Хороший ассистент

— Господин фон Карма? Вот, возьмите, пожалуйста. Манфреду требуется некоторое время, что понять, что обращаются именно к нему. Ассистент Грегори Эджворта — имени не вспомнить, нет у Манфреда такой привычке - запоминать имена бесполезных людей, протягивает ему небольшой конверт плотно перевязанный бечевкой. И Манфред этот конверт зачем-то берет. От неожиданности, должно быть. Cегодня самый обычный, ничем не примечательный день — Манфред сдает в архив все документы по текущему делу (опять победа и опять с первой же речи) и передает все улики обратно в полицейское управление. В планах тоже ничего грандиозного — поужинать с детьми, почитать новости, заняться наконец поисками тренера по верховой езде для Франциски. Агентство по подбору персонала прислало уже троих, и ни один из них Манфреда не устраивает — видимо, пора разрывать контракт с этой шарашкиной конторой. И тут, словно черт из табакерки, перед ним выскакивает этот. Кудри как у девчонки, дурацкая полосатая майка, а котелок этот он на помойке нашел, да? Манфред никогда не позволил бы своему ассистенту вырядится таким образом. Если бы у него конечно возникло желание взять себе ассистента. Реймондом его вроде зовут. Или Ричардом? Ай, да как будто не наплевать. Манфред прожигает Реймонда-Ричарда тяжелым взглядом, и, так и не дождавшись каких-то комментариев, не выдерживает первым: — Как это понимать? Внутри конверта ощущается что-то тонкое и плотное. Письмо, записка, документ — что-то из этой серии. — Это теперь ваше,— невпопад отвечает Реймонд-Ричард. — А понимать вам ничего и не надо, господин фон Карма. Успеете еще. Улыбка на его лице кажется нарисованной. Или приклеенной. Слишком неподвижная и неестественная, словно у куклы. И испаряется он так же быстро как появился. Манфреда разбирает смех. Неужели этот шкет решил его шантажировать? Сам или с чьей-то подачи, неважно — еще не родился человек, способный сломать об колено кого-то из семьи фон Карма. У него и доказательств то нет — единственную улику Манфред носит в своем плече. А когда в лифте находят тело Эджворта никому не приходит в голову думать в его сторону. Даже наоборот. Кто-то не шибко обиженный умом пускает слух, что прокурор фон Карма взял единственный в своей карьере выходной, потому что был глубоко шокирован смертью коллеги. И Манфред этот слух с готовностью поддерживает. Он жертвует солидную сумму на похороны, он охотно рассказывает журналистам, что Грегори Эджворт был настоящим профессионалом, боролся за своего клиента до последнего, но справедливость все равно торжествует, дамы и господа (в отношении Манфреда — точно). Да что говорить — он даже забирает мальчишку. Поступок, которого Манфред сам от себя не ожидал. Все эти три месяца, что Эджворт-младший обитает под его крышей, он копается в себе и в конце концов приходит к выводу, что это все чувство вины. Не за выстрел, само собой — он бы с радостью разрядил в грудь Грегори всю обойму, а за то, что он, сам того не зная, оставил какого-то круглой сиротой. Была вроде бы тетя, кажется в Иллинойсе, но та сразу сказала, что не готова. Родственники бывают разные. Манфред много чего может об этом рассказать. Голос старшей дочери он последний раз слышал семь лет назад — и то по телефону. За конверт он берется только устроившись на заднем сидении служебной машины. И это не документ и не записка. Это фотография, цветная, но очень скверного качества — снимали явно на очень дешевую камеру. Грегори Эджворт на ней запечатлен в той самой комнате с пряничным замком, причем фотографирующий застал его врасплох. Взгляд слегка расфокусированный, губы плотно сжаты, будто он чем-то недоволен, воротник пальто немного примят. Манфред переворачивает снимок, рассчитывая обнаружить на обороте «Его кровь на твоих руках» или «Я все знаю». Да, глупо, да, наивно, да, как в старых шпионских фильмах, которые обожает Гант «ничего-то ты не смыслишь в эстетике нуара, Менни», но это по крайней мере хоть как-то прояснило бы ситуацию. Впрочем, какой логики он ждет от человека, который ест бумагу? Манфред медленно убирает фотографию обратно в конверт и после недолгих размышлений отправляет его в свой дипломат. У мальчишки уже есть один снимок где он с отцом и это как-ее-там-псиной. Хотя где одна, там и вторая — места на полке еще много. Никто не может сказать, что Манфред фон Карма плохо выполняет свои обязанности опекуна. * — Папа, а что это за мужчина был у тебя в кабинете вчера вечером? — спрашивает