***
— Доброе утро, Этери Георгиевна! — восклицает Аня, снимая чехлы рядом с главным тренером. — Доброе, доброе, — в привычной ворчливой манере вторит женщина. — Как голова? Обезболивающие помогают хоть? Вопрос, который стоял ребром и был куда важнее прыжковых элементов. Сильные головные боли, которые начали беспокоить Щербакову, не удавалось унять обычными обезболивающими. Именно по этой причине было принято решение обратиться к врачу штаба, который и выписал новый препарат, соблюдая все правила. — Пока и приступов не было, чтоб оценить, — слабо улыбается Аня, вспоминая насколько ужасны были боли, но в голову тут же приходит радостная мысль, — может они просто кончились? Этери не может не радоваться позитивному настрою ученицы, но беспокойство все равно остается внутри. После олимпиады у всех было слишком много стресса и как бы это все не вылилось во что-то плохое для ее спортсменки. — Будем надеяться. Ладно, марш на раскатку, а то вон твоя Сашка уже извилась вся без тебя, — начиная строго, смеясь, заканчивает тренер. Щербакова тоже не сдержала улыбку. А зачем грустить, когда у тебя все есть? Верно — незачем. Надо наслаждаться. Поэтому, проверив шнуровку, Щербакова поехала в сторону своей девушки. Подъехав к Саше, старшая сразу оказывается в настойчивых объятиях. — И чего ты так долго с чехлами возишься? — шепчет в холодное ухо рыжая, опаляя и согревая. — Говорили просто о болях. Думаю, все уже позади, — отстраняясь и находя взгляд чужих зеленых глаз, проговаривает Аня. И она бы все на свете отдала, главное — чтобы этот момент никогда не кончался. А возможность такая и правда есть. Все уже хорошо. Они поговорили после олимпиады и сохранили свои отношения. Но что-то явно должно было пойти не так. Ведь Трусова в Аниных глазах начала расплываться, а держать фокус на мятных омутах становилось все сложнее и сложнее.Если бы она тогда знала, что это может стать последним что она увидит, то ничего бы не поменяла.
***
Страшный и неприятный шум был первым, что услышала Аня, когда открыла глаза. Она лежала где-то, и что-то фиксировало ее голову, в которой вертелось много вопросов. Второй после «где я?» был «где Саша?». Но врачи, пристально наблюдавшие за состоянием подопечной, увидели, что Щербакова пришла в себя. Нажав специальную кнопку, врач начал говорить так, чтобы Аня слышала каждый звук. — Все хорошо, вы на томографии. Процедура скоро окончится, не двигайтесь, пожалуйста, — приятный женский голос обволакивал и успокаивал. Сделав глубокий вдох, Аня закрыла глаза и стала ждать конца. Плохое предчувствие поселилось в груди, ведь она была на тренировке, а теперь находится в больнице. Вряд ли что-то хорошее могло к этому привести. Но рассуждения прервала открывающаяся дверь. Врач зашла и стала помогать выбраться из этой жуткой машины. — Я Амелия Шепард, твой лечащий врач, или просто нейрохирург, — бодро начала девушка, приятной внешности. — Ты потеряла сознание на тренировке и не приходила в себя, поэтому оказалась тут. Твой тренер сообщила, что тебя беспокоили головные боли в последнее время. Это так? — стараясь не напирать, задавала вопросы Амелия. — Да, все верно, — тут же отозвалась Аня. — Я могу увидеть кого-то… — и тут Щербакова замялась. Саша ей семьей не является, а увидеть ее хочется больше всех на свете. Интересно, а родителям уже сообщили? И вообще, как Этери могла допустить то, что она тут вот так одна лежит. Мысли сменялись слишком быстро. Врач увидела явный ступор своей пациентки, поэтому быстро среагировала. — Сейчас мы пройдем с тобой в палату. Там тебя ждет тренерский штаб. Думаю, дальнейшую информацию о посещениях узнаешь у них, — ободряющий тон Амелии, говорил сам за себя. Мол, ничего серьезного нет. Все в порядке. — Хорошо, — уже бодрее говорит Аня, слабо улыбаясь.***
— Что значит опухоль мозга? — вылупив глаза на врача, спрашивает Трусова. В комнате повисает молчание. Взгляд нейрохирурга сам за себя говорит. Аня знает. Аня видит. В нем читается океан сочувствия, ведь операция будет сложной, возможные осложнения ужасны, а сроки восстановления тоже не утешают. Малейшая ошибка приведет к окончанию карьеры. Вполне успешной карьеры. На удивление, плакать не хотелось. Не было грустно. В принципе, эмоций не было, прям как в Пекине. От этого жутко становилось, ведь разве это не значит, что Щербакову не устраивает ее жизнь? — У нас есть огромные шансы прорваться. Я видела и похуже опухоли. Да что там. Моя, — Амелия тыкнула себя в голову, — моя опухоль была хуже. Поэтому мы можем справиться, — Шепард пытается хоть как-то обнадежить людей, находящихся в комнате. — Но? — спрашивает Этери, холодно глядя на врача и прекрасно понимая, что если бы этого «но» не было, то говорить все вышесказанное было бы не обязательно. — Но Аня может полностью лишится зрения, — выдерживая взгляд женщины, говорит врач.Дальше слушать не хотелось.
***
Что вообще значит видеть? Как слепые люди справляются с трудностями? Как вообще представляют мир? Сложно поверить, что после восемнадцати лет наблюдения прекрасных пейзажей, знакомых дворов и близких людей, этого резко не станет. В ночь перед операцией Аня постоянно закрывала и открывала глаза, пытаясь дать ответы на свои вопросы. Но переживание, которое засело где-то в легких, мешая дышать, не давало нормально сосредоточится на своих теориях. И, видимо, в своих страхах она была не одинока. Ночью к ней кто-то постучался. Впервые Щербакова так сильно надеялась увидеть рыжую макушку, но этого не произошло. Из-за открытой двери выглянула другая девушка. — Извини, что так поздно и без приглашения, — и все же у ее врача приятный голос, — ты не против? Аня лишь мотнула головой, давая согласие. Разочарованный вздох все же вырвался. Было безумно грустно, что любимого человека нет рядом, когда он так нужен. Хочется просто побыть рядом, необязательно что-то говорить или делать. Главное, чтоб рядом. — Ты не меня ждала, как я вижу, — грустно усмехнувшись предположила Амелия. — Я просто переживаю как ты. Сложно это, когда на тебя такое обрушивается… — Я спортсменка. Я все выстою, — достаточно уверенно заявила Щербакова, хотя сомнение было, но лишь из-за неизвестности, а не неуверенности. — Но все же, — как-то неуверенно сказала врач. — Думаю твои близкие будут с тобой рядом в случае чего, — продолжила Шепард, выдерживаю паузу. — Я пришла поговорить о восстановлении. Ты будешь ненавидеть меня в первое время. Я очень быстро ставлю пациентов на ноги, но за это есть своя цена. Тебе будет больно очень долго и очень сильно. А сроки полного восстановление до полноценных тренировок — в лучшем случае год. — Зачем Вы все это мне рассказываете? — спрашивает Аня, искренне не понимая, для чего такой пугающий рассказ на ночь вместо сказки, где все будет хорошо, а это лишь страшный сон. — Есть варианты химии, они сложны, а еще есть звук. Это вообще моя инновация, но думаю мы всегда можем попробовать. Ты же понимаешь, что лишится зрения очень легко? — Амелия говорит серьезно, ей искренне жаль молодую спортсменку. — Нет, завтра будет операция. Я все вытерплю. У меня обязательно получится, и я выйду на лед, пусть и через год, но выйду, — говорит так уверенно, что самой Ане верится начинает, но почему-то предательские слезы продолжают течь. — Хорошо, я тебя услышала. Обещаю постараться сохранить твои глаза, — снова пауза, и Амелия уже собирается уходить, но Аня находить в себе силы сказать хоть что-то. — Вы не могли бы посидеть со мной немного, пожалуйста, — выходит смято и как-то жалко, но наплевать. Одной оставаться совсем не хочется. — Да, конечно, — и все же голос у нее хороший.***
