Мы делили апельсин...

— Да вы, блять, издеваетесь! Какая скотина? Негодующий вопль, достойный сирены тревоги, разносится по убежищу. Басовитые раскаты голоса резонируют буквально повсюду, даже толстые стены и двери им не помеха. Сынмин, проводящий ревизию медикаментов, подскакивает от неожиданности и сбивает со стола ровные стопки спиртовых салфеток, которые он последние полчаса пересчитывал и складывал. С тяжёлым вздохом он смотрит на пол, устланный фольгированными квадратиками, и не верит, что надо возвращаться к тому, с чего начал. — Сам дурак, чего было сразу по аптечкам не разложить, — бормочет Сынмин вполголоса, снимая очки, и трёт переносицу. — Мне нужен кофе. Он не успевает сделать и шага из дверей медотсека, когда в него кто-то врезается, заряжая взъерошенной макушкой в подбородок. Задохнувшийся от боли Сынмин с трудом удерживается от падения, не в последнюю очередь благодаря чужим рукам, стиснувшим его плечи. Опустив голову, он закономерно видит одну из их королев грации — Джисона, взвинченного, нервно облизывающего губы и оглядывающегося, словно за ним гонятся зомби, непонятно как наткнувшиеся на их убежище и прорвавшиеся внутрь. — Он обнаружил пропажу, — едва слышно произносит тот и смотрит с лёгкой паникой. — Он идёт за мной. — Так и подумал. Ты поэтому шепчешь? — Пытаюсь быть незаметным. Я пересижу у тебя? — Джисон просачивается внутрь, потеснив упирающегося Сынмина, и вдруг замирает, пробегая взглядом по комнате. — На твоей улице грузовик с презервативами перевернулся? — Конечно, именно с ними, со спиртом вместо смазки. Надо уже перестать прикладывать их к вашим ссадинам, а начать применять по назначению — ректально, — цедит Сынмин, шлёпая Джисона по лбу, и выталкивает в коридор, выходя следом. — Нахрен ты мне тут не сдался. Я занялся, наконец-то, инвентаризацией, а теперь из-за этого воя с болот по новой начинать. И почему ты пришёл ко мне, а не в кухонный отсек? — Если Феликс поймёт, что это сделал я, и придёт меня убивать, там больше подручных средств. — Ага, а ещё Минхо, если по возвращении из вылазки увидит свой храм залитым кровью, то поднимет тебя из мёртвых, заставит отмывать, а потом убьёт ещё раз сам. — И это тоже, — хнычет Джисон, признавая, что в гневе тот был страшнее самого агрессивного зомби. — То есть усрать кухню — табу, а медотсек — заходите, гости дорогие. Неблагодарная ты сволочь, надо было оставить тебя спать и не трогать, когда всё началось. Они с Джисоном единственные из их группы выживших были знакомы до того, как привычный мир превратился в декорации к “Поезду в Пусан”: учились в одном универе, делили комнату в общаге. Остальные парни подтянулись постепенно в течение первых пары месяцев, а бывшую заводскую котельную, в которой они в итоге обустроили себе убежище, нашли, уже собравшись все вместе, где-то с полгода назад. Спасибо Чану, державшему в памяти карту Сеула и ближайших окрестностей, и его увлечению индустриальным туризмом. Вообще, Сынмин мог бы сказать спасибо каждому из них: за умение готовить, за неиссякаемый оптимизм, за способность видеть и создавать красоту, за физическую силу, за хитрость. И только одному человеку за геморрой. Он может поклясться на своих хирургических инструментах, которые успел купить буквально в последний день нормальной жизни и берёг как зеницу ока, что едва ли не еженедельно жалел о своём решении разбудить Джисона в то утро: когда латал его полученные по дурости раны, когда не давал ему почувствовать себя трагическим героем, когда прикидывал, можно ли удалить ему и Минхо голосовые связки с имеющимся запасом медикаментов и без летального исхода. — Да ладно тебе, от меня пользы больше, чем вреда. Пустишь? — Серьёзно, нет. Иди к Чану, а лучше займись каким-нибудь делом и не отсвечивай. — Какой же ты душный. Джисон стонет разочарованно, но в это время из дальнего конца коридора слышатся быстрые шаги, и его словно примораживает к месту. Сынмин наблюдает, как его и без