за ужином Франциска. Манфред отодвигает фужер с вином и оглядывается на дворецкого. Удивленно выгибает бровь и повторяет за ней, разве что с другой интонацией. — Что за мужчина был у меня в кабинете вчера вечером? Вчера он опять вернулся сегодня — в полвторого ночи, работа держала, а в отсутствие хозяина в особняк пропустят разве что действующего президента США ну или генерального прокурора округа Лос-Анжелес. Пропустили бы — после той ситуации с фальшивым протоколом вскрытия у Манфреда с Блейзом Дебестом холодная война. Одностороняя, но рано или поздно он поймет, что подставлять Манфреда было большой ошибкой. Горничная? Во-первых, миссис Копленд совершенно точно не мужчина, во-вторых Франциска отлично с ней знакома, в третьих она заканчивает уборку ровно в семнадцать — Манфреда отвлекает звук работающего пылесоса. — Сэр, вчера у вас не было гостей,— дворецкий лишь подтверждает очевидное. — И,— в его голосе прорывается что-то похожее на профессиональное негодование,— осмелюсь заметить, что я бы совершенно точно не позволил им пройти дальше гостиной. — Но я же видела,— Франциска с непреклонным видом скрещивает руки на груди. Майлз наклоняется к ней и что-то негромко говорят, но она лишь мотает головой. — Видела, видела, видела! Манфред хмурится — подобные розыгрыши это не к ней. Вор что ли забрался? Деньги и драгоценности само собой хранятся в банковском хранилище, но в кабинете, да и в других комнатах есть чем поживиться. Картины известных художников — подлинники, само собой, антикварный фарфор, который прадед привез из Китая, столовое серебро — тоже старинное из частной коллекции. Для фон Карм — просто безделицы, для эстетического удовольствия, а для людей попроще — целое состояние. Но и сигнализация, японская, сама лучшая, здесь не для красоты. И потом — окно открывается только снаружи, и там довольно хитрая система — не каждый домушник разберется. А сегодня оно было закрыто. — Почему ему можно, а нам с Майлзом нельзя? — не унимается Франциска. — Никому нельзя,— напоминает Манфред. Это рабочее место неприкосновенно. — Тебе показалась, принцесса. Винтажный манекен из черного дерева, на который он привык вешать пиджак и правда легко принять за мужской силуэт — особенно в сумерках. Манфред и сам пару раз совершал эту ошибку, чего говорить о ребенке? — А вот и не показалось,— Франциска обиженно прикусывает губу. Если она уверена в своей правоте ее не переубедить и не переспорить — сразу видно, чья кровь. — Я его уже видела. Это твой друг, папа? — Где видела, принцесса? — уточняет Манфред. На той неделе Гант затащил его на корейскую драму, где одна богатая семья сама того не подозревая приютила у себя в подвале какого-то бродягу. Манфреду еще казалось, что таких идиотов просто не бывает. Ему и сейчас так кажется. Но осторожность никогда не бывает лишней. В той драму все закончилось так себе — бродяга устроил пальбу на семейном празднике, и богатая семья лишилась одного ребенка. — Сейчас покажу,— Франциска выскакивает из-за стола — впервые на памяти Манфреда не спросив разрешения. Он качает головой. Пять лет — не рановато ли показывать характер. Приставку отобрать или что? Манфред не успевает взвесить все за и против — мешает полный возмущения вопль, доносящийся со второго этажа. — Майлз Ээээджворт! Я знаю, это ты все подстроил! У Майлза Эджворта есть одна почетная обязанность — быть виноватым во всем. Франциска взрывается обратно в столовую с лицом графини обнаружившей в своем будуаре дохлую крышу. Сейчас она — точная копия Манфреда, хотя праведное негодование на детском лице смотрится забавно. — Вот,— он протягивает ему Манфреду простую деревянную рамку и он уже знает, что увидит. Вернее, не знает. На фотографии — пряничный замок Делисии Сконс. Красивый, хоть сейчас на открытке. Можно разглядеть все детали, растрехклятых фей и даже едва заметное кровавое пятно на одной из солевых ламп. Раньше большую часть этого великолепия заслонял спиной Грегори Эджворт. А сейчас его на фотографии нет. Манфреду в первый раз за долгую и богатую на разные события жизнь хочется как следует протереть глаза — собственно, не будь здесь детей и дворецкого, он бы так и сделать. Вместо этого он моргает, медленно и два раза. И снова смотрит на фотографию. Замок никуда не делся. А Грегори Эджворт — не появился. — Знаете, сэр, — произносит Майлз Эджворт в гробовой тишине. — есть такие фотографии с которых через какое-то время исчезает изображение. Я такие видел в магазине