Подарок

Мехмед всегда опережал моду на одну ногу вперёд и для своего времени был довольно прогрессивным и решительным в своих действиях. Разузнав о местных традициях других странах о праздновании «Дне Святого Валентина», не мог не поразмышлять на этот счёт. Учитывая различные негативные высказывания, религиозных, слоёв народа Османской Империи можно было бы смело предположить, что люди более близки к непразднованию. Но какая разница, если во главе страны скоро будет стоять Султан Мехмед? Именно поэтому зимние дни для Шехзаде летели с невиданной скоростью, а расчеты и планировки этого дня — казались секундами, в бесконечной каторге занятий. Он мог бы ничего и не устраивать, не тратить длительное время, которое мог бы пустить на дело, однако, все эти старания будут разложены у ног той, чья воля и красота покорила буйное сердце. Казалось, укротить строптивого совсем невозможно, но на неспокойную душу нашлось и своё успокоение. Лале. Минутами ранее он властно и почти раздраженно раздавал приказы своим подчиненным, шипел на тех, кто мешался под ногами и не давал сосредоточиться. А теперь неловко топтается возле дверей в покои Лале-Хатун, которая наверняка ещё не знает о нежданном приходе своего кузена. Он стучит, даже не оставляя мысли на то, что мог беспрекословно пользоваться своей властью и открыть дверь не тратя время на любезности. Через секунду слышится тихое «войдите» и Шехзаде входит. Описать разнообразие эмоций на лице юной девушки одним словом невозможно. На секунду её брови хмурятся, а пунцовые губы поджимаются, что придаёт ей недовольный вид. Однако тут же лицо Лале расслабляется и она позволяет подарить Мехмеду кроткую улыбку. — Здравствуйте, Шехзаде. — Она встаёт с кровати и неловко поправляет платье, переступая с ноги на ногу. Отдаёт ему небольшой поклон. — У вас что-то случилось? — Рад видеть вас в добром здравии, Лале-Хатун. Во дворце вас в последнее время совсем не видно. — Мехмед всем своим видом пытается не показывать то, что хочет скрыть. Если бы у него отсутствовали любые нормы морали, он бы как взбешённый зверь уже накинулся на неё, отрезая пути к отступлению. — Солгу, если не скажу, что не беспокоился за вас. Улыбка Лале расцветает ещё сильней, а на холодном сердце Мехмеда образовывается вмятина от её тепла. — Скоро кончится зима, Шехзаде и я вновь буду показываться свету. На улице сейчас немного холодно, по сравнению с предыдущими годами. Не хочу морозить кожу. — Она мельком глянула в окно, за котором слегка крапал снег. Всё это походило на нелепые отговорки, дабы оправдать своё затворничество. — Не всё же время сидеть в четырёх стенах, как пленница. — Последнее слово он почти выплюнул, наблюдая за сменой выражения лица Лале. — Вы бы не хотели прогуляться со мной? Даже если откажет, он её уговорит. — Я не против. Свежий воздух мне сейчас не помешает. — Она кивнула, намекая на то, что будет собираться. Мехмед спешил покинуть покои, понимая, что план удался. На свой немой вопрос нужно ли Лале позвать Шахи-Хатун, получил лишь отрицательное качание головой. Ну что ж, всего по немного. Спустя какое-то время, а именно около половины час (для Мехмеда это целая вечность), Лале предстала во всей своей естественной красе. В ней почти ничего не изменилось, кроме накинутой на плечи фераджи с соболиным мехом. Женщины удивляли своей натурой. — Пройдемте Лале-Хатун, мне есть, что показать вам. — Он галантно подал ей руку, чтобы начать направлять туда, куда они хотели отправиться. Путь был недолгим, скорее коротким. Хотя, когда Мехмед нашёл это место дорога казалось очень запутанной и длинной, что не могло не радовать. За такой длительный путь, он мог бы поведать Лале множество интересных вещей и поделиться тем, что было бы важно для такой любознательной девушки. Даже чёртова дорога на поляну пронзила самолюбие Мехмеда прямо в сердце! Когда Лале вновь распахнула глаза, увидела перед собой поляну украшенная сотнями или даже тысячами тюльпанами. По телу пробежала дрожь, но совсем не от холода. — Вы замёрзли? — Мехмед спешил расстегнуть свой кафтан, чтобы накинуть его на плечи Лале, но она словно замерла уставившись