— Ты главное не переживай. Все хорошо будет, — Саша по-своему старается приободрить Аню. — Я буду любить тебя любой. А вот за такое откровенье получает подзатыльник от Жени, которая также пришла проводить Щербакову в путь. Помимо двух фигуристок, еще пришла Этери Георгиевна, ну а также семья. — Не убей Трусову, пожалуйста. Она, конечно, засранка, но я ее люблю, — смеется Щербакова, стараясь забыться. И вроде все смеются в палате, атмосфера отнюдь не угнетающая. Но за смехом, проявляющимся не только звуком, но и искрами в глазах, покоится сочувствие вперемешку с жалостью, от которой блевать охота. Все что-то говорят, как-то подбадривают, не ставят крест на Ане, ведь она так много вынесла и не сломалась, вдруг тут тоже получится? Наверное, поэтому Этери вообще тут. Она еще верит в Щербакову. Да и все остальные тоже. Значит смысл бороться есть. Именно такие мысли роились в голове пациентки, ожидающей операцию. — Оставим голубков наедине? — спрашивает Женя, ломая тишину, которая висит уже минут пять, и вырывая Аню из транса мыслей. Грозный взгляд тренера тут же дает понять, что говорить в такой манере при старших не очень, но родители Щербаковой против не были, поэтому через минуту в палате остались лишь две девушки. — Ань, я не знаю, что будет через несколько часов. Я не знаю, выживешь ли ты. Я не знаю, увидишь ли ты меня еще раз… — голос дрожит, прежде стоявшая спиной к Щербаковой Саша, все же повернулась, показывая слезы в глазах. — Мне страшно. Но я знаю одно, что бы ни случилось, я буду с тобой до конца. До победного… — Не плачь, пожалуйста. Если я вижу тебя в последний раз, то я хочу запомнить твою улыбку в мельчайших подробностях, — улыбаясь, упрямо игнорируя текущие слезы, говорит Аня. — Давай без если. Все будет хорошо, — шепчет Трусова, приближаясь, дабы проявить тактильную поддержку в виде объятий. — Обязательно. Мы со всем справимся… — выдохнула старшая в знакомые волосы.***
Страшно не было. Было жутко понимать, что, возможно, сейчас она закрывает свои глаза в последний раз. Но выбирать не приходится, поэтому, вдыхая глубже и становясь все спокойнее, Аня уносится в далекое царство, где нет ничего. Простая темнота. — Сегодня хороший день, чтобы спасать жизни, — входя в операционную, восклицает Амелия, давая медсестре помочь ей с халатом. — Осталось самое главное… Девушка встает в странную позу. Ноги на ширине плечи и руки, упертые в бедра. Прям как супергерой. Это был секретный метод успокоения Шепард, который помогал чертовски хорошо во всех случаях жизни. Достаточно просто почувствовать себя сильнее и все пройдет куда лучше. Или это самовнушение? Кто его знает. — Все, начинаем, — бодро говорит девушка, несмотря на прорастающие волнение внутри. Операция шла своим ходом, а люди в зоне ожидания съедали сами себя от незнания ситуации за стенами. Кофе из автомата уже не помогало, как и пустые разговоры ни о чем. Этери Георгиевна уехала почти сразу после того, как Аню увезли. Саша и Женя остались ждать, как и родители. Обстановка было не то чтобы нагнетающая. Она была никакая. Молчание убивало куда хуже, ведь каждый понимал, какие шансы на то, что все пройдет удачно. Каждый понимал, что в жизни чудес не бывает. Каждый это понимал, но все равно надеялся. Тихо очень и про себя. Но надеялся. Надежда переливается в ожидание. А ожидания губительны. Ведь, если бы их не было, было бы не так больно, но надежда умирает последней. Выходит, этот замкнутый круг всегда будет работать против нас? Можно что-то сделать? Может, начать здраво оценивать ситуацию вокруг себя? Но если это все так просто, что до этого можно дойти в два шага, то почему ожидания все еще отравляют нашу жизнь изнутри? Слишком много вопросов, а ответов не то чтобы мало. Их просто нет. Звенящая тишина, такая же поселилась в голове. Ждать — это самое сложное, что может быть, по мнению Саши, на данный момент. Молчание со стороны комнаты, где сейчас всячески тыкали Аню острыми штуками, раздражало до безумия. Порывы встать и выбить дверь, чтоб пройти, спасти и защитить появлялись каждые пол часа. Благо Трусова сидела рядом с Женей, которая всегда вовремя брала чужую ладошку в свою и сжимала, словно напоминая о реальности. О том, что если Саша так сделает, то это ни к чему не приведет.Беспомощность убивает сильнее.
***
Первое, что Аня помнит, когда она проснулась, это шум в голове. Такой сильный, что хотелось руками себе оторвать уши. Но, чуть привыкнув, она поняла, что это стук ее сердца. Она что умерла? Да нет. Быть такого не может. Что, вот так просто все кончится? От этого даже злиться начать не стыдно, ведь нет ничего хуже чего-то недоделанного. Особенно, когда ты человек с перфекционизмом или синдромом отличника. В случае Щербаковой это дикая смесь. — Ань, ты меня слышишь? — такой знакомый и нежный голос, который опять словно обнимал, говоря, раздался где-то. Значит не умерла. Хорошо, уже есть плюсы и причины радоваться. Надо бы попытаться ответить, только тело не слушается от слова совсем, не давая пошевелиться или издать хотя бы звук. От попыток заговорить нахлынула усталость. Да такая, будто ее попросили несколько раз подряд прокатать произвольную без передышки. Это уже начало пугать, напоминая о том, что сроки восстановления неутешительные. Щербакова конечно это помнила, но хранила где-то глубоко надежду, что она особенная и сможет избежать подобного. — Попробуй пошевелить пальцами руки, мне важно знать, что ты здесь, — говорит Амелия. Аня уже смогла вспомнить и понять, что происходит, более точно. Операция, точно. И главный вопрос — зрение. Стало жутко. Что, если она сейчас попытается открыть глаза и не увидит ничего? Не лучше ли тогда глаза и вовсе не открывать? Но как тогда жить? В голове стало еще шумнее. Аня глубоко вздохнула и попыталась выполнить просьбу Амелии, кое-как шевеля большим пальцем правой руки. Это отбирало куда больше сил, чем должно было по мнению Щербаковой. — Отлично, теперь ты можешь попробовать открыть глаза, если хочешь… — Шепард замялась. — Мы были предельно аккуратны, но я все равно не уверена. Если у тебя не получится, то я могу самостоятельно проверить твою реакцию зрачков, но сначала хочу дать тебе шанс. Видимо, делать нечего. Открывать глаза все равно пришлось бы рано или поздно. Да и Амелии надо дать понять, как прошла операция. Так старалась убедить себя Аня в том, зачем она открывает глаза и воюет с внутреннем страхом. Ресницы дергаются, веки слишком тяжёлые. Видимо, сейчас все труднее, чем кажется. Не с первой попытки, но веки поднять удается. Глаза по привычке щурятся, словно от ослепительной вспышки света. Но проходит секундная обработка и становится понятно, что это лишь рефлекс.Аня не видит.
