Ментол и мята

      Рома одиноко курит в окно, затягиваясь глубоко, до головокружения.       Он пьян. Однозначно. Поплывшим от алкоголя и очередной затяжки взглядом осматривает дома с потрескавшимися фасадными панелями, старым детским площадкам, где горки больше похожи на врата ада, задумывается: и как только детям разрешают там находиться? Скользит по обшарпанным крышам пятиэтажек, что едва видны из окна чьей-то хаты.       Куда его, к слову, любезно вытащил Вадим под предлогом, что тот уже женится скоро на книжках своих. И правда, у Ромы совсем скоро сессия. Об этом напоминают только повсюду увешанные гирляндами, мишурой и прочей новогодней ерундой елки и дороги, и вовсе не снежные, а смешанные с тонной грязи. Кажется, ее там больше, чем самого снега. Она медленно пожирает белоснежные дороги, оставляя слякоть и желание повеситься, ибо мыть свою обувь после каждого выхода на улицу – дело неприятное.       Рома думает, помногу размышляя и философствуя в гордом одиночестве. Серые многоэтажки скрашивают его пребывание здесь. Возможно, действие алкоголя или его больная фантазия романтизирует все происходящее. Плевать.       В очередной раз Мокривский подносит сигарету к губам, но не делает затяжку. Будто задумался, оперевшись на старую деревянную раму окна, которая вот-вот рухнет вниз вместе с Ромой. Будто чего-то ждет. Может, кого-то?       Кажется, этот кто-то уже длительное время безмолвно наблюдает, подперев косяк дверной, глядит пронзительно. Даже при полумраке можно разглядеть эти почти темные глазищи. Мокривский не поворачивается, но чувствует на себе пламенный взгляд очей, чувствует, как его легкая ветровка, а затем и футболка прожигаются таинственным незнакомцем.       Парень подходит ближе, не желая больше скрывать присутствие, хотя и до сего момента это не требовалось, светловолосый был чересчур погружен в себя. Невооруженным взглядом можно сказать о незаинтересованности Ромы в окружающем его мире, где в соседней комнате уже начали плотские утехи нахуярившиеся малолетки. А он не такой. Весь такой правильный стоит и дымит на чужой квартире, на окраине Москвы, вместо заучивания билетов. Успеет еще, думает он, и хмыкает, понимая, что нихуя он делать не будет после такой пьянки. Максимум до фильтра с холодной водой дойдет, и то вряд ли.       А незнакомец все ближе, Рома пропускает тот момент, когда чужое плечо греет его собственное. Да, зимой носить совсем тонкую куртку глупо. Будучи нетрезвым Рома неосознанно тянется к теплу, почти наваливаясь на рядом стоящего. Тот отшатывается, но крепко стоит на своих двух.              - Ты пьян?       Только сейчас Рома поворачивает голову и видит обеспокоенные карие очи, глядящие на него, зрачки расширены, кажется, этот парень тоже не в адеквате. Они пялятся секунд десять, пока некто в теплой куртке не улыбается широко и тянет руку в знак приветствия. Теперь он кажется веселым, а не таким мрачным, как тогда, минут пять назад. Нет. Сколько уже прошло времени? Неважно до тех пор, пока его горячая рука не касается дрожащей Роминой, который смотрит ошеломленно.              - Коля, - представляется наконец он.              Сначала Мокривский не понял, что он него требует Коля. В мыслях смакует имя, на языке ощущая не только сигаретный осадок, а что-то скорее ментоловое, с остатками дорогого одеколона, тянет согласные, как потянул бы крашеные волосы этого красивого Коли. Рома вдруг понимает, что не в ту сторону его мысли тянут, дурное сознание становиться сильнее при градусе, побороть его кажется невозможным.              - Роман, - с вопросительной интонацией, потому что глядя на острые черты лица, четкие тени, что так видны при свете зимней луны, сбивают с толку, не дают нормально мыслить. Он красив.              - Что ты, не надо так официально, - смеется, или Роме кажется, укрывает свою белую улыбку рукой, хихикает едва звучно.              Это заставляет заторможенного Мокрицу чуть улыбнуться, краешками губ, незаметно, зато сердце делает кульбит, по ощущениям. Слишком часто для спокойного Ромы оно бьется. Его улыбка крышеснона, вновь думает. Вновь залипает на серые панельки, буравя круглосуточный магазин с горящей вывеской, тлеющею никотиновую палочку приближает к лицу, делая глубокую затяжку, по самые легкие, затем медленно, с наслаждением выдыхает сигаретный дым вместе с паром от холода.       