О чем-то хорошем

      Юной валькирии страшно. Тело парализует от нового задания Всеотца, пусть она и старается держаться уверенно. Получается даже как-то развязно. Да, когда Лив боится, она использует свою самую прочную броню — нет, не ту, какая волшебным образом облепливает ее тело во время боя — ту, что она надевала невидимым щитом ещё в Аргентине. Старается выглядеть уверенно, будто у нее все схвачено, лишь бы никто не узнал, что на самом деле Лив растеряна.       Какого черта она вообще ввязалась в эту авантюру?! На кой полезла туда, куда не звали, чтобы после попасть непонятно куда, так изначально ещё и в чужое тело? Но уже все — не вылезти.       Единственный способ вернуться в Мидгард — беспрекословно следовать указам Одина. Мысленно Лив сравнила себя с Золушкой, какой мачеха все подбавляет новых дел, лишь бы падчерица была занята и даже не думала куда-то свинтить.       Так и Один. Он же Отец Всего, черт бы его побрал, так почему он не исправит все одним щелчком своих божественных пальцев? Почему отправляет их, Лив с ее разношёрстной компанией, выполнять свои поручения?       Сгонять за его глазом к Исангриму — естественно, пойдет Лив и Ко, а когда она облажается, то ещё и нагоняй получит.       Лив не жалуется, не ноет. Она кипит от чувства несправедливости. Может, это какая-то детская часть души говорит в ней недовольством. Словно к доске вызвали, а маленькая девочка вопрошает: «Ну почему я-а-а?».       Лив не размазня, не тряпка, она просто…человек. И ее, как и всех людей, может пугать опасность.       Она чувствует себя чужой, и чувствует, что кожа ее и тело куда хрупче, чем у той же Ванадис, какая из классической «дамы в беде», какую разве что из высокой башни спасать не надо, превратилась в Белую ведьму, способную надрать зад кому пожелает.       Лив тоже так может, однако… Своя жизнь ей слишком дорога, чтобы вновь рисковать.       Риска отныне слишком много, но если все ее друзья к нему готовы, то Лив — еще нет.       Если Тор может упасть со скалы и отделаться парочкой царапин, то, соверши Лив похожий «подвиг», от нее останется лишь мокрое место.       И пусть она теперь валькирия, ее это ничуть не успокаивает. Лив не чувствует, что сильна достаточно, чтобы отбиться от опасности самой.       Ей нужен кто-то, кто схватил бы за руку, если она начнет падать.       Ее следующая цель — Хельхейм. За трупом…за душой Бальдра. Лив не понимает, что конкретно ей искать. Какое-то кольцо укажет ей, где он, но… Валькирия не хочет отправляться в Ад по чьей-то указке.       Возможно, это эгоизм, или Лив просто слишком жалеет себя. Она знает: миссии не избежать, она пойдет туда, стиснув зубы, но до чего же ее пугает мертвецкий холод.       Во что она вляпалась…       Лив лежит, смежив веки, но сон не идёт. Она не может собраться. Перед долгой дорогой необходимо набраться сил, но юная валькирия все ворочается на неудобной лавке, стараясь найти более-менее удобную позу.       Не выходит. Какое уж тут удобство, когда на завтра запланирован поход в царство мертвых.       Фраза «в гробу выспишься» теперь приобретает поразительно реалистичный характер.       Было бы забавно, если бы смерть не маячила перед самым носом.       Лив думает, что из Хельхейма можно и не вернуться. Там холодно, глаза заплывают мутным туманом. Кожа покрывается тонкой корочкой инея. Живая плоть превращается в окаменелую статую. Лив бы не хотела стать застывшей ледяной скульптурой. — Госпоже не спится? — голос из темноты вырывает Лив из пугающих раздумий.       Свет догорающей свечи выхватывает из мрака серебряные цепочки с крестиками на концах. Они качаются от еле уловимого движения головы цверга. Поля шляпы закрывают его лицо, но Лив не нужно много света, чтобы разглядеть магическое сияние в волшебно-аметистовых глазах Андвари. Он смотрит с беспокойством, явно чувствуя, насколько девушка взволнована. — Да, так и есть, — соглашается Лив, приподнимаясь. Она накинула на плечи одеяло, закуталась в него, зябко поежившись. Вот только не от северного ветра её бьёт дрожь — от гнетущих мыслей, изводящих чувства и разум.       Предчувствие говорит, что из мира льда и смерти Лив теплой не вернётся. — Вам не о чем волноваться, ведь мы пойдем вместе.       Андвари вдруг поднялся. По серебряным нитям, прошившим поля его шляпы, мазнул теплый луч. Лив невольно засмотрелась.       И Андвари заметил. По его губам разлилась пьянящим медом довольная усмешка. Но он смолчал. Учтивый, никогда не позволит себе вольности. Не скажет глупости, не пристанет навязчиво с идиотским вопросом. Не в пример самой Лив, которой в этих Девяти мирах надо объяснять чуть ли не устройство каждого куста.       Она здесь чужая, а с Андвари… Ей не так одиноко. И не так холодно.       И даже прикосновение железных пальцев не морозят руку. Наоборот. Греет душу его доверие. — Уже не стесняешься? — спросила Лив и тут же прикусила язык.       Что думает, то и говорит, без разбора. Прямолинейная, но такая порой несдержанная. В паре с молчаливым Андвари они как два магнитных полюса. Она — положительный, горячий. Тянется ко всему, приклеивается, въедливо расспрашивает. Приставучая, бросающаяся в бой, не подумав. Он — отрицательный. Сдержанный, даже холодный, снисходительный. Может, чуть гордый, способный показаться даже снобом.       Противоположности отыскали друг друга. — Госпожа ясно дала понять, что мое увечье меня лишь красит.       Андвари улыбается самолюбиво. Но это хорошее самолюбие, здоровое. Андвари знает, что хорош, и ему нечего переживать из-за протезов. И такие в нем изменения — заслуга только Лив, бесспорно.       Их пальцы сплетаются, и девушка чувствует, что уже не так ее и знобит.       Шарниры протезов еле слышно шуршат в тишине, но для Лив этот звук так гармоничен, так приятен, что она предпочла бы слушать его, чем звенящую кровью в ушах тишину.       Повернув голову, Лив встречается с цвергом глазами. Они блестят, говоря понятнее слов: «Нестрашно бояться, госпожа. У всех нас свои слабости».       Дыхание смешивается, когда они неосознанно тянутся губами друг к другу.       Это уже не первый их поцелуй.       Первый был самым особенным.       Первый греет лучиком воспоминания. Греет тёплыми словами о том, что она — совершенство. Андвари любовался ей, еле слышно говоря, что сделал бы для Лив ожерелье.       Его искусные руки способны создать настоящий шедевр. Его проницательный взгляд способен распознать в булыжнике драгоценный камень.       Он нежно обхватывал ее щеки ладонями, прикасаясь к губам неторопливо.       Лив млела, утопала в чувствах, плавилась, как свечка, капая воском.       Тепло растекалось внутри. Его бы хватило, чтобы отогреть девушку даже в Хельхейме. — Думайте о чем-то хорошем, госпожа, и никакая печаль не заберёт вас, — Андвари отстраняется, но руку не отнимает.       Сжав металлические пальцы с живыми, теплыми, они сидят в тишине молча. Ведь, чтобы понять друг друга, слов им не надо.       Да, ты прав, Андвари. И Лив теперь знает, что ей вспоминать, чтобы не стать обледеневшей статуей в царстве смерти.