розыгрышей. Еще есть чернила. Это чтобы подпись… — Ясно все. Ешь,— обрывает его Манфред. Как будто он не курсе где и зачем могут потребоваться эти чернила. А вот зачем мальчишке этот дурацкий розыгрыш — вопрос интересный. Одно слово — дурачок. Которому лучше не попадаться Манфреду на глаза — иначе будет жрать эту фотографию. * Первый раз Манфред видит его, когда заходит в комнату Майлза — чтобы проверить, где в очередной раз уснула Франциска. Он не одобряет ночевку в чужих постелях и надеется, что это не войдет у нее в привычку. Грегори Эджворт треплет между ушей радостно виляющего хвостом шпица, нежно целует в лоб спящего сына и оборачивается. Лицо у него слегка виноватое, словно он просит у Майлза прощения за то, что не может поцеловать его по настоящему. Карие глаза кажутся еще темнее, почти черными. На нем серый брючный костюм — не тот, в котором его положили в гроб, а другой - из лифта. Даже адвокатский значок на месте. Не хватает только кровавого пятна на рубашке и пулевого отверстия на отвороте пиджака. Он что-то говорит — губы беззвучно шевелятся, но Манфред не слышит ни слова, да и не то чтобы сильно стремится. Он бесшумно отступает в коридор, и закрывает дверь, борясь с искушением навалиться на нее всем телом. Вместо этого спускается в кабинет, наливает полный стакан бурбона, и выходит на крыльцо. Небо чистое и звездное, воздух теплый, пахнет зеленью, в траве кто-то стрекочет. Обычная летняя ночь в пригороде. Ноги у Манфреда ватные, сердце колотится как бешеное — так бывает, когда поскальзываешься на чем-то маслянистом, а в следующую секунду тебя догоняет мысль, что ты был близок к тому, чтобы раскроить череп. Манфред обводит взглядом молчащий сад. А может и упал. А может и раскроил. И лежит теперь где-нибудь в психушке. Манфред негромко смеется — и этот звук пугает его самого. Беспричинный смех, да еще и в одиночестве — еще один признак сумасшествия. Он делает два больших глотка, морщится — печень спасибо не скажет — и приказывает себе успокоиться. Это от нервов. В его жизни много стресса и очень много работы, а чего в ней действительно не хватает — это полноценного здорового сна. Ну и возраст конечно. Он следит за своим питанием, исправно посещает спортзал, но шестьдесят пять лет есть шестьдесят пять лет. Вот и мерещится всякое в темноте. У Манфреда почти получается себе в этом убедить, особенно после того как он просматривает записи с камер — благо они есть в каждой комнате. Манфред не верит в паранормальную материю, тонкие миры и гостей с того света, как не верит в то, что на свете найдется хоть один человек, который абсолютно ни в чем не виновен. Медиумы из Кураин — просто хитрые шарлатаны, не удивительно что пресса подняла полицию на смех за попытку привлечь к расследованию дела DL-6 этих ряженых. Эджворт мертв и похоронен, а что до фотографии — или там и правда фокус с исчезающим изображением или еще проще — снимков на самом деле было два и тот первый мальчишка где-то спрятал, после того как Франциска залила соком его учебник. Смешно. В суде Манфред за такие аргументы сожрал бы соперника вместе со значком. Но это первый раз, когда у него нет вариантов. Для полного успокоения не хватает только показаний это проклятущего ассистента — но тот больше не появляется в суде. Должно быть, не нашел дурака, согласного взять его в помощники или и вовсе решил сменить профессию. Манфреда это не особо огорчает — вряд ли тот скажет что-то новое, да и незачем показывать сопляку, что шутка почти удалась. Конец июня выдается просто сумасшедшим. На него валится сложное дело, ночная няня объявляет о своем увольнении — ничего необычного, просто замужество и переезд в другой город, но ведь этой безответственной дуре надо еще замену найти, новые соседи начинают дурить — ограда видите ли заступает на их территорию на целых полдюйма, но они связались не с тем человеком. Словом, Манфред забывает о своем ночном госте. Ровно до тех пор пока Грегори не появляется снова. * Проходит еще примерно неделя, прежде чем Манфред встречает его в своем кабинете. Грегори с сосредоточенным лицом перебивает документы на его столе, а закончив, по очереди выдвигает ящики, заглядывая в каждый. — Надо уметь проигрывать,— Манфред сам поражается как спокойно и буднично звучит его голос. Словно призрак мертвого соперника, решивший провести ревизию в его рабочих бумагах — это в порядке вещей. Грегори поднимает голову и сосредоточенно хмурится. Дверь мягко закрывается, словно отрезая их