Некоторое время спустя Мокрица выбрасывает с окна бычок, обессиленно опуская руки, глядит куда-то вдаль, пока Лебедев не подхватывает его за талию, своими горячими руками. Ощущается через куртку и футболку. Как теплые подушечки врезаются в заледенелую светлую кожу под одеждой.       Во взгляде Мокривского видно явное удивление, однако сопротивления он выражает, лишь стоя и тупо смотря на Колю. Руки его увиты голубоватыми венами, покоятся они на талии парня, который с каждой секундой становится на сантиметр ближе к чужой теплой коже. На щеке чувствуется чужое дыхание, такое приятное, такое правильное. Рома втягивает носом аромат ментола, кажется, его пьянит больше, чем от спиртного. А оно сегодня особенно крепкое.              Обоже-боже-боже, как же он близко.              Взгляд голубых глаз врезается в победно смотрящие карие.              Рома не выдерживает и сам целует желанные губы. Коля на это не сопротивляется, а лишь прикрывает свои невероятные глаза, давая возможность парню руководить процессом, покорно раскрывает губы. Ощущения почти волшебные, будто Рома наконец достал ту самую яркую звезду с неба, стоя на одних носочках, при тусклом свете луны.       Язык исследует мягкие стенки чужого рта, очерчивая ровный ряд зубов, задев губы, потрескавшиеся на морозе. Мокрица выдыхает тяжело от острых ощущений, подхватывая своего нового знакомого за волосы. Он выше. Но это совсем не мешает Колю брать за высветленные волосы, пока он шипит, оттягивать их, наматывать на палец, чувствуя, как оголенную кожу холодит перед открытым окном, и жарит, как печка самая настоящая от рук Колиных.       Поцелуи в начале медленные, аккуратные, будто Рома почву прощупывает, но сейчас срывается, его ведет от эмоций переполняющих. В поцелуях Лебедев хорош. Хорош настолько, что у Мокрицы колени ломает от движений языка, то, как он вылизывает его рот, трогает выше, задирая совсем легкую футболку, меж пальцев зажимает соски. Рома плавится, перед его глазами летают разноцветные круги, а в голове пусто. Лишь его руки и его губы, медленно кусающие шею, смакующие появляющееся следы зубов. Боль отрезвляет, но ненадолго, а до тех пор, пока Коля снова не целует в губы, языком лижет нижнюю, затем верхнюю. В бедро тычется чужое возбуждение.              - Пойдем в комнату, здесь холодно,- хватает Рому за запястье и куда-то тянет, видимо, в другую комнату.       Во мраке Мокрица плохо ориентируется, доверившись Лебедеву, переставляет ноги, топая за ним. Казалось, они идут вечно, по странным коридорам, напоминающих лабиринты.       В помещении отказывается очень тепло. На контрасте с открытым окном, думает Рома. Но не успевает, ведь его валят на кровать и стягивают куртку, оголяют живот, одновременно целуя шею, вылизывая ее. Голову кружит, он откидывает ее назад, оставив себя Коле, который не медлит.              Рома просто-напросто пропускает отрезок времени, когда остается в одних боксерах, слишком приятные ощущения заполняют голову, вытесняют беспокойства и тревоги.       Слишком горячие пальцы оглаживают тазобедренные выпирающие косточки, Рома дышит прерывисто, когда они поддевают резинку трусов и вниз утягивают, показывая блядскую дорожку, к которой Коля припадает губами. Мокрица смотрит вниз и жалеет, потому что вид этого красивого мудака еще больше выводит из колеи, взгляд вновь плывет, как и сознание бедного Ромы. Ему приятно. До безумия.       Сейчас, выдыхая сквозь зубы, стараясь быть тише, Рома сходит с ума, пока Коля ласкает языком изворотливым головку. Когда он успел? Мокрица потерял счет времени, сейчас ему плевать, сейчас ему похуй, кого вырубило первым, где Вадим, который так рвался сюда, ему глубоко насрать на сессию, ведь в данный момент это все неважно. Важны лишь пальцы, путающиеся в его собственной отросшей челке, поцелуи на головке и горячее дыхание на щеке и в шею, и как у него получается быть таким внимательным, не пропуская ни один участок чувствительной кожи, невероятен. Коля невероятен.       Лебедев аккуратно, скрыв зубы, посасывает головку, как сладкий леденец. Его самого прет. От парня под ним. Он извивается, громко дышит, скулит сладко, бедрами поддаваясь. Непонятно откуда у этого очаровашки в руках оказывается открытая пачка презервативов и смазка с мятой. Ментол и мята. У этого парня определенно есть вкус.       