового Чудовища; полюбишь ее еще больше; она станет тебе ворожить и гадать, готовить отвары от головной боли, отводить кошмары. Разнежит. Избалует. Ты привыкнешь к такой жизни и расслабишься. А если расслабишься и потеряешь хватку, то все, считай, пропало. Понимаешь? И даже если ее совесть совершенно чиста, даже если она искренне тебя любит и не собирается тобой пользоваться, такая вот расслабленная жизнь тебе на пользу не пойдет. И как ты себе представляешь двух колдунов в своей свите? Думаешь, мы уживемся вместе?       Череп моргает и жует бутерброд, не зная, что ответить и что делать дальше. Седой, не переставая укоризненно на Черепа смотреть, отправляет в рот три куска колбасы и принимается ковырять прыщ на подбородке. — Постой, — вдруг подскакивает Череп. — Погоди, как ты сказал? Уживемся? Ты что, ревнуешь?       Седой снова смотрит на него снизу вверх и криво, безрадостно улыбается. — Быть единственным придворным колдуном при знатном сильном короле — большая честь, — говорит он тихо. — А когда король выбирает себе в королевы ведьму — колдун становится не нужен.       Колдун становится не нужен. По-прежнему живет при дворе, но чувствует себя бесполезным и покинутым своим королем. А потому начинает подстрекать короля против королевы. Череп смотрит на Седого ошарашенно. Он и представить себе не мог, что Седой способен думать о таком. Что он умеет чувствовать что-то, кроме равнодушия или раздражения. Что нуждается в том, чтобы быть нужным, и не просто кому-то, а ему, Черепу. — А со мной никто больше не общается, — объясняет Седой, снова читая мысли, и кривит грустную улыбку. — Тебе одному на меня не насрать, представляешь? Даже как-то обидно. А еще неприятнее будет, если и ты про меня забудешь. Не считая твоих визитов, сюда мало кто ходит.       Но знаешь что… я тебя переубедить не смогу. Черт. Вот черт.       Он медленно стаскивает с колен плед, переворачивается — почти падает — и подползает ближе к аквариуму, двигаясь очень скованно вне своего матраса. Откуда-то сзади достает маленький черепок на плотном шнурке, садится, опираясь на руки, и подзывает Черепа. Череп подходит тоже и садится перед Седым на колени, склоняя голову, словно человек, которого вот-вот должны посвятить в рыцари. Седой надевает на него амулет и придирчиво разглядывает. Тревожно вздыхает и аккуратно поправляет черепок ногтями. — Как влитой, — выдыхает наконец. — Будто для тебя делали. Это из Египта. Реликвия. Я сам носил, не понравилось. А вот на тебе идеально выглядит. То, что нужно. — Спасибо, Седой, — шепчет притихший Череп. Разглядывает черепок и боится вздохнуть. — Спасибо огромное. — На здоровье, Мой Король, — отвечает Седой. — Пусть служит тебе во благо.       А ты, повелитель, сделай ответную милость и не забывай меня никогда.