***
Очередное утро, которое не начинается с объятий любимого человека. Саше было сложно привыкнуть к такому. Но, к сожалению, суровая вселенная не делала никакие вскидки ни на что. Кофе стало неотъемлемой частью раннего подъема, ведь надо было везде успеть. Все будни стали монотонными. Дом-больница-тренировка-больница-дом. Если же это был выходной, то Трусова все время проводила с Аней. Сегодня был особенный день. Настолько, что Этери разрешила задержаться и опоздать на тренировку. Спустя все то время, что Аня находится в сознании, настал момент усиленного восстановления. Боевой дух был у всех, ведь казалось, что хуже уже некуда. Одна лишь Амелия ходила чернее тучи, понимая, какой ад их ждет впереди. Говорить о нем не хотелось, ведь, скорее всего, не поймут, зачем такие муки. Наверное, только одна Этери Георгиевна смогла бы проникнуться методикой врача. И именно из-за подобных мыслей родителем было запрещено наблюдать. Хоть Ане уже и есть восемнадцать и она сама решает, но перестраховаться нужно. Несмотря на это, ее должен был кто-то поддерживать. Тут уже было проще, Женя с Сашей вызвались приехать в любое время дня и ночи. Женя нервно бьет пальцами руль машины в ожидании Саши на парковке возле ее дома. Рыжеволосая девушка пообещала выйти еще пол часа назад, но что-то явно пошло не по плану. Когда нервы водителя уже собирались покинуть белый свет, из-за двери подъезда показалась знакомая макушка. — Мне следует говорить что-то? — раздраженно выдыхает Медведева вместо приветствия. — Думаю, нет, ведь иначе мы опоздаем, — звонко отвечает Саша и… улыбается? Улыбки на ее лице не было чуть ли не с того самого дня, когда Аня угодила в больницу. А сейчас она вернулась к рыжему чуду. Это заставляет что-то внутри встрепыхнуться. Вроде подобное чувство зовут надеждой. Женя улыбается сама себе под нос, от своей неосведомленности, в плане чувств, и давит на газ. Им нужно в больницу, и как можно скорее. Без них процедура не может начаться, ибо врач четко дала знать, что Ане рядом нужны близкие. Путь до больницы предстоял недолгий, поэтому молчание не успело надоесть. Автомобиль искрился от предвкушения. И вот так заветная парковка уже была в поле зрения. Казалось бы, все, выходи да беги. Тем более они уже самую малость опаздывают, а заставлять Щербакову волноваться не очень правильно, как кажется Саше. Но Жене так не показалось, поэтому по всей машине раздались щелчки, сообщая о блокировки дверей. — Это еще что? — возмущение, нет, даже злость, слышится в голосе младшей. — Тише. Я хочу поговорить, — Женя аккуратно поворачивается, пытаясь поймать чужой взгляд. — Обещай мне, что что бы не случилось сегодня там, ты останешься с ней до конца… — С чего ты это начинаешь? — теперь Трусова и вправду злилась, поэтому перебила Медведеву на полуслове. — Не важно. На выход. Я задержусь, — резко меняется в идеях и настроении, говорит Женя. Саша, шипя себе что-то под нос, покинула машину и направилась к стойке регистрации, дабы получить информацию, где все будет проходить. — Доброе утро. Вы что-то опаздываете. А где вторая? — прерывая попытки добыть информацию, подошла Амелия. — Доброе. Женя задерживается в машине, — игнорируя замечания об опоздании, отвечает Саша. — Ладно. Начнем без нее. Пошли, — разворачивается и начинает отдаляться Шепард. — Ты ей хоть напиши, что мы будем в палате. А то потеряется еще. Трусова не отвечает ничего, но Жене пишет. Ее смущает поведение подруги, которая в последнее время сама не своя. Но мысли и заботы быстро покидают рыжую макушку при виде любимого человека. — Доброе утро, — пытаясь как-то поскорее обойти врача и чмокнуть в щечку любимую, говорит Саша. — И тебе доброе утро, рыжик, — слабо улыбается Аня. Если бы ее спросили сейчас, что бы она хотела больше всего в данный момент, то она бы без сомнений выбрала возможность посмотреть в любимые зеленые омуты. — Голубки, нам пора начинать. Вы все готовы? — стараясь держать серьезное лицо, спрашивает врач. — Напоминаю, если я пойму, что присутствие близких не помогает, я могу их удалить. Фраза почему-то уже не воспринималась, как шутка или мера воздействия на много позволяющих себе девушек. Какая-то серьезность вперемешку с сомнениями витала в палате, заменяю былую атмосферу радости. — Ань, твоя задача будет проста. Надо встать и дойти до стула. После сесть и отдохнуть, — уже полностью сфокусировавшись на пациентке, рассказывает Амелия. — Понимаешь? — Да… — задумчиво протянула Щербакова. — Но есть один момент. — Какой? — удивляется Шепард. — В какой стороне стул? — старается сдержать улыбку от гениальной шутки, по ее мнению, Аня. А другим в комнате смеяться не хочется. Хочется сжимать ладони до синяков от ногтей, хочется кричать до сорванного горла, хочется разбиться о землю. И все от беспомощности, вызванной таким положением. Щербакова это тоже понимает. Понимает слишком хорошо. Понимает слезами ночью, ведь показаться слабой перед близкими не хочется, мол, им и так тяжело. — Сейчас я подаю тебе руку и ты пытаешься встать на ноги, — комментирует все свои действия Амелия, понимая, что пациентке так будет проще сориентироваться. Аня аккуратно приподнимается на руках и уже чувствует слабость, будто ее заставили прогнать свои программы по несколько раз. Но, удачно списав это все на долгое бездействие, девушка кое-как опускает ноги с кровати, пытаясь найти опору в конечностях. Колени начинают дрожать, и если бы не руки врача, то Щербакова бы рухнула, как мешок. — М-мм… — лишь тянет девушка, понимая, что силы покидают ее настолько быстро, что формулировать предложения уже не получается. На место сил приходит адская боль в конечностях. Девушка уже начинает думать, что операция прошла еще хуже, чем должна была, и это все ее последствия. Так и было, Шепард предупреждала, что восстановление покажется адом, но не настолько же. — Давай делать аккуратные шажки, — приятный голос Амелии становится моральной опорой, в то время, как остальное тело физической. Каждое движение начинает отдаваться болью, которая только росла. Аня упустила тот момент, когда ее щеки стали влажными от слез, а с губ то и дело слетали болезненные стоны, которые вот-вот перейдут в вопли. Но, несмотря на это все, она не могла сказать, сколько прошла. И это добивало еще сильнее, ведь могло оказаться, что ни на сантиметр ближе к цели она не стала. — Ты молодец, мы почти на половине, — старается подбодрить врач и очень выразительно смотрит на Сашу, которая встала столбом от такого зрелища и не шевелится. А с каждой секундой становится все хуже и все труднее. Воздух попадает в легкие через раз из-за слез, которые не останавливаются. Крики все громче, а расстояние не меняется. Именно такую ужасную картину видит Женя, входя в палату. — Какого черта?! — срывается с уст Медведевой. — Не вмешивайтесь. Она справится. Мы уже на половине, — сразу обозначает врач. — Я-я больше… не могу-у-у, — сдается Аня. Слишком больно. Слишком сложно. Слишком бессмысленно. Хочется снова оказаться на удобной кровати и без противной боли во всем теле. Подступающая тошнота помогает отвлечься от бесконтрольного водопада из слез. — Мы не можем. Иначе ты не восстановишься… — начинает объяснять Шепард. — К черту такое восстановление. Вы ей хуже делаете! — взрывается Женя. Стоять все сложнее и сложнее. Аня пытается делать рывки, но ощущает, что это лишь миллиметры. Рвотные позывы не проходят. Но сдаваться так быстро не хочется. Ведь есть шанс, что получится снова выйти на лед. С другой стороны, мысли, говорящие, что слепых фигуристов нет и не было, не покидают голову. — Ань, давай, ты сможешь. Мы дойдем, — шепчет Шепард, наклоняясь ближе. С уст срывается лишь болезненный стон. Содержимое желудка все же просится наружу, поэтому Щербакова практически полностью теряет равновесие. Амелия, не ожидавшая этого, начинает понимать, что девушку поймать не успеет, но Женя вовремя подлетает. Саша же просто смотрела на это, стараясь скрыть слезинки в уголках глаз. Понимание всей ситуации ударило под дых слишком сильно. Все тело словно свело. Саша слышит, как Аня в истерике зовет ее, но не может пошевелиться. Страшно, сложно, душно. Хочется выйти подышать, прямо сейчас. Осознание, что любимый человек, может и не вернуться больше, охватывает паникой. Именно так будет оправдываться Трусова, резко сбежавшая. Аня, конечно же, ее простит и скажет, что понимает, что ей не одной нелегко. А Медведева лишь недовольно цокнет языком и даст лишний подзатыльник рыжей, думая о всей ситуации и видя ее слишком хорошо. К сожалению.***
