На самом дне души

Макс прилетал в Лос-Анджелес вечером. Несколько часов играл с Майклом, пока тот не отправлялся спать, потом работал в ноутбуке, сидя на диване в гостиной, дальше пил кофе, дремал несколько часов, не раздеваясь, на том же диване, а рано утром первым рейсом убирался обратно в Нью-Йорк. Джесс не знала, что из этого бесило ее больше всего. Терапевт повторяла, что злость — нормальное человеческое чувство, и не надо его душить. Джесс опасалась, что, если не будет душить злость — задушит в конце концов бывшего мужа. Она снова начала курить, хотя бросила еще до рождения Майкла. Уходила на веранду и стояла там, вяло потягивая сигарету, пока со второго этаже не переставали доноситься звуки радостной возни. Потом, как воровка в собственном доме, кралась в спальню. Сегодня не успела. Макс спустился вниз, включил кофеварку, запах ментоловой сигареты смешался с запахом корицы. — Не спишь? — Макс высунулся в распахнутое кухонное окно. Кружку свою поставил на подоконник, даже глотка не сделал. — Как видишь… Говорить ей не хотелось. Они успели пройти этап взаимных обвинений и битья посуды. Обиды улеглись, бытовые проблемы забылись… Что между ними осталось? Джесс думала, что ничего. А потом случилось, что случилось, и она плакала у него в объятьях, потому что так было легче и спокойнее. — Майк умотался, — продолжил перечислять очевидное Макс. — Зубы уже на автопилоте чистил. Развалился, как морская звезда, только что ногами во сне не перебирает. Джесс затянулась, обстучала пепел в банку с водой. Все обманывала себя, что не курит, и ленилась купить пепельницу. — Спасибо, что разрешаешь с ним видеться, — сказал Макс. — Я ценю это. Очень. Спасибо. Как бы она могла не разрешить? Нет, могла бы, конечно, но наказала бы этим в первую очередь Майкла. А она ведь сама всегда обличала сумасшедших мамаш, которые тянут детей в разборки взрослых. — Ты помнишь, почему мы развелись? — Ты забыл? — разлепила она губы. — Помню, что жутко ссорились. Что ночевал на работе. Что начал пить… — И мало тебе этого? — Не могу вспомнить день, когда ты сказала, что уходишь. Я знаю, что это было, но… Белое пятно. Сигарета истлела до фильтра и обожгла пальцы. Она чертыхнулась, затушила, потянулась в пачку за следующей. — Ты принес в дом пистолет. Дожидаться Макса с войны было пыткой. По федеральным каналам об Ираке говорили скупо, интернет пестрил кадрами развороченных зданий, брошенной техники и голодных детей. Жены военнослужащих по цепочке передавали друг другу обрывки новостей, и радоваться там особо было нечему. Сам Макс писал редко и сухо, и это при его бесспорном литературном даре сильнее всего убеждало Джесс, что ему там очень плохо. Потом было сообщение из Министерства обороны, скорые сборы, дорога, госпиталь. У Макса в глазах была темнота. Он похудел, стал иначе двигаться и часто озирался по сторонам. Когда увидел ее, ничего не сказал, только обнял и поцеловал в макушку. Тогда казалось, самое страшное у них позади. — Я, должно быть, здорово тебя напугал… — Ты знаешь, что я не из пугливых. Но у нас ведь был Майкл! Макс вернулся с войны и поступил в колледж. Стал журналистом, принялся писать для крупных издательств. Машина, ипотека, кот. Когда Джесс узнала, что беременна, они оба плакали от счастья. Потом родился Майкл, а к Максу вернулись кошмары. — Я делал это ради него, — сказал он. — Ради него даже больше, чем для всех остальных людей. Хотел, чтобы наш сын рос в лучшем мире, чтобы ему не пришлось идти на войну ради образовательного кредита. Чтобы вообще никому больше не пришлось идти на войну. Он говорил это с таким жаром, словно даже сейчас хотел ей что-то доказать. Будто они не в разводе, и Джесс может быть не все равно! — Ему нужно было твое внимание. Чтобы было тепло и сухо, четырехразовое питание, много игрушек, хорошие друзья. Ему не нужно было, чтобы ты возвращался домой среди ночи. Побитый или в рваной одежде. Или не возвращался вовсе, и я под утро начинала обзванивать больницы и морги. Нам нужны были только твоя любовь и безопасность. — И я подвел вас, — склонил голову Макс. Впервые она услышала про Рыбку-бананку в каком-то телефонном разговоре. Макс расхаживал взад-вперед в своем кабинете и напряженно надиктовывал что-то в трубку. Лицо у него было бледное и злое. Он увидел Джесс через неплотно прикрытую дверь, сбился на полуслове и быстро попрощался. Потом объяснил, что это связано с новым его расследованием. Джесс не испугалась, у Макса было много расследований. Это вошло в их жизнь на пять лет. Иногда она шутила, что лучше бы Макс завел любовницу — та и то отнимала бы меньше времени и сил. Со временем стало нормой, если Макс срывался куда-нибудь по звонку, пропадал на несколько дней, возвращался усталый и хорошо, если не раненый. Заказов на статьи стало меньше, колонку в газете пришлось закрыть. Макс перестал улыбаться, не замечал ни ее, ни сына, вечно был занят своими мыслями. А потом принес домой пистолет и положил его в комод с бельем. Это стало последней каплей. — Да. — Она и не подумала спорить. — Ты нас подвел. — Хотел бы я все исправить… — сказал Макс. — И что бы ты сделал? Бросил бы свою рыбку? У него на лице отразилась мучительная борьба. — Если бы это значило, что я не приведу беду к нашему порогу… Джесс улыбнулась. Внутри у нее горечь мешалась с нежностью. — Ты знал бы, что тогда она придет на порог к кому-то другому, и не смог бы с этим жить. «И я бы не смогла», — решила про себя. Ей ведь тоже хотелось, чтобы Майкл вырос в совсем другом мире. — Слишком уж хорошо ты меня понимаешь, — хмыкнул Макс. — Ты, положа руку на сердце, в душевном устройстве прост, как табуретка. Видит бог, она хотела бы винить его за все случившееся. Хотела бы сказать, что, закрой он глаза и уши, их теплый хрустальный мирок никто бы не потревожил. Она училась не лгать себе. — Я нашел способ их прижать, Джесс, — сказал Макс. — Мы такое за последнее время нашли — закачаешься. Коррупция, незаконные эксперименты, заказные убийства, проституция. Такой клубок… Я зарою их всех, обещаю. Там не только погоны полетят. И когда все будет хорошо, я приду к вам. Как думаешь, мы могли бы попробовать заново? «Ты идиот, — хотела сказать Джесс. — Тебя убьют». Она все еще злилась на него, все еще хотела вернуть себе того Макса, что ушел от нее на войну, да так и не вернулся полностью. Она все еще боялась за него — если не как за мужа, то как за отца своего ребенка. И она все еще любила его. Самую малость, на самом дне души. Так глубоко, что даже не достанешь, чтобы выкинуть. — Думаю, не обязательно ждать для этого мифических хороших времен.