в пустоту. Тюльпан. Так он называл её в те роковые годы, которые перевернули хрупкое сознание девушки. К горлу подкатила тошнота, захотелось слёзно разрыдаться и просто убежать. Лале мысленно успокаивала себя, уверяя в том, что Мехмед сейчас совсем другой человек и просто ищет повод, чтобы порадовать её. Но неужели такой начитанный и умный мужчина, как он не рассчитал исход и такого похода? — Вы в порядке? — Да.. Просто, здесь очень красиво. — Она проглотила комок слёз и спешила сменить свой обзор на небо. — Я потеряла дар речи. — У меня были такие же впечатления, когда я впервые нашёл это место. — Мехмед пристально наблюдал за тем, как Лале также следила за его лицом, пытаясь подстроиться под его настрой. Из под взора пронзительных карих глаз не ушло и то, что она нервно сглатывает и отводит глаза от роскоши цветов. — У вас неприятные воспоминания от такой картины. Это прозвучало как утверждение. Без упреков, без вопросов. Просто чистое понимание, растекшееся саднящей горькостью во рту. Ресницы Лале мелко дрожат, вены на веках становятся все отчетливее, буквально срываясь на пронзительный крик о том, как сильно она хочет зажмуриться и не вспоминать ничего их тех дней. И возможно на долю секунды в выражении её лица, которое ловит Мехмед, впервые проскальзывает такая огромная степень паники. Быть может… страх? Её глаза-блюдца, как у оленёнка, на этом бесцветном фоне теперь бледного лица кажутся мертвыми, поглощающими. Лишь губы, не потерявшие краски и влажности, ярким пятном радости въедаются и оживляют её выражение. — Присядьте. — Мехмед садится на часть поляны, очищенную от цветов и кивает головой в противоположную справа, чтобы та села рядом с ним. Лале беспрекословно слушается, опуская голову вниз, делая вид, что затоптанная земля намного интересней неописуемой красоты впереди. — Сегодня 14 февраля, праздник именуемый днём всех Влюблённых. О его существовании, вы наверно и не знаете. — Начинает он робко. — Вы дороги мне как любимая кузина, сестра с самым ласковым взглядом. Но если я смею мечтать о таком, то хотел бы, чтобы этот взгляд был только для меня. — Он аккуратно перехватывает запястья девушки. В жизни Шехзаде Мехмеда есть две самые важные для него женщины. Любил ли он свою мать? Безусловно. Впрочем, детство его прошло не так гладко, как хотелось бы представлять. Мать отдала собственную жизнь и все своё здоровье с счастьем, чтобы её собственный сын стал Султаном. А что же сделал этот сын? Опорочил кузину и имя своего отца с матерью. В этом жестоком мире, будучи неспособным к эмпатии, юный Султан едва ли мог надеяться на иное обращение после подобного. Руки его матери тонкие и мозолистые. Такие сильные и большие, как казались Мехмеду в детстве, что способны обхватить целый мир руками и спасти его от всех напастей. Она не прятала свои руки, не прятала лица, пускай и не такого статного, как у других жён Падишаха. Гордо, хоть и жалобно отстаивала себя и своего сына. Руки его кузины, доброй сестры Лале, способной простить даже его, нежные и ласковые для него одного. Лале-Хатун редко дарит ему лучезарную улыбку всякий раз, когда он на неё смотрит. Сердце Мехмеда топит нежностью, и он всегда отвечает благодарным кивком. Он сделает всё, чтобы видеть ее счастливой чаще. — Я хочу, чтобы вы были только моей женщиной. Могу ли я позволить просить вас о таком? Сердце и время замерзло, как в сказке. Словно вся природа ожидала ответа: птицы не пели, цветы не пахли, а солнце больше не пряталось за горизонт. Все вокруг перестало существовать. Сейчас здесь были только Мехмед и Лале. На такие слова, душа Лале начала постепенно разрываться на мелкие частицы, заставляя угомонить сердцебиение. Она медленно придвинулась к Мехмеду, быстро кинула взгляд карамельных глаз из под ресниц. И как можно чувственней и нежнее прикоснулась губами к его щеке. Каким по детски наивным вышел этот жест. Но этого хватило, чтобы Мехмед прижал руку к горящей кожи щеки, где секунду ранее находились губы Лале. — Это мой подарок вам на день всех Влюблённых. Вы ведь говорили, что действия сильнее красноречивых речей? Они мало говорили, больше чувствовали.