— Жень, зачем нам покупать воздушные шарики именно с таким орнаментом? — уныло интересуется Трусова, которая уже устала бродить вместе со старшей по торговому центру. Сегодня крайне важный день, а такой нервный способ отдохнуть не помогает. Уже прошло не мало времени с операции, и дело подошло к выписке. Физически Аня уже чувствует себя лучше. Но Саша еще помнит, какой ценой было достигнуто столь быстрое восстановление. От одной мысли об этом слезы выступали на глазах. — Аня любит такие шарики, — с огромным возмущением говорит Медведева. — Ты ее девушка или я? — А вот я уже не знаю, — в тон отвечает Трусова, пытаясь поднять хоть как-то настроение. Но контекст всей ситуации сковывал и не давал забыться ни на секунду. А забыться очень хотелось, несмотря на то, что один из самых сложных этапов восстановления был позади. Этот этап был слишком морально трудным для Ани. Полнейшая безнадежность не отпускала, но Саша старалась быть рядом. Но даже ей было трудно, спасало, что в такие моменты на помощь приходила Женя. Медведева смотрела, как растет новое поколение. Она следила за ними и часто была для них «нянькой» с подачи Этери. По началу это раздражало, ведь возиться с кем-то младшим казалось скучно, но вскоре, когда техническая часть этих малышек стала настолько сложной, что глаза из орбит уходили, стало интересно. Разумеется, Женя общалась с ними не только из-за их элементов, ведь позже выяснилось, что они достаточно интересные собеседники. Поэтому при любой травме Медведева была рядом и проходила восстановление с девочками, держа их за ручку. И тут Женя не смогла пройти мимо. Когда она узнала, что Щербакову повезли в больницу, то вернулась в Москву первым рейсом. Она была всегда рядом, приходила каждый день и видела, как сложно давалось Ане восстановление. Особенно невыносимо было наблюдать за лечебной физкультурой. Почти каждый раз все заканчивалось плачевно, ибо лечащий врач была жестка и неумолима. Несмотря на боевой настрой пациентки, нагрузки были слишком велики, было слишком больно, но именно это помогло приблизить день выписки настолько сильно. Сейчас же они таскаются по магазинам чертовски долго в поисках нужных вещей для поздравления с выпиской. Трусова, которая не видела в этом особого смысла, начинала постепенно злиться, отвечая с каждым разом все более раздраженно и раздраженно. — Ты уверена, что ей нужен медведь именно этого пошива? — устало спрашивает Саша, стараясь скрыть раздражение. Оказывается, шарики были лишь разминкой. Потом были вкусняшки, после нормальные продукты в пустующую квартиру, ведь Щербакова уже съехала и наотрез отказывалась возвращаться обратно. Она ж самостоятельная и ничуть не нуждается в посторонней помощи. Именно поэтому Саша уже перевезла свои вещи в новую среду обитания. — Да, Саш. Сколько можно повторять уже? — устало вопрошает Женя. — Да нисколько. Ане ж все равно, — раздраженно; не унимается Трусова. — Что прости? — тут Медведева, откровенно говоря, выпала. — Ты забыла? Она не видит, — шепчет Саша, успокаиваясь. И теперь Медведевой не кажется, что девушка просто канючит. Она понимает, что Трусова до сих пор не смирилась с этим фактом. Она не может принять то, что произошло так быстро. Поверить так просто. Поэтому и говорит всякие глупости. Женя лишь подходит и обнимает, глуша немой крик Саши.***
Первый месяц жизни вместе давался сложно. Тем более из-за продолжения восстановления Ани. Благо Женя приходила почти каждый день и подбадривала. Саша тоже в стороне не оставалась, но ее как-то не хватало. Все чаще и чаще вторая половина кровати пустовала. Щербакова этого не видела, но слишком хорошо чувствовала. Человек, вроде, рядом, а на самом деле нет. — Ты надолго? — как-то спрашивает Аня. — Не очень. Надо по делам съездить, — тянет Саша, обуваясь. Щербакова не отвечает, а лишь разворачивается в сторону спальни, дабы уйти из прихожей, но чуть-чуть промазывается и вписывается лбом в косяк. Трусова подлетает моментально и придерживает девушку, лишь бы та не свалилась на пол. — Будь, аккуратнее, пока меня не будет, — это больше не звучит с прежней заботой, а лишь разит легким раздражением, которое пугает. Слезы сами начинают катиться по щекам, но этого Трусова не видит, даже со стопроцентным зрением, и быстренько, накинув курточку, улетает на свободу, щебеча, что вернется, как можно скорее. Кое-как Аня добирается до спальни и нащупывает телефон. Девушка никогда и не подозревала, что Сири в ее айфоне будет такой полезной, пока не потеряла зрение. Это была буквально единственная адекватная возможность с кем-то связываться, не используя метод «тыкнем-сюда-на-угад-вдруг-попадем». — Слушай, Сири, набери контакт Териолог, — говорит Аня, устраиваясь на кровати поудобнее. — Алло? Что-то случилось? — слышится знакомый голос, ставший уже почти родным. — Особо ничего. Приложилась лбом об косяк, — театральная пауза. — Опять. Щербакова больше старалась не показывать свои страдания насчет потерянной возможности с того дня восстановления, также она запретила кому-либо, кроме врача, участвовать в других подобных упражнениях. Все перетекало в шутки и самоиронию, но и***
Минует еще почти два месяца. Период восстановление затянулся, но главное, что закончился. Сегодня Аня впервые попробует встать на коньки. Мурашки гуляют по телу, олицетворяя предвкушение. Ночью глаза сомкнуть не получается, но разницы Щербакова не видит. Руки сами находят телефон и просят услужливую Сири набрать Жене. Они начали еще чаще общаться. Эта поддержка и ставила Аню на ноги. Что не могло не радовать окружающих. Ведь шансы на возращение Ани росли. Только одна Медведева была чем-то насторожена. Щербакова чувствовала, но не спрашивала. Давала возможность созреть и рассказать самой. А Женя же переживала из-за Саши, которая начала отдалятся. Нет, она, конечно, продолжала помогать Ане, вкладывая колоссальную часть труда в ее восстановление. Но она как будто была не здесь. Разумеется, Женя — не Аня, и она не может предъявить Трусовой за слишком маленькое количество внимания.***
Полгода с выписки, между прочим, важная дата. Именно так Женя аргументировала свой созыв***