от остального мира. Манфред смотрит на Грегори, приподняв брови. — Джеффри Мастер совершил то убийство. Ты знаешь. Ты был там. Ты слышал его признание. Так чего ты хочешь теперь? — спрашивает он. Грегори качает головой. Его губы снова шевелятся —в этот раз Манфред даже силится что-то прочитать, но не выходит. — Да провались ты,— с досадой бросает он. Грегори никуда не проваливается, не втягивается в стену и не вылетает в окно. Просто Манфред опускает веки, а когда поднимает их снова видит перед собой пустой и сверкающий чистотой кабинет. В груди зреет крик. Да, он это сделал. Он прислал к Мастеру человека, который убедил его сделать то признание. Но он делал свою работу, а тот человек делал свою. Потому что убийцы, жаждущие покаяться в грехах как-то не выстраиваются в очередь к дверям прокуратуры. Манфред тяжело опускается в кресло и обхватывает голову руками. Ответ на свой вопрос он получает уже на следующий же день. * Первое что видит Манфред, переступив порог собственного дома — красные глаза миссис Копленд. — Что? — рявкает он, чувствуя как обрывается сердце. Франциска? — Ваша витрина, сэр,— дрожащим голосом отвечает она. — я к ней не прикасалась, сэр, она сама ... я еле отскочила. Манфред бросается в кабинет. Конечно, она не прикасалась. Он никому не доверяет ключи от оружейной витрины — коллекция, которую начал собирать еще отец стоит целое состояние, поэтому чистит ее специально приглашенный специалист. А сама витрина привинчена к стене железными болтами толщиной с палец. Чтобы вырвать их из бетона нужна нечеловеческая сила, и тем не менее именно это и произошло. Ковер усеян обломками дерева и осколками стекла, пистолеты неаккуратной кучей свалены на полу. Их барабаны пусты уже много лет — примерно с тех пор как Манфреду исполнилось четыре. Но он совершенно не удивляется, когда берет в руки Кольт-Браунинг» тысяча девятьсот одиннадцатого года, модель «Белый и Черный рыцарь», и обнаруживает там боевой патрон. Один. Ночью, разглядывая ползущие по потолку тени Манфред думает «Ну уж нет». Самоубийство — это для ничтожеств вроде жены того пристава на которого свалили смерть старшего Эджворта — Манфред слышал эта идиотка зачем-то полезла в петлю. О самом приставе тоже ни слуху не духу, но это и не важно. Важно то, что фон Кармы — из другого текста. Где-то в недрах особняка хлопает дверь. Мертвец вышел на прогулку. * Ничего не меняется. В смысле — ничего не меняется в лучшую сторону. В худшую — всегда пожалуйста. Грегори Эджворт теперь приходит еще и днем. Сидит на ступенях лестницы, с улыбкой наблюдая, как в прихожей Майлз стаскивает с собаки прогулочный комбинезон. Прогуливается по картинной галерее. Разглядывает книги в библиотеке. Пару раз Манфред натыкается на него в саду, один раз встречает в оранжерее - скоро здороваться начнут. Кроме шуток - он уже начинает думать о том, что если мертвый соперник не потащится за ним в суд, то в принципе с этим можно жить. Но все меняется, когда Франциска однажды просит: — Папа, можно я сегодня посплю с тобой? Это странное желание — она уже в три года заявила что она взрослая, но Манфред знает причину. — Почему не с этим? — уточняет он. Называть мальчишку по имени все никак не выходит. По крайней мере вслух. Франциска опускает глаза. — Там опять этот мужчина. Мне кажется, он теперь там живет. Он сказал, что не обидит меня. Что он всегда хотел маленькую дочку. Но я все равно боюсь. Манфреда накрывает ярость — аж кровь гудит в ушах. С ним этот… это существо могло делать все что угодно — ворошить бумаги, корчить рожи в темноте, вскрывать оружейную витрину, на хоть чечетку у него на голове танцевать. Но оно не смеет лезть к Франциске! Как это называется? Ты забрал моего ребенка, а я заберу твоего? Нет, так не сработает. Набирая номер своего семейного юриста он чувствует облечение. Да, такие дела рассматриваются от двух недель до месяца, с участием органов опеки, но ничего, у Манфреда есть нужные связи. Уже к выходным мальчишка вылетит отсюда пробкой — вместе со своей собакой и своим привидением. — Я передумал насчет усыновления,— отрывисто произносит Манфред, как только длинные гудки сменяются тишиной — Составьте исковое заявление и сбросьте мне на рабочую почту. Сегодня! В трубке что-то глухо щелкает, а потом раздается голос, который Манфред слышит хорошо если третий раз в своей жизни — и тем не менее его обладатель встает перед глазами как живой. Манфред сам не знает к чему здесь это "как". — Это плохая