того круглые глаза, расширяются от ужаса, и не может сдержать усмешку. Он-то стоит лицом к источнику звука и видит, кто к ним приближается, но не спешит ободрять Джисона, а корчит только-не-оборачивайся-гримасу. Слишком забавно. Правда, оглушающий визг, который тот издаёт, когда на его плечо ложится рука, уже не столь забавен. Не ожидавший такой бурной реакции на своё прикосновение Чонин инстинктивно шарахается в сторону и едва не роняет газовую винтовку, которую зачем-то притащил. Они стоят перед Сынмином встрёпанные — один напуган, второй ошарашен, — а тот может только давиться смехом и думать, что всем им нужно поменять парикмахера. Хёнджин у них, конечно, с чувством прекрасного, но тупые ножницы в комплекте с творческим подходом до добра не доводят, а неровно подстриженные и криво отрастающие волосы делают их похожими на бездомных собак. Хотя перед кем им красоваться — показ мод для зомби устраивать что ли? — Хён, ты чего — испугался? — нарушает молчание Чонин. — Иди ты нахрен, — огрызается Джисон, держась за сердце, а потом бьёт тыльной стороной ладони по животу Сынмина: — И ты отправляйся следом, говнюк. Не мог предупредить. — Не-а, можно бесконечно наблюдать, как течёт вода, как горит огонь и как ты обсираешься от страха. А вот предупреждать тебя не можно. — Там если что, Феликс вошёл в режим Лиминатора и идёт карать, — доверительно сообщает Чонин, похлопав Джисона по плечу и состроив сочувственную мордашку. — Торжественно клянусь выбрать местом своей казни руками Феликса твой медотсек. Я умру, а тебе пидорить, — ядовито шипит Джисон, тыкая Сынмина прямо в грудь указательным пальцем, больно тыкая. — А парни ещё не вернулись? — Нет, насколько знаю. Но я последние пару часов оружие чистил. Надо бы Чана спросить. — Да ладно, если бы вернулись, мы бы их сразу услышали. У Минхо отсутствует тихий режим, — страдальчески морщится Сынмин. — Даже странно, как его зомби не съели в первые же дни. — Когда надо — всё у него присутствует, — вступается за того Джисон и как будто слегка краснеет, но света мало — могло и показаться. — Вот бы ещё ваше с ним “когда надо” распространялось на наше общее жильё, — вкрадчиво произносит Чан. Теперь пугается не только Джисон, хотя взвизгивает всё ещё он один. У Сынмина сердце готово выпрыгнуть из груди, потому что какого хрена так делать. Они стоят в полутёмном коридоре бывшей котельной, освещённом лишь оранжевыми аварийными лампами, и это не лучшее место для внезапных появлений. У них, конечно, снаружи зомби-апокалипсис, а не библейский, но выскакивающие из темноты как чёртик из табакерки люди — это во все времена и во всех вселенных стрёмно. — Да как ты, блять, так беззвучно ходишь, — Джисон, в отличие от него, не держит свои мысли при себе. — Я из-за тебя умру раньше, чем до меня Феликс доберётся. Будешь сам потом с ним объясняться. — Не придётся — там вернулись твои рождественские эльфы. Чанбин аж светится: говорит, нашли и много. — Что же ты молчишь! Джисон уносится в сторону кухонного отсека со скоростью ветра. Сынмин только качает головой: если этот позорник сейчас налетит на что-то в полумраке — а он налетит, к гадалке не ходи, — придётся открывать предпоследний пузырёк хлоргексидина. Возможно, стоит для профилактики безалаберности оставить его без лечения. Заманчивая перспектива, а то половина антисептиков уходит на бытовые травмы Минхо, Хёнджина и Джисона, словно они не взрослые мужики, больше года выживающие в слетевшем с катушек мире, где едва ли не каждый живой организм уже не живой вовсе и отчаянно хочет их убить. Но вслух Сынмин только спрашивает Чана: — Не знаешь, а в аптеку на обратном пути они не заходили? Из тех, что ещё не обчистили мы или до нас. — Пойдём, сам спросишь. Чонин, а ты почему с винтовкой? Она тебе, конечно, к лицу, но мы же договаривались, что оружию место в арсенале или на улице. — Прости, хён. Я не специально. — Ты, главное, не поранься. Сынмину не надо смотреть, он и так