Время неподкупно, и Аня этому безумно рада. Ведь все углы перестают быть острыми и уже не так сильно впиваются. Ссора не осталась без следа, и Женя с Сашей не вышли на прежний доверительный круг, но уже не воспринимали друг друга в штыки. Именно поэтому они договорились встретиться сегодня в торговом центре. — Саш, ты готова? — воодушевленно спрашивает Аня, вертя головой в надежде хотя бы направить лицо в сторону любимой. — Да, конечно, — хмуро отвечает Трусова, принимая неизбежное. — Тогда пошли, — снова улыбается Щербакова, надеясь, что ей лишь послышались несчастливые нотки в голосе возлюбленной. Девушки довольно быстро добрались до пункта назначения, настолько, что пришли раньше на полчаса. Поэтому было принято решение спокойно прогуляться, как в старые добрые. Только у Саши это действо энтузиазма не вызывало, ведь лишний раз напоминало об упущениях. Для Ани же это был долгожданный опыт. Ей хотелось чувствовать, что все как раньше. Что ничего не изменилось. Что все по-прежнему и глаза ее видят так же ясно. Наверное, поэтому, окрыленная своими ожиданиями, Щербакова не заметила достаточно сильную смену настроений у своей девушки. — Ань, я в туалет отойду. Постоишь тут? Вдруг Женька придёт, — просит Саша, утыкаясь в разрывающийся от сообщений телефон — Да, без проблем, — стараясь скрыть дрожь в голосе, отвечает Щербакова. Хотя, там даже и скрывать не надо. Саша все равно не заметила бы ничего. Но Аня этого не видит и, наверное, это первый раз, когда все же можно порадоваться отсутствию зрения. Но что-то было не так. Плохое предчувствие не отпускало. Может, потому, что Саши не было ну слишком долго?.. — Да, слушаю, — монотонно бубнит Саша в трубку, принимая входящий звонок, находясь уже почти на подходе к месту встречи. — Что?! — голос в трубке сообщил слишком неприятную новость, которая заставила на пятках развернуться, дабы рвануть в сторону выхода. — Я скоро буду. Трусова слишком обескуражена новой информацией, поэтому вспоминает о брошенной Ане только в машине. Уже поздно разворачиваться и бросаться назад, объясняться. Страх накрывает первой волной, второй же служит отвращение к себе же. Но как можно бросить еще одного близкого человека в беде? А как можно постоянно бросать Аню? Дрожащие руки судорожно пытаются откопать нужный чат. И вот все готово, Жене на телефон должно прийти уведомление о том, что Щербакову надо забрать, а у самой Саши проблемы. В дальнейшем Трусова будет жалеть, что не решилась сразу объяснить всю ситуацию. Но это будет в дальнейшем. На Женин телефон приходит странное сообщение от Саши, они же вроде встретиться должны? Или планы поменялись? Но, вчитавшись в текст, Медведева срывается с места к несчастному пункту назначения возле фонтанчика. Картина, которую ей доводится узреть, не утешающая. Аня теряется в толпе, параллельно пытаясь самостоятельно побороть свои слезы. Чувство беззащитности окутало, но не укрыло ото всех. Девушка выглядит, как брошенный котенок, хотя так оно и есть. Женя не выдерживает все эти метафоры в голове, подлетает и спасает. Подлетает и загребает в свои объятия. Подлетает и шепчет. — Все хорошо, слышишь? — руки прижимают к себе еще сильнее, словно если чуток расслабить конечности, то все, не станет Ани. — Я рядом, тише. Всхлипы продолжаются, но теперь сама Женя может почувствовать, как Щербакова беспомощно цепляется за ее же одежду. И от этого ком в горле образуется, режет изнутри унынием. Глаза сами мокнут, ведь ее девочка этого не заслуживает. Но грусть проходит слишком быстро, уступая место гневу. Злость отдается тряской в руках. Злость на Сашу. На Сашу, которая даже не удосужилась нормально объяснить, какие дела стряслись и куда она так резко рванула. Где-то на затворках сознания голос разума кричал, что нельзя критиковать кого-либо, не понимая всей ситуации. Но каждый Анин всхлип заставлял его уйти куда подальше. — Поехали ко мне, — начиная поглаживать чужую, но при этом такую родную спину, предлагает Женя. — Хотя бы на пару дней. Тебе нужно прийти в себя. А Аня и ответа в голове не находит. Ее только что бросила, вроде как, вторая половинка. А была ли Саша по-настоящему с ней? Вопрос крутился в голове раз за разом, становясь все громче, вытесняя другие мысли, заполняя все свободное пространство. Что-то щелкнуло в груди и не могло отщелкнуть назад. Это напоминало ситуацию, когда спину заклинило и сделать ты ничего не можешь. Надо бы просто отпустить, чтоб легче стало. Именно так думает Щербакова, сидя в Жениной машине, которая двигается в квартиру Ани за вещами. Смысл сопротивляться? Если Саша захочет понять и поговорить, Аня против не будет. Да что там, она бы и сама рада прийти и извинится за все, что угодно. Но только это будет неправильно. Только Женя не позволит. И Аня этому, наверное, даже рада.***
Теперь время не помогает излечить раны, хотя старые и вправду не болят. А, возможно, болят, просто новые перебивают. Желание бороться, которое Аня пыталась в себе взращивать первые пол года, просто завяло. Даже Женя, которая так яро пыталась помочь, перестала справляться. Перестала справлять она уже через неделю совместной жизни. И проблема была не в трудностях ухода. Проблема была в том, что Женя не Саша и никогда ей не была. И смириться с этим фактом отнюдь не просто. Тем более Жене. Тем более, когда медленно и верно влюбляешься в действующую олимпийскую чемпионку. Ну как сказать медленно. Скорее всего просто бесповоротно, безвыходно и безвозвратно. Это когда понимаешь, что другой человек взял свое сердце и отдал. Отдал, но не тебе. А ты просто стоишь, как наблюдатель. И двух слов тебе не связать. Стоишь и смотришь лишь. И прокричать охота, но боишься испортить, сломать. Поэтому лучше всего молчать. Беспроигрышная тактика, как ни крути. Не зря говорят, что молчание ценнее золота, или это не особо сюда подходит? Но не суть. Очередная тренировка подошла к концу. Аня так и не смогла больше повторить своих первых успехов, поэтому не отлипала от бортика. Главный тренер верила, что все исправится. Медведева старалась помочь как могла, но, кажется, тут она была бессильна. — Жень, подойди на пару слов, — крикнула Этери девушке, которая помогала расшнуровать коньки Ане. — Я закончила с коньками, сможешь пройти к раздевалке сама или подождешь? — продолжая сидеть на коленях, спрашивает нежно Женя. — Все в порядке, я дойду, — шепчет Аня, явно догадываясь о теме приватного разговора тренера и Медведевой. — Я недолго, — улыбка слышится в голосе Жени. Аня встает аккуратно; медленно, но вполне успешно направляется в сторону раздевалки. Женя не может нарадоваться такому маленькому прогрессу. Или же хочется попросту переключиться на что-то более простое. На что-то, где не надо думать о том, насколько все плохо на самом деле. Это помогает разгрузиться. — Жень, ты же тоже это видишь, — начинает из далека Этери. — Она перестала бороться. Она потухла, — а дальше тренер без ножа режет. — Да, но она справится. Ей нужно просто немного времени, — вдруг от чего-то Медведевой становится страшно. Страшно, что это все прекратится. Что Аня больше не будет кататься. И не потому что так решит тренер, а потому что сама не захочет. А ведь если задуматься, то все к этому медленно и идет. Голос внутри кричит, что она такого никогда не допустит. Они обязательно справятся, ведь уже столько пути пройдено. — Ты ей сказала о Саше? — и снова Этери отрезвляет, не дает уйти думать о том самом прекрасном будущем. — А что мне ей надо было сказать? — горько усмехается Женя. — Ань, извини, но тут Саша тренерский штаб сменила. К Марку ускакала. И да, это после того, как она тебя бросила одну, ничего нормально не объяснив, — голос переходит на крик. — Так мне надо ей сказать? Да? Слезы в глазах застывают, а колючки в горле. Женя не хотела срываться на тренера, она не должна была. Ей нужно контролировать все свои эмоции, отдаваться полностью другому человеку. Но в этом всем Медведева верно теряла себя, сама того не хотя. — Жень, все хорошо, — говорит Этери, приобнимает девушку, понимая, что ей тоже сейчас нелегко. И где-то там, за дальним бортиком, тихо плачет Аня. Аня, которая не смогла дойти до раздевалки, просто потому что упала и не в состоянии была подняться. Упала и услышала то, что не должна была. Она никогда, даже в своей голове, не могла признать, что Саша ее просто бросила. А ведь сходится. Трусова резко пропала и даже не выяснила, куда же съехала ее девушка. Щербакова была, мать его, ее девушкой! Сейчас это все кажется таким далеким. Слезы высыхают быстрее, чем хотелось бы, их больше выжать не получается, хоть и хочется. Приходит пустота, всепоглощающая такая. Делать нечего, остается лишь раствориться в ней.***