идея, господин фон Карма,— говорит Реймонд Шилдс,— Подумайте еще раз. — Он попадет в хороший приют. — с трудом выдавливает из себя Манфред. Даже наедине с самим собой ему противно опускаться до переговоров. —Предательство — это грех,— надзирательно произносит трубка,— Хотя вы уже нагрешили на свой персональный котел, так что в вашем случае без разницы. И все же — не рекомендую. В девять лет уже не так просто найти хорошую приемную семью. К тому же, ему нравится ваша дочь. Манфред собирает всю силу воли чтобы не метнуть телефон в стену. Отвяжитесь от моей дочери, вы все. Что ж, раз ниже падать все равно некуда. — Чего ты хочешь? В ответ доносится тихий смешок. — Ну убей себя, например.- почти весело бросает Реймонд,— Выстрели себе в сердце. Или в башку. Сдохни, как умер он. Связь обрывается, и Манфред прослушивает запись. Доведение до самоубийства это вполне себе статья, если он пойдет в полицию, Гант мигом прижмет этого сучонка, а уж Манфред позаботится, чтобы тот получил самую тесную камеру. На записи ничего. То есть ничего полезного. Голос автоответчика на фоне классической музыки сменяется голосом юриста. — Алло. Алло? Говорите, господин фон Карма, вас не слышно. Манфред застывает посреди комнаты с прямой спиной. Головная боль бьет по вискам и мир раскачивается — вверх-вниз, вверх-вниз. — Я кладу трубку, господин фон Карма. Сейчас перезвоню вам сам. Манфред без размышлений сбрасывает исходящий вызов. * Следующие несколько дней он проводит в прострации. И в поисках. Он даже учится пользоваться интернетом. Проводит свое собственное расследование. Он ищет все, что связано с призраками и проклятыми вещами. Интернет вываливает на него кучу псевдодокументальных фильмов и охапку городских легенд, обвешивает браузер сомнительной рекламой. Наконец Манфред сдается. Он не собирается окуривать дом сушеным шалфеем, брызгать на стены святой водой или устанавливать в каждой комнате домики для добрых духов. И бесплатная консультация потомственного сербского колдуна ему не нужна. А вызвать экзорциста или священника все равно, что совершить карьерное самоубийство — в юридических кругах слухи разносятся быстро. Есть другой способ решить проблему. По крайней мере, Манфреду очень хочется в это верить. * Бэдд вытаскивает изо рта леденец и смотрит так, словно вот-вот плюнет ему на туфли. — Мальчишка Эджворта? В его голосе ни любопытства, ни настороженности — только едва уловимое презрение. Все еще злится, что его тогда отстранили от расследования, еще и с урезанным жалованием. Или что-то подозревает? Манфред не позволяет этой мысли пойти дальше. Он никого не убивал в тот день. Судьба сама отдала врага в его руки, он сделал то, что должен. Будь фортуна на стороне Грегори Эджворта — и это Манфред сейчас лежал бы под простым мраморным надгробьем. Или расхаживал по небольшой квартире на окраине. Хотя последнее вряд ли — в отличии от Эджорта его некому поднимать из мертвых, заселять в фотографию и выпускать в чужом доме, как чертова кота из переноски. — Да, — сдерживать раздражение сложно, но у него пока получается. — Где его найти? Есть разговор. Какого рода разговор у них может состояться, Манфред пока не знает. Но как говорил отец «будет день — будет и пища». Бедд засовывает руки в карманы плаща. Отвратительная кое-как скроенная тряпка, на воротнике две прорехи, верхняя пуговица держится на честном слове. Манфред готов обменять ее на самое дорогое пальто в «Барском портном» если узнает адрес, но когда детектив в очередной раз открывает рот, понимает, что диалога не получатся. — Вам виднее, где сейчас мальчишка Эджворта,— спокойно отвечает Бэдд. Я слышал, вы теперь вроде как его опекун. Манфред сжимает зубы и кулаки. Набалдашник трости едва ли не хрустит под его пальцам. — Этот мальчишка там, где ему положено, — гаркает он. — Меня интересует тот, что постарше. Кудрявые волосы, дурацкий котелок, шлялся за Эджвортом с блокнотом, а бумагу потом жрал. Реймонд Шилдс, его ассистент. Помнишь такого? Бэдд какое-то время молчит, а потом отстраненное равнодушие в его глазах перелавливается во что-то другое. Удивление. Недостаточно сильное, чтобы быть наигранным. — Кто? * — Мальчик? Нет, если бы он был с мальчиком, я бы запомнил,— говорит Джеффри Мастер,— я детишек очень люблю. — Я знакома только с мистером Эджвортом,— говорит Кетрин Хилл. — А что случилось, вы хотите пересмотреть папино дело? — В общем Менни, ситуация следующая,— говорит Гант. — Я нашел в Лос-Анжелесе аж трех Реймондов