знает, что уши Чонина краснеют. Не столько от стыда, конечно, но это не его дело. Они втроём идут в сторону кухни, где уже вовсю выкладывают свою добычу Чанбин и Хёнджин. Минхо на всякий случай ещё раз проверяет на продуктах сроки годности и заносит их в тетрадку, как заправский бухгалтер из старых фильмов — только нарукавников да огрызка карандаша за ухом не хватает. Вот почему его не слышно. Джисон мечется от одного к другому и что только на руках у них по очереди не виснет, прихрамывая и потирая коленку, — никто не удивлён, но хотя бы без антисептика обойдётся. От него дружно отмахиваются. Перед Чанбином вырастает гора жестянок с консервированными овощами и с рыбой, последним он ставит что-то небольшое, отправляя пустой рюкзак на пол. Сынмин подходит ближе — натто. Честное слово, три баночки. Он одобрительно кивает: витамины им сейчас ой как нужны. Кимчи так-то полезнее, но без свежих овощей откуда ему взяться. Рядом Хёнджин потрошит свой рюкзак: с дюжину рамёнов, три пакета соевого мяса, уксус, шоколадные батончики, даже пара пачек чипсов — это всё отлично и им необходимо, но не так интересно. Вот маленькие чёрно-золотые упаковки с батарейками — другое дело. Их появление вызывает одобрительное гудение всех собравшихся, даже Джисон забывает об идущем по следу Феликсе. Золото и бриллианты нового времени, за которые немногие выжившие могут и пришлёпнуть друг друга, — источники энергии. Им ужасно повезло, что в подвале котельной в своё время они нашли дизельный генератор, а Чанбин с Джисоном смогли пересобрать его и запустить, поэтому какое-никакое электричество в помещении у них было, но вот снаружи… Для вылазок и обследования заброшенных домов нужны были фонарики, а для работы фонариков требовались батарейки, а они не попадались уже больше месяца. Точнее попадались, но залитые водой и окисленные, которые уже ничто не вернёт к жизни. И тут сразу такой запас, да ещё и не только мизинчиковые. — Помните все эти мемы “секс — это, конечно, хорошо, но…”? — благоговейно произносит Джисон, поглаживая пластик на верхней упаковке. — Но пробовали ли вы смотреть, как растет гора нетраченых батареек. — Спасибо, что делишься своими предпочтениями. Я записал, — фыркает Минхо, не отвлекаясь от пересчёта новых припасов. — Вы просто волшебники! — не выдерживает готовый прослезиться Чан. — Да ладно, мы просто далеко пошли в этот раз — до японского квартала, — довольно улыбается Чанбин и хлопает его по плечу. — Там стрёмно, конечно, из-за парка, но при этом меньше зомбаков пасётся. — Вообще, такое чувство, что тот район не сильно популярен и у выживших тоже, — сипит Хёнджин, со стуком ставя рюкзак Минхо на стол. — Всё какое-то чистенькое, как будто просто на выходные закрыто. Ни разбитых витрин, ни следов погрома. Подозрительно, вы не думаете? Сынмин согласен, подозрительно. Он сам выходит наружу нечасто, но с каждым разом замечает, в какое запустение всё больше приходит город, как выходят из строя коммуникации. А битые витрины и следы пожарищ — это всё осталось с самых первых дней, когда часть людей пользовалась неспособностью полиции контролировать происходящее и занималась откровенным мародёрством. Спасибо им, блять, огромное — теперь оставшимся незаражёнными так удобно искать еду и необходимое для выживания. Прямо лучшую жизнь живут. — Хёнджин, блин, не томи уже, ну! — Джисон канючит, мало заинтересованный сейчас в сводках с полей. — Доставай самое главное, сколько вы нашли? — А если нисколько? — показушно замирает с руками по локоть в рюкзаке Хёнджин и ухмыляется: — Пришёл твой час, смертник. Мои уши тебя не забудут, но им явно станет легче жить. — Да вы, блять, издеваетесь? Моя кукуха не выдержит таких эмоциональных горок. Чанбин же сказал, что много нашли. — Вот ты свинтус, язык без костей, — закатывает глаза Минхо, ударяя Чанбина в плечо. — Пошёл нахрен, я в ваш клуб добрых друзей не записывался. Хёнджин цокает на него и качает головой, поправляя