— Почему ты мне не сказала? — спрашивает Аня, нарушая густое молчание в машине. Щербакову нашли почти сразу же. Нашла Женя. Видеть и не надо, чтобы узреть вину в ее лице. Аня не говорила ничего, все было ясно как день. Она узнала то, что от нее пытались скрыть, лишь бы защитить. Пустота начала заполняться гневом. Почему все решили, что она умрет без их помощи? Она, между прочим, имеет право знать об этом. И у неё это право больше, чем у кого-либо. — Я не знала, как сказать, — тихо отвечает Женя, крепче сжимая руль в руках. — Ну твое предложение, высказанное Этери Георгиевне, было ничего такое, — саркастично усмехается Аня, чувствуя себя обманутой и покинутой. — Я просто хотела помочь тебе, защитить, — чуть увереннее звучит оправдание Медведевой. — А я тебя об этом просила? — поворачивается в водительскую сторону Аня, чтобы по лицу было понятно, что нет.***
После того разговора стало легче. Стало легче доверять друг другу. Но не более. Аню начали мучать ночные кошмары и она перебралась спать к Жене, которая всегда обнимала и успокаивала. Медведева же давно смирилась с мешками под глазами и бессонными ночами. Анины крики стали будильником, заменив противное щебетание птиц телефона. — Ань, проснись. Это лишь сон, — очередной раз за ночь трусит младшую Женя. — Саш, не уходи, пожалуйста, — шепчет Щербакова со слезами, текущими по щекам. — Я тут, тут, — шепчет Медведева, прижимая к себе, оставляя попытки разбудить. А Аня хватается за чужую пижаму, как ребенок за мать. И снова душещипательная картина предстает глазам Жени. И теперь та готова отдать все, лишь бы этого больше не видеть. Ведь подобное снова, словно нарочно, напоминает, что она — Женя, но никак не Саша. И это бьет безумно сильно. Настолько, что кричать хочется, а не можется уже. Сон, такой нужный, не приходит. Желания спать тоже уже нет, остается лишь усталость. Женя тихо выбирается из кровати, накидывая на себя плед, лежащий неподалеку. Сейчас домашние тапочки кажутся мягче, чем когда-либо. И вот так, медленно, боясь стать причиной ненужных звуков, Медведева топает на кухню. Стимулом становится новая идея, которая является последним лучом надежды в голове Медведевой. Уже такой излюбленный ночами подоконник ждет, словно знает, что его никогда не бросят и всегда придут. Аккуратно и удобно устроившись, Женя начинает понимать, что чай сейчас был бы как раз кстати. Поэтому, снова поднявшись, девушка включает чайник и тихо, стараясь не греметь посудой, достает любимую чашку. Пакетик чая тонет в кипятке, наверное, Женя теперь понимает, как выглядит со стороны, когда смотрит на Аню. Рука тянется к телефону, который удачно был брошен на кухонном столе еще с вечера. Глаза смотрят на такой знакомый номер. Желание позвонить даже время угомонить не может. И все же большой палец тыкает на такую родную кнопку в лице трубочки, направленной вверх. Контакт «Кот» может не так сильно обрадоваться такому ночному звоночку.***
Команда спасения, как назвала девочек Женя, прибыла на следующий день и начала свою главную операцию. Первое время Аня крайне скептично думала обо всем этом. Но чем дальше заходили ребята, чем***
— А сейчас, на лед приглашается всеми любимая и долгожданная олимпийская чемпионка… — Максим Траньков делает маленькую паузу. — Нет, Алина, ты сегодня уже свое откатала, сиди спокойно. Зал разражается охами да ахами. Неужели новый показательный от Камилы? Хотя на вряд ли, Валиева и так слишком часто выходила на лед, и еще одно выступление было бы перебором. Но тогда кто… Остается ведь только Аня, о которой уже год ничего не слышно. Зал начинает кричать и поддерживать, многие встали со своих мест, чтобы выразить хоть какую-то поддержку, ведь если там действительно участница, которой в списках нет, то встретить нужно подобающе. Саша, которая была в одном из первых рядов очень сильно сжала руку Марка, ибо была не готова к такому. Сам же Марк гладит большим пальцем чужую ладонь, пытаясь успокоить. Трусова начинает прекрасно понимать, как и весь зал, что на льду появится Щербакова. — Прошу, больше шума, — даже Макс уже встал со своей комментаторской позиции. — Потому что эта прекрасная девушка пропала практически на год. Эта девушка завоевала множество титулов в прошлом и завоюет в будущем. — снова пауза, все уже поняли, кто сейчас выйдет на лед. — Прекрасная и неповторимая — Анна Щербакова! Зал гудел и не собирался затихать. Овации и крики заполонили все свободное пространство. Представители Аниной фан группы не отчаивались и приносили хотя бы один плакат на соревнования и кажется сейчас настал их звездный час. Щербакова сильнее сжала ладошку Жени и поехала вперед. Она была рада и чувствовала себя уверенно. А Медведева могла поклясться, что глаза ее горели, и казалось, что ничего абсолютно не менялось. Сделав аккуратный круг за руку с Женей, девушки подъехали к Максу и попросили микрофон. — Я хочу всех поприветствовать и… — договорить Ане не дали овации фанатов, которые ждали очень долго этого момента, — и сказать, что свое новое показательное я буду катать не одна, а вместе с прекрасной Женей Медведевой, — и снова публика удивлена подобному происходящему, да ещё и на шоу Тутберидзе. — А на все вопросы я отвечу после, в дополнение к прочему у меня есть новость. Благодарю за внимание! Аня пытается протянуть микрофон дрожащей рукой, но отдает его чуть левее, где стоит Макс, и практически роняет его. Приходит на помощь Женя, впрочем как и всегда. Она ловко ловит микрофон и отдает его ведущему. Траньков, разумеется, недоумевает, ведь ему, как и всему миру, только предстоит узнать об Анином недуге. Но это будет после. Сейчас есть только номер, который надо откатать. И вот Аня с Женей стоят посередине льда, затаив дыхание. Очень волнительно от чего-то. Песня была выбрана ими двумя, но каждая из девушек слышит свой посыл. Женя готова была задохнуться от нахлынувших чувств. Аня была слишком красива в таком простом платье. Она была слишком живой. Видеть ее такую стало непривычной роскошью. Но музыка не ждет, она играет. Сочится нотами по всему залу. По всему затихшему залу. Ведь практически каждый человек, находящийся на этой ледовой арене, затаил дыхание в ожидании чуда. Многие фанаты сначала не поняли выбор песни, но прошло еще пару секунд и до них дошло, что именно играет. До Саши дошло так же быстро. Марк это понял по боли в своей ладошке от женских ногтей. Парень немного пошипел, но, увидев лицо девушки рядом, осознал, что молчать — один из самых лучших вариантов. Он в какой-то мере чувствовал в этом всем свою вину, хоть мозг и кричал, что ее там и нет. Это была фантомная, непонятная вина. Саша же сама сделала выбор тогда, он не заставлял. Да что там, он не мог. Слезы Саши медленно начали катиться по щекам уже на первом припеве. Песню не узнать было сложно, даже несмотря на то, что она была в странной обработке. Но мозг, который пытался отчаянно переключить тему, сказал, что это нормально, ведь в обычном звучании сия музыка слишком быстрая для фигурного катания. — Это она мне посвящает, да? — шепчет Саша, не ожидая найти ответ в чужих кудряшках. — Да, Саш, — Марк плюет на неудобные сиденья и будущую боль в пояснице и, перекинувшись, обнимает, гладит. — Ты