Шилдсов. Первый — морской офицер на пенсии, второй где-то в штате Монтерей пеленки пачкает, третий в теории подходит по возрасту, но парнишка пару лет назад разбился на мотоцикле и теперь он в пансионате в Пристоне. Может он Реймондом для солидности назвался, потому что родное имя дурацкое? Есть у меня знакомые хиппи, так они дочку «Бабочка Золотой Луны» назвали. — Исключено,— говорит Судья,— вы же и сами знаете — участие ассистентов допускается только по предварительной регистрации. Грегори Эджворт всегда работал один. * Поднимаясь на третий этаж неприметного здания, Манфред впервые в жизни чувствует растерянность. Краска на стенах облупилась, часть лампочек не работает, из окна открывается захватывающий на промзону — но всякая шваль, у которой не хватает денег на аренду нормального офиса квартирует именно в таких гадюшниках. Как у пока еще законного опекуна у Манфреда конечно есть ключи и от квартиры и от офиса Эджворта. В квартире он уже был, и конечно же ничего там не нашел. Здесь собственно тоже ни на что не рассчитывает, но как говорила Франциска, объясняя ему суть своей любимой компьютерной игры «Чудовище, у которого нужно отбить принцессу всегда сидит в самой дальней комнате дворца». У Манфреда тоже есть принцесса, которую надо отбить. Серая, почти сливающаяся со стеной дверь украшена табличкой «Юридическое бюро Эджворта». А чуть ниже приклеен вырванный из блокнота лист, на котором печатными буквами написано «ВРЕМЕННО ЗАКРЫТО». Манфред хмыкает, тычет ключом в замочную скважину и поворачивает ручку, думая о том, что последняя надпись не отражает всей сути. Надо вот так: «Временно закрыто. Идет ребрендинг, Дамы и господа «Паранормальное агентство Эджворт и Шилдс принимает заявки на сентябрь». Переступая через порог, он почти готов к тому, что в прихожей его встретит хозяин — слегка прозрачный, немного неживой, в неизменном сером костюме. Но похоже у этого места теперь новый владелец. — А вот и первый клиент! — взгромоздившийся на стол Реймонд Шилдс поднимает правую руку, словно приветствуя старого знакомого. Пальцы неестественно длинные и тонкие, с огромными, загибающимися внутрь когтями. Золотистый цвет удивительно гармонирует с рогами. А рога в свою очередь навевают воспоминания. Манфреду шесть и он с мамой едет на экскурсию в синтоиский храм. На стене табличка «Берегись козы». «Какой козы?» успевает подумать Манфред и получает удар в бок. — Ты должен усмирить козу чтобы пройти! — кричит Манфреду покрытая морщинами женщина,— « Погладь ее по голове! Козу зовут Корю и усмирить ее у Манфреда не выходит — она атакует на любую попытку, но в храм он тогда проскальзывает из чистого упрямства. И потому что фон Кармы всегда получают свое. Как знать — может это злой дух — неусмиренный и оскорбленный таким святотатством дотянулся до него через десятилетия? — Да ну нет,— Реймонд потягивается всем телом, как гигантская кошка. Весомости этой ассоциации добавляют желтые глаза плошки,— ну то есть в каком-то смысле да. Как по твоему — Мастер и правда специализировался на десертах? Думаешь на пирожных и шоколаде можно заработать такие деньги? И книжонка эта — сборник рецептов? Даю подсказку — обложка у нее из человеческой кожи. Манфред пожимает плечами. Ну пусть из кожи. Пусть из человеческой. Он имел дело с сатанистами — его этим не проймешь. — И ведь я все сделал по правилам,— по-детски жалуется Реймонд, сдувая со лба пушистую челку— когда он предложил душу в обмен на то чтобы очистить свое доброе имя — видишь ли, он тоже любит свою дочь и не хочет чтобы она думала о нем как об убийце, я разыскал лучшего адвоката. Честного. И тут ты со своим рекордом. Всю работу мне испортил. А самое главное — он мне нравился. - Случается такое.- отвечает Манфред Чудовищ, которые творят всякое во имя любви в его послужном списке больше чем сатанистов. - Случается такое,- передразнивает его Реймонд - голос один в один как у Манфреда. Ты хоть знаешь, что он предложил мне свое пальто, когда подумал что мне холодно. Если бы у меня был доллар за каждый раз, когда мне предлагали пальто, я бы сдох в канаве от голода. В метафорической канаве он метафорического голода, но ты понял мою мысль. Манфред не сомневается что там, откуда пришла эта тварь нет проблем проблем с низкими температурами. — Раз ты его полюбил, так чего же не вмешался,— он не узнает свой голос. Язык с трудом ворочается в пересохшем горле, —Предотвратил бы землетрясение. Поймал бы лифт. Реймонд смотрит на него, как