Пальцы непослушные от возбуждения Коля макает в смазку, что вытекла из незакрытого бутылька, но этого мало и он скользкими руками выдавливает побольше, наконец приближаясь к Роме, что послушно ждал действий. Не в силах ожидать Коля подтягивает парня за бедра к себе и начинает надрачивать член, грея смазку пальцами, что в скором времени приставляет к раскрывающейся и жаждущей дырочке.       Рома в недоумении смотрит. Ему никогда пальцы в жопу не совали, поэтому сердце неожиданно быстро бьется, говоря о том, как же Роме хорошо. Это ненормально.              Лебедев входит на одну фалангу, мягко сгибая пальцы, будучи пьяным боится причинить вред. Мальчик понравился ему. Именно поэтому сейчас он выцеловывает впалый живот, трогает член, доводя Рому до звездочек перед еле голубыми омутами. Он хватает простыню и зажимает до побеления костяшек, закатывая глаза от наслаждения. Тем временем Коля разводит пальцы, находящиеся внутри, давит на тугие стенки, разрабатывая, когда же Мокрица бьется в конвульсиях, не в силах совладать с удовольствием.                     — Кажется, ты готов,– трахая расслабленную дырку и целуя смазано в скулу. От такого контраста Роме еще больше хочется кончить. Кончить от его рук.              Маленький фольгированный квадратик не хочет поддаваться ни голодным любовникам, ни пальцам в смазке. Скользко и неприятно. Презерватив наконец рвётся от зуб кареглазого. Мокрица выдыхает с облегчением, падая на подушку и расслабляя мышцы, прикрывает глаза.              Коля трогает. Трогает властно, но Рома готов поддаться и поддается, растворяясь в запахе мяты и плавящих пальцах.        В его руках Рома сливочное масло, таящее под раскалённым ножом, растекается по матрасу, в то время Лебедев аккуратно приставляет головку к отверстию, водит вокруг, издевается, кусая нежную кожу, которая вмиг проявляет все цвета гематом, буквально заставляет плыть по течению эмоций, захлебываясь.       Член чуть входит, точно по миллиметру погружаясь во внутрь. Внутри Ромы тепло. Даже горячо. И Коля сам еле держится, чтоб не засадить по самые яйца, вбивая в старый дряхлый матрас. Но вместо этого он ласково целует приоткрытые губы, что припухли от длительных поцелуев, они истерзаны и почти прокушены самим Ромой, ибо трудно сдерживать рвущиеся наружу стоны и всхлипы. На этом Лебедев не останавливается, часто глядит на лицо напротив, высматривает любые изменения, любое напряжение мышц, старается, действительно старается доставить парню удовольствие. И у него это отлично получается, потому Рома уже надрывно всхлипывает и насаживается глубже, все также моргая дрожащими светлыми ресницами.              Пальцы на ногах позорно выдают его положение, боже, как же все-таки ахуенно.       Коля начинает поступательные движения, беря за талию, любовно притягивая к себе. Еще ни с кем он так не обращался. Этот парень исключение. Он прекрасен.       Прекрасен, когда насаживается на толстый член и закатывает свои глазки невероятные, сжимает Колю внутри, от чего у него самого все плывет. Прекрасен, сплетая пальцы в крепкий замок, издавая стоны негромкие. Прекрасен, царапая чуть отросшими ногтями спину чужую, оставляет метки, целует мокро, что кончить хочется скорее.       Лебедев вбивается в податливое тело, языком лижет ключицы, кусает соски вставшие, пока мальчик стонет почти открыто, не стесняясь, оголяется и отдается. Целиком и полностью. Роме безумно нравится ощущение заполненности, он банально тащится от страстных толчков внутри, мозг давно отключен, давая возможность управлять животным инстинктам, с каждым разом двигая бедрами с большей амплитудой и трахая глубже, сильнее. Этот член так приятно раздвигает собственные стенки, что всхлипы еле сдержать можно, остается только смотреть в глаза Коле. Его Коле. Глаза выражают полный восторг, темные очи пожирают Рому, но он совсем не против, хоронит себя заживо, насаживаясь по основание и глядя на Лебедева почти безумно.       Когда Коля в последний раз толкается глубоко в жар чужого тела, Мокрица не выдерживает, кончая горячо со стоном высоким. Обессиленно падает на матрас, загребая Лебедева в объятья свои, целует плечо любовно и, кажется, засыпает. Коле хочется остаться с ним. Не потому, что секс с ним был ахуенен, а потому, насколько быстро бьется его сердце от нежных прикосновений. Давно он такого не чувствовал.