не сможешь вечность от этого бегать. И ведь правда. Кондратюк постоянно об этом говорит, буквально с первого дня. Изначально он вообще слезно умолял Трусову пойти и поговорить, но, узнав весь спектр Сашиных эмоций, оставил это гиблое дело. Все, что ему оставалось, как другу, поддерживать ее решение, даже если оно казалось ему неправильным. Марк хотел сам написать Ане, попытаться наладить контакт, но чего-то испугался. Чего? Сам до конца не понял, наверное, последствий, которые ему так или иначе придется расхлебывать. Вдох, выдох. Святая методика. — Ты пойдешь к ней после шоу, — и голос пестрит твердой сталью. — Если откажешься, я сам пойду ей обо всем рассказывать. А Саша с облегчением выдыхает. Она теперь точно знает, что пойдет. Этот прокат — словно крик Ани обо всем, что происходит. Это действительное отражение всей ситуации. Вернее того, как ее видит Щербакова. И как ей объяснить, что бросили ее не за «некрасивые глаза» — главный вопрос. Номер тем временем подходил к своему логическому завершению. Анины ноги были готовы подкоситься от приятной усталости вперемешку с нервами. Но Женя успела как всегда вовремя и стала чужой опорой. Многие зрители снова встали, а еще большее их количество сопровождало выступление фонариками. — Это был чудесный номер от Анны Щербаковой и Евгении Медведевой, — говорит Макс, уже оказываясь на льду, с ним поговорила Этери Георгиевна и попросила таким образам предоставить микрофон Ане. — А сейчас, как и обещалось, заявление от нашей чемпионки! И даже сейчас Женя не позволила Транькову отдать Ане микрофон. Она аккуратно его забрала и передала девушке, чтобы избежать казусов. Именно в этот момент Максим начал догадываться о происходящем, но старался все отрицать, ведь это было бы слишком ужасно. — Для начала мне бы хотелось поблагодарить всех, кто сегодня пришел сюда. Особенно ребят из моей фан группы, которые не переставали носить плакаты на каждое соревнование, — зал разревелся аплодисментами, а Аня довольно кивнула Жене, которая посоветовала с этого начать. — Но сейчас к новостям. Многие из вас знают, что чуть больше года назад я перенесла серьезную операцию. Все подробности были скрыты по моему желанию. Сейчас я готова перед Вами объясниться, — Щербакова волнуется, микрофон становится резко тяжелым и скользким. — У меня была опухоль мозга, но сейчас все хорошо. Правда при операции были риски, и мы их знали. Вины врачей нет, — снова пауза, сейчас для Ани сказать это сравни снять с себя всю одежду. — Но всегда бывают неудачи. Врачам не получилось сохранить мое зрение. Поэтому сейчас я сообщаю о завершении спортивной карьеры, — быстро заканчивает Аня и отдает микрофон Медведевой, параллельно сообщая о желании убраться отсюда. И вот конец, Щербакова уходит со льда, надевает чехлы, не без Жениной помощи. Все, выступление прошло, надо бы выдохнуть, но что-то не дает покоя. Вернее кто-то. Аня не знает, увидела ли Саша ее прокат, и искренне надеется, что да. А сейчас, она устала. Все эмоции смело приятным холодом льда, поэтому осталось только волнение о реакции фанатов… — Это был очень сильный показательный, — где-то там слышен голос Макса. — А пока мы ждем следующих выступлений, давайте поприветствуем ребят, которые пришли поддержать наших фигуристов. Саша, Марк, помашите ручкой. Вас видно, — смеется ведущий, пока Трусова давит из себя улыбку. И тут мир снова замирает, рушась. С одной стороны так хотелось, чтобы Трусова увидела этот прокат, ведь все вообще замышлялось ради нее. А с другой, чтобы это было не так, ведь если бы этого не было, то на истории можно ставить точку и убирать на полку, в этом виднеется свой шарм. Женя явно увидела замешательство Ани, поэтому приобняла, параллельно ругаясь на «всяких-недалеких-ведущих», что очень смешило Щербакову, но пустоту внутри не заполняло. — Лучше бы слух потеряла, чем зрение, — шутит Аня, но Жене смеяться больше не хочется. Желание Медведевой разыскать Сашу росло. Мирных намерений там и в поминках не было. Но только бы знала она, что Трусова сама скоро придет в раздевалку, к которой они благополучно добрались. Скоро шоу кончится и надо будет хоть как-то отбиться от журналистов, пробиться домой. — Жень, можно я посижу одна? — спрашивает Аня, пытаясь голову повернуть к девушке. А Женя снова натыкается на глаза, такие красивые, но стеклянные. Они больше не узрят красы всего окружающего. Они и сами не станут таким же живыми. Безысходность сковывает цепями по всему телу, ставя замок на шее. Но мысли быстро уходят — Медведева знает, что борются они не зря. Если долго мучаться — что-нибудь получится. — Да, конечно, — улыбается Женя, уходя.***
Ноги с каждым шагом все тяжелее и тяжелее, сейчас кажется, что если б Марк пошел и сам все рассказал, то было бы проще. Можно было бы снова спрятаться и не решать. Ведь так не хотелось, если честно. Не хотелось не от того, что все равно, а от того, что страшно. Вдруг оттолкнет и не примет назад? Да, куда уж. После таких поступков с распростёртыми объятиями мало кто ждет, если честно. Не так уж и далеко виднеется знакомый силуэт — Камила. Саша и с ней перестала общаться, как и со всем тренерским штабом, как и со всей группой, как и с Аней. Было стыдно безумно, но вариантов других не представилось. Лучше уж у своих выпытывать информацию, ведь где же прячется Аня, Трусова, увы, понятия не имеет. — Ками, — окрикивает знакомую Саша. — Не подскажешь, где Анина раздевалка? — спрашивает так сразу, и в мгновенье страшно становится, но от чего-то легко. Валиева же такого настроения явно не разделяет, но к девушке все же подходит. В ее глазах, почти таких же, как и у Щербаковой, но по-своему уникальных, читается злость, обида и что-то еще. Это что-то еще врезается огнем в щеку в виде пощечены. — Ты заслужила, — и не поспоришь даже. — Слева по коридору. Если ей станет еще хуже, то я даже не знаю, что мы с тобой сделаем, — злится крошка Ками, но пускает, ведь правда понимает, что, возможно, так будет лучше. И вот Саша воодушевленно шагает теперь в нужную сторону. Но последний цербер всегда сидит возле входа в подземелье. Наверное, именно так Медведева охраняла Анину раздевалку, так просто сидя и подрабатывая опорой для двери. Страх уже постепенно уступил место уверенности, поэтому шаги казались не такими тяжелыми. — Жень, — говорит Саша, привлекая к себе внимание. — Пусти меня к ней, пожалуйста. Вырываясь из собственных мыслей, Женя направляет взгляд на незваного гостя. Хочется встать, подлететь и ударить посильнее. Накричать, рассказать и высказать все, что наболело, все, о чем Медведева думает, и о Саше в том числе. Но получается лишь кое-как встать, подойдя в притык. Только слова не идут, а руки не поднимаются. Не подчиняется тело. Хочется плакать, и, наверное, это единственное, что действительно получается. Слеза катится, за ней вторая, пытаясь догнать и обогнать. Своеобразные гонки, как кажется Медведевой. Но руки все же поднимаются и хватают Трусову за одежду, фиксируя, заставляя смотреть в глаза. — Если ты еще раз, — шипит Женя, старательно пытаясь взять себя в руки, — еще раз бросишь ее, то ты этого уже не переживешь. Я лично тебя убью, клянусь, — дыхание подводит, а слезы не прекращают обжигать щеки, но голос лишь громче. — Ты ведь даже не представляешь, как ей было больно без тебя. Она… Она же ночью от кошмаров с твоим участием просыпалась. И срать мне хотелось уже на все твои причины… Просто обещай, пожалуйста, не оставлять ее. Ей очень сложно, — конец уже срывается шепотом, и теперь не Женя держит Трусову, а ровно наоборот, ведь Медведева на пол готова осесть и кричать от беспомощности, от отсутствия возможности