когда то смотрел отец, когда Манфред спрашивал почему он просто не может посадить всех преступников сразу и больше никогда не ходить на работу. — Я бы мог перенести все это чертово здание хоть в Сибирь, хоть на Гаваи. Но я ничего не могу сделать с твоим желанием отомстить за этой твой сраный рекорд, раз уж ты решил, что он стоит человеческой жизни. Свобода воли, все дела. —Так чего ты хочешь теперь? — снова спрашивает Манфред,— пересмотра дела? — Я же уже сказал,— с легким раздражением вздыхает Реймонд. — Умри вместо него. Его душе нужен новый дом. Из плоти и крови. Я хочу, чтобы Грегори Эджворт жил. —Боюсь, ему будет неуютно, если я разнесу себе голову,— усмехается Манфред. Так вот что имел в виду Грегори Эджворт, когда говорил, что всегда хотел дочку. Он совсем не ее планировал забрать. — Зачем же голову, если можно по-другому. — Реймонд задумчиво скребет рукой по столу. Когти пропахивают в дереве глубокие борозды. Все правильно, у Манфреда фон Кармы, которому предстоит стать Грегори Эджвортом достаточно денег на покупку новой мебели. И такой дешевки он в своем агентстве не потерпит. Даже в виде пустой оболочки. * Есть какая-то ирония в том, что на коробке написано «кондитерская Мастера». Манфред убирает ее на заднее сидение машины, словно какого-то опасного зверя, который может в любой момент выпрыгнуть из клетки. На вид пирожное как пирожное, но Манфреду еще в бюро кажется, что под слоями крема что-то вздыхает и шевелится. — Как это произойдет? — он спрашивает не о боли — в конце концов тогда в архиве он словил пулю, хуже уже не будет. — Просто,— отвечает Реймонд. — Ты съешь пирог и исчезнешь. Я бы конечно мог состряпать заклинание, которое позволило бы тебе остаться в качестве наблюдателя, так сказать. Но что-то мне подсказывает, что это не нужно в первую очередь тебе. С этим даже не поспоришь. Они с Грегори слишком разные люди. Наблюдать с голерки как он рушит все, что выстраивал Манфред — это удовольствие ниже среднего. — Только лучше не в машине,— советует напоследок Реймонд. — А то он уже лет пять за руль не садился, все навыки подрастерял. —Учту, — вежливо отвечает Манфред. Реймонд склоняет голову набок. Его зрачки медленно удлиняются, пока не становятся совсем вертикальными — Знаешь, мне тебя даже жалко,— неожиданно признается он, — Что-то хорошее в тебе еще осталось. А еще мне очень не нравится твоя морда — ты похож на моего учителя химии. Ну я хочу сказать, что если бы у меня был учитель химии, он бы выглядел точь-в –точь как ты. И если я останусь с ним — а я останусь с ним — мне потом эту физиономию наблюдать еще двадцать. Понимаешь? Манфред многозначительно поднимает брови. — Пока не очень. — Короче — не хочешь жрать сам, отдай кому-нибудь другому, =— деловито произносит Реймонд. — В идеале — если этот человек тоже имеет отношение к его смерти, хоть какое. Так больше шансов, что дух приживется. И еще вот что имей в виду — то, что сейчас обитает у тебя дома уже не совсем мистер Эджворт. Чем дольше он проводит в таком состоянии, тем меньше в нем человеческого. У Манфреда и на это нет возражений. Грегори Эджворт, которого он за этот год успел узнать довольно неплохо не стал бы ронять оружейную витрину на голове невиновному человеку. Да и виновному бы не стал. — Если он не получит тело, он может рассердиться,— продолжает Реймонд. — Так что выбирай с умом. Если вообще будешь выбирать. У Манфреда в памяти мелькают образы, имена лица. Более-менее подходит пристав, который набросился на Эджворта в лифте, ну и сам Мастер, который отсеивается по понятным причинам. И еще мальчишка. Это же он кинул пистолет… —Эй,— Реймонд угрожающе наклоняет голову и скалится, нет, не скалится — рычит, демонстрируя неприлично огромное количество зубов. Манфред невольно пятится к двери, когда между ними мелькает полоска пламени. — Детишки — хрупкие, для такого дела не подходят, поэтому лучше бы тебе не думать в эту сторону. — Я прокурор. — объясняется Манфред. — Я просчитываю все варианты. Это профессиональное. Реймонд зевает. — Тогда будь последователен в своих действиях, — советует он. — Оставайся прокурором до конца. Покарай убийцу. * Манфред прячет пирожное в самый дальний угол холодильника. Забавно, он оказывается не в курсе где в его особняке кухня. Гант бы подкалывал его этим до конца месяца. Он возвращается в кабинет и привычным жестом достает из бара бутылку. Осколки уже убрали, но Манфред все равно чувствует себя так, словно ходит босиком по битому стеклу. С