лезущую на глаза шапку, а потом с трудом достаёт из рюкзака объёмистый белый пакет, перемотанный скотчем. На нём стоит полустёртое лого одной из популярных ранее фармацевтических сетей — пальцы Сынмина начинают зудеть от предвкушения. Хоть бы они набрали всего понемногу, чтобы пополнить запасы как следует. Антисептиков, конечно, надо бы, и шприцев, и муколитиков, и миорелаксантов. На нити для швов он не надеялся — это больницу, а не аптеку обчищать надо. Вот бы они ещё про витамины вспомнили без пинка. Как там звучит мем Джисона: секс — это, конечно, хорошо, но пробовали ли вы обнимать пакет лекарств? — Сначала нашему медику — это важней. Потерпишь, Джисон. Сам себе проблем нажил — надо уметь держать себя в руках. — Иди ты нахрен, не тебе говорить о воздержании, мастер спорта по ночному дожору. — Завалитесь оба, — стонет Минхо, приседая на угол стола. — На моей кухне людей сру только я. Хватит нарушать гармонию храма, а то мы кого-то можем не досчитаться после обеда. Хёнджин показывает Джисону средний палец, но в Минхо только стреляет настороженным взглядом, и, наконец, начинает доставать алюминиевые баночки, выстраивая на столе как по линейке. Некоторые из них помяты, но это совсем не критично — не в их положении выбирать, жри, что нашёл. Две виноградные, четыре клубничных, ещё две с тайным вкусом, снова клубничная, вишнёвая и даже ягодная лимитка, меняющая цвет… —Это всё? — слабеющим голосом хнычет Джисон, глядя, как из рюкзака появляется уже что-то совсем другое. —Всё, что было, — хлопает его по плечу Чанбин. — Мне конец? — Тебе конец, — вторит ему Чонин. — Завещай мне свою жёлтую толстовку, а? Жаль, кеды не налезут: такие они клёвые у тебя, как сырочек. — Хан Джисон, мать твою, где тебя носит? Грёбаный ты воришка! — предсмертным набатом льётся из тёмного коридора бас Феликса, набирая силу. Джисон вжимает голову в плечи и перебегает глазами от Чана к Минхо и обратно, ища у них поддержки как у самых старших. Но сегодня явно не его день: Чан лишь укоризненно качает головой, а Минхо крутит между пальцев карандаш и ухмыляется кривовато, всем своим видом показывая, насколько это не его проблема. Но стоит Джисону отвернуться, как он стреляет быстрым взглядом в Чанбина, который едва заметно кивает. Сынмин мог бы и не уследить, если бы тот не выглядел подозрительно, отказавшись ранее участвовать в розыгрыше. Это Чанбин-то упустит возможность подколоть Джисона, с которым они стебут друг друга с момента знакомства? Он бы подумал эту мысль ещё, но ему мешает влетевший в кухню разъярённый Феликс, сверкающий глазами из-под растрёпанной чёлки. Он впивается испепеляющим взглядом в спину Джисона — даже странно, что его одежда не загорается в ту же секунду. — Вот ты и попался, долбаная белка. Признавайся — твоих рук дело? Ты стащил мою прелесть? — Погоди-погоди, — тараторит Джисон, поворачиваясь к Феликсу лицом. — Я ничего не тащил. Это э-э… краткосрочный заём. — Чего, блять? Это похоже на заём? — с этими словами тот выбрасывает вперёд руку, что-то со скрежетом сжимая в кулаке. — Д-да, под залог. Я планировал вернуть всё после вылазки. — Хрен тебе, а не вылазка. Потому что я планирую убивать тебя прямо сейчас. Я берёг её на свой день рождения. Она, может быть, была последняя во всей Корее… Феликс абсолютно не фигурально рычит и швыряет в Джисона то, что сжимал в кулаке минутой ранее. С глухим стуком скомканная алюминиевая банка встречается с его лбом и со звоном прыгает по полу. Джисон сдавленно ойкает и пятится, держась рукой за место удара, пока не напарывается на Минхо, всё ещё расслабленно сидящего на краю стола. Тот мягко придерживает его за плечи, не давая упасть. — Не смей сбегать, Хан, мать твою, Джисон! — Феликс угрожающе направляет в его сторону палец и не менее угрожающе лезет обеими руками за спину с грацией копа из американских боевиков, вытаскивая на всеобщее обозрения ножницы и кусок ткани. — Когда мы распределяли обязанности и ему досталась