повлиять на ситуацию. — Жень, Жень, — Саша хватает вроде как свою подругу и пытается не дать ей упасть. — Стой же ты на своих двоих, истеричка, — без доли издевки говорит Трусова, пытаясь хоть как-то разрядить обстановку. — Я знаю, что больше не уйду, — начинает Саша, пытаясь поймать чужой взгляд и, когда получается, продолжает. — Я говорила так же до этого всего. Но Анина потеря зрения помогла мне увидеть мои проблемы и страхи. Я неправильно поступила, пытаясь решить их без помощи Ани, признаю. Но сейчас я в порядке и смогу ей помочь. А тебе, — Саша грустно ухмыляется, — тебе теперь нужно собой заняться, а то потонешь, как я. А Медведева плывет, растекается в чужих руках. Усталость вырывается жалкими всхлипами и, кажется, она смогла понять Сашу. Женя ведь и сама недалеко от этого состояния оказалась. Да, возможно, она бы и не отвернулась от Ани, а лишь как-то выражала свою злость и усталость. Но сам факт возможности причинить боль Щербаковой убивал изнутри. Благо у Трусовой руки-то накаченные, она буквально держала Женю. — Ну все, хватит, — Саша дергает Женю вверх. — Плакать хочешь? Плачь спокойно, но вот хуйней не страдай. Все наладится, и ты в этом помогла. Ты справилась, — продолжает Саша, все же помогая Медведевой встать ровно. — Самое ужасное в этом всем, — тихо начинает Женя, — то, что ты права, — заканчивает, уже смеясь. — Иди уже к ней. Она заждалась. И вот она — заветная дверь — перед носом. Сколько уже Саша об этом мечтала? А об этом — это о чем? Снова начать общаться со своей бывшей-нынешней? Так они вроде общались до ее ухода. Значит Трусова мечтала вернуть ту близость, которая у них была до всей эпопеи. И снова все упирается в ее главную проблему ожиданий. Будущее не всегда бывает таким светлым. Дверь открывается. Аня сидит на стуле перед зеркалом и молчит, она не видит своего отражения, но почти уверенна, что на нее оттуда смотрит разбитая вдребезги девушка. Шум заставляет обернуться, вроде он от двери исходит. Щербакова растерянно пытается хоть как-то повернуться к источнику. А Саша замирает. Замирает и все. Такая незащищенная девушка сидит перед ней и пытается найти дверь. Осознание не то чтобы волной накрывает, оно бьет исподтишка. Аккуратно, но безумно сильно, так, что Трусова пройти дальше не может. Она лишь на колени опускается, слушая как дверь за спиной закрывается, пытаясь понять, как дождь может идти в закрытом помещении? Или как другим образом объяснить мокрые щеки? — Жень, это ты? — неуверенно спрашивает Аня, которой все страшнее и страшнее становилось от тишины после шума. Саша все еще не может шевелиться. Она часто думала перед сном на тему того, какого Ане было, когда Трусова ее оставила в толпе. И кажется, что суровая реальность показала весь ужас ситуации. Думать об этом одно — видеть другое. Дыхание начало сбиваться. Щербакова встает, чуть спотыкаясь, и пытается добраться до двери, явно на ощупь. Но ноги не держат то ли от усталости, то ли от эмоций. Аня падает напротив Саши так же, на колени, и находит чужую руку. Такую теплую и с колечками. Становится понятно сразу все. Руки ползут чуть выше, к плечам, чтобы убедится, что все это правда, что она не ошиблась, что перед ней сидит Саша. И вот уже шея, пальцы добираются до щек. Они влажные и от этого беспокойство окутывает. — Не плачь, пожалуйста, — шепчет Аня. — Только не плачь, все будет хорошо. Саша сейчас только и принимает, что все хорошо будет. Что хватит уже думать об упущениях и бежать от себя и устрашающего будущего. Счастье — оно вот, рядом, сидит на коленях и вытирает слезы. Трусова силы в себе находит руки свои поднять и притянуть девушку в объятия. Самые крепкие на ее памяти. — Прости меня, пожалуйста, — голос такой тихий, что, кажется, самой Саше его не услышать. — Прошу, прости, если сможешь. Я знаю, что не должна была вот так срываться и ехать к Марку тогда, — Трусова морщится от неприятных воспоминаний с другом, но говорить легче становится. — Мне так же внезапно позвонили и сообщили, что он упал и сильно приложился головой. И он был не при чем. Мне нужен был лишь повод, чтобы сбежать, — руки лишь сильнее прижимают Аню к себе, боясь, что девушка начнет вырываться. — Сбежать от будущего, но не от тебя. Мне было страшно. Да и сейчас страшно. Но, пожалуйста, позволь мне снова бояться рядом с тобой. Я больше не уйду, клянусь, — слезы возвращаются с новой силой. — Я буду говорить. Я буду стараться преодолеть себя. Я буду, буду, буду, — говорить все сложнее. — Обещаю, только пусти меня назад… Щербакова тяжело вздыхает, пытаясь самой не заплакать. Эмоции были смешанные, но злиться не получалось, хотя теперь и не хотелось. Вернее, это уже было даже невозможно. Саше тоже было сложно, поэтому злиться было нельзя. Это же попросту неправильно. Аня думала именно так и знала, что простила уже. Простила, но навсегда запомнила. — Все будет хорошо, — теперь Аня притягивает Трусову к себе. — Я тебя не виню, — и не врет ведь.***
— О боже, Женя, аккуратнее, — кричит Саша на всю парковку, видя как Медведева пытается припарковаться в местечко, которое явно ей не по размеру. — Трусова, мне льстит такое обращения к моей персоне, но уважения добавить можно и побольше, — смеется Женя, выглядывая в открытое окно, сдавая назад. Аня смеяться начинает от таких возгласов, еще крепче сжимая чужую ладошку. Уже практически месяц минул с их примирения, но только сейчас было принято решение снова съехаться. Тогда, когда Щербакова была готова к этому. И тогда, когда Саша тоже. Женя пыталась шуточно отпираться и говорить, что не отдаст Анюту, но держать ее была не в праве. Больше не в праве. Сама же Аня смогла понять для себя лишь одну вещь. Что, что бы не произошло, она справится. Одна, не одна. Роли не играет. Аня знает, что сможет. Знает, что справится. Девушка нашла тот самый стержень в себе не во время всего происходящего, а во время спокойной атмосферы примирения. Никогда не поздно. Свобода, которая была найдена, уже никогда не потеряется. И сейчас ей стало страшно все терять. То безразличие, что было, отступило. Потеряв зрение, она захотела жить еще сильнее. — Саш, мы справимся, — Щербакова дергает чужую ладошку, обращая на себя внимание и улыбается, спокойно так. — Обязательно. И я буду рядом, — Саша аккуратно поправляет выбившиеся пряди девушки напротив свободной рукой. — Тогда пошли домой? — зовет Аня. — Пошли, — тянет чужую руку Саша. Женя, которая вышла из машины и смотрела за всей этой постановкой в первых рядах, так же улыбалась. Но доля грусти присутствовала. Сейчас кажется, что она будет рядом всегда и никуда ни за что не уйдет. Надежды и ожидания давно покинули голову Медведевой. Остались лишь чувства. — Ну и чего нос повесила? — раздается звонкий и такой родной голосок за спиной. — Ты как всегда вовремя, кот, — смех, как стало ясно давным-давно — защитная реакция. Медведева поворачивается и видит горящие глаза напротив. Эти глаза излучают такую же любовь, которую Женя видит в зеркале по утрам. И тут до старшей доходит цикличность ситуации. Но при этом Женя знает, что не позволит Камиле испытывать это чувство безответной любви. И она не соврет, если скажет, что тоже любит. Пусть и не сразу. — А? — удивляется Ками. — Я все же сильно опоздала? — Нет, ты как всегда вовремя, — смеется Женя, добавляя, — вовремя, как никогда. — Тогда пошли со мной, — хватает чужую ладошку и переплетает пальцы Валиева. — Куда? — удивляется Женя, но руку чужую хватает. — В наше долго и счастливо, — смеется Камила.Со временем мы начинаем любить нужных людей, даже если изначально это было не так. Всем нужно время в этом мире. Так давайте не будем скупы на него.