Гантом и в самом деле надо потолковать — в отличие от Реймонда Шилдса это пристав вполне себя существует, а значит отыскать его будет не сложно. Только бы не полез за петлю следом за невестой. Манфред не собирается сдаваться. Если верить Реймонду ему осталось двадцать лет, и это его двадцать лет, а не чьи-то еще. В кармане оживает телефон. Манфред видит имя, высвечивающееся на экране, и недовольно морщиться. Ну а этому чего надо? — Мой рабочий день закончился три часа назад,— сухо отвечает он вместо приветствия. — Все еще злишься из-за штрафа? — наигранно удивляется Блейз Дебест. — Брось, это было меньшее зло. Или ты хотел до пенсии возиться с этим своим кондитером? Этот Эджворт тебе всю душу вынул. «Пока нет» — Манфред церемонно чокается со своим отражением. На лицо наползает широкая улыбка. Что ни говори, а судьба его все-таки любит. Зачем гонятся за приставом, если под боком есть другой вариант — которого даже не было в списке, а ведь цепочка складывается довольно простая — фальшивый отчет — штраф — выстрел. Ладно, у Манфреда есть оправдание — он не каждый день встречается с демонами. — В общем,— Дебест явно расценивает его молчание как-то по-своему,— есть интересное дело, и я бы предпочел чтобы за него взялся лучший из лучших. — Что — совсем невиновен?— хмыкает Манфред. — На пожизненное или сразу на виселицу? — Хорошая шутка. — холодно бросает Дебест. — Если тебе интересно, заходи завтра на чашку чая. Обсудим детали. Не хочешь - как хочешь. — Свобода воли, как без нее,— Манфред поглаживает подбородок,— До завтра, Дебест. С меня десерт. * Манфред просыпается медленно, морщась от головной боли. Вчера он сидел в кабинете еще часа четыре, уговорил незаметно для себя всю бутылку, и даже посмотрел на ютубе пару выпусков «Куска Пирога». — Папа! — Франциска протискивается в спальню, открыв дверь плечом. Руки заняты — она что-то прячет за спиной. Наверное, заказала очередную куклу в своем любимом магазине и пришла хвалиться. Манфреду хочется думать об этом, а не о том, что ее опять беспокоит мертвец. Хотя прошлая ночь выдалась удивительно тихой. Никто не хлопал дверями, не расхаживал по темным коридорам и не ронял мебель. —Ты так опоздаешь на работу, сонный старый папа,— торжественно говорит Франциска. — Мы с Майлзом приготовили тебе завтрак. Манфред пытается перетечь в сидячее положение. Все таки не студент уже — так пить. Майлз скоро уедет в другую семью, принцесса. Ничего, папа купит тебе собаку. Папа купит тебе все, что попросишь. — То есть теперь мы оба знаем, где в нашем особняке кухня,— он гладит Франциску по голове и бросает взгляд на часы. Без пяти одиннадцать. На полноценный завтрак и правда не хватит, перекусит в кафетерии. — Я давно знаю где кухня, глупый папа,— хихикает Франциска. — А пирожные от Мастера нельзя замораживать. Они иначе испортятся. Ешь скорее. У Манфреда перехватывает дыхание. Нет, нет, нет, только не это. На узорчатом блюде лежит то самый десерт. И внутри больше никто не вздыхает и шевелится. От пирожного осталась только половина. — Ну, я должна была попробовать,— говорит Франциска. * — Господин фон Карма? Манфред открывает глаза в залитом солнцем холле. — Я ничего у тебя не возьму,— цедит он сквозь зубы. — Ясное дело,— Реймонд смущенно чешет в затылке. Манфреду хочется сорвать с него шляпу, чтобы проверить есть ли там рога. — Мистер Эджворт бы огорчился, предложи я вам взятку. Да у меня и денег то нет. Просто у вас лицо — краше вгроб кладут. Давайте без смертей во время процесса, ладно? И потом тоже не надо. Вас же наверняка дома ждут. Манфред смотрит на него во все глаза. Карие глаза. Желтые нашивки на синей жилетке. Темные кудри. И ногти самые обычные разве что гигиенический маникюр бы не помешал. Что он сделал? Отмотал время назад? Показал ему страшную сказку, как Дух Будущего из романа Диккенса? Или это такое посмертие — в котором он вынужден раз за разом проигрывать Эджворту и получать свой первый штраф? Манфред не хочет знать. Ничего не хочет знать, кроме того, что дома его ждет Франциска. Он даже не вздрагивает, когда зрачки Реймонда превращаются в вертикальные. — Свобода воли, — четко произносит он, глядя ему в глаза Манфреду. — Все дела. Хорошего дня. Манфред запускает руку в карман. Значок прокурора — идеального прокурора с совершенной логикой и безупречным послужным списком обжигает его ладонь. Реймонд разворачивается и догоняет Грегори Эджворта, подстраиваясь под его шаг и расправляя плечи точь-в-точь как он.