починка одежды, я не думал, что это когда-нибудь выльется в такой экшн, — раздаётся восторженный шёпот Хёнджина. — За неимением поп-корна передать кому-нибудь чипсов? — Мне, пожалуйста, — подаёт голос Чонин, выглядывая из-за плеча Чана. Тот отчаянно старается сохранять озабоченный вид, но на секунду он всё-таки трескается: глаза теплеют, губы кривятся от сдерживаемой улыбки, а рука коротко шлёпает Чонина по бедру. Стоит моргнуть — и перед ним снова прежний хмурый Чан. Сынмин переглядывается с ним, не понимая, насколько серьёзно воспринимать угрозу и как быстро ему надо бежать за аптечкой. В этот момент его внимание привлекает какое-то движение, но он успевает только краем глаза зацепить, как Чанбин отдёргивает руку, которой секунду назад делал что? Ну вряд ли он в пылу разборок решил пожамкать задницу Минхо. Хотя с них станется. Сынмин мотает головой и снова сосредотачивается на разъярённом Феликсе и загнанном в угол Джисоне. — Не надо меня убивать, я всё верну… — Нахрен. Знаешь, у некоторых народов за воровство отрезали руку. А за грабёж ближнего… — С процентами! — с нотками истерики в голосе взвизгивает Джисон, пряча руки за спину. — Ты только по ушам горазд ездить. Давай сюда свои культяпки, блять, — мерки сниму, чтобы саван шить. Сынмин с жалостью смотрит на Джисона и удивлённо хмурится. На лице того страх сменяется восторгом, расширившим его и без того круглые глаза до размера блюдец. Он там кукухой что ли двинулся, как и обещал? — Вот, держи! — орёт Джисон, протягивая Феликсу одну руку. — Возвращаю то, что одолжил. С процентами. Он вытаскивает из-за спины вторую руку, опускает на них взгляд и только тут расслабляет напряжённые плечи: в каждой лежит по банке апельсиновой фанты. Они горят ярким оранжевым солнцем — нетронутым символом ушедшей жизни и, кажется, новым знаком примирения. По комнате как будто проносится облегчённый вздох, ну или это Чан так тяжело дышит. Сынмин делает себе мысленную пометку проверить его нос на досуге. — Как? Откуда? Мы же не встречали их несколько месяцев, — едва не плачет восторженный Феликс, в мгновение ока переключившийся от пугающего Лиминатора до милого Ликси. — Секрет фирмы, — смеётся Чанбин, отбивая звонкую пятюню Минхо. — Лучше бы не говорил про проценты, — тянет Джисон, провожая тоскливым взглядом оранжевые баночки, которые Феликс уносит в свой тайник. — Держи, дурачина. Минхо неласково опускает на макушку Джисону ещё одну апельсиновую фанту. Тот неверяще щупает её, подносит к глазам и пищит почти на ультразвуке от радости. Он поворачивается лицом к Минхо и смотрит на того сияющими глазами. — Я говорил уже, что нет никого лучше тебя? Что я за неё должен? — Позже обсудим, — хитро улыбается в ответ Минхо и встаёт со стола, отталкивая от себя липнущего Джисона. Сынмин качает головой и выходит из кухни вслед за остальными. Кофе ему уже не хочется — после их остросюжетной драмы мозг неплохо так взбодрился. Инвентаризация сама себя не сделает, да и салфетки с пола поднять надо, а ещё не терпится сунуть нос в аптечный пакет, который он всё ещё прижимает к груди. Следующий час он любовно заносит в каталог новые медикаменты: парни оказываются не такими идиотами, как он считал, и притаскивают, кроме очевидных обезболивающих и антисептиков, ещё живые таблетки, улучшающие пищеварение и работу кишечника, несколько бутылочек сиропа от кашля и какие-то бады с минералами. Последнее — херня, конечно, но на безрыбье, как говорится. Затем он вычёркивает и складывает в коробку то, у чего вышел срок годности, и, наконец-то, собирает с пола злополучные салфетки и выстраивает стопками по десять на столе. Он почти заканчивает, когда что-то ударяется в дверь, заставляя его подпрыгнуть и машинально развернуться лицом к угрозе, а потом раздаётся приглушённое хихиканье на два голоса и удаляющийся топот ног. Сынмин обречённо смотрит на фольгированные квадратики, вновь веером разлетевшиеся по полу. — Да вы, блять, издеваетесь!