Парфюм

      Железный ключ щелкает в скважине и железная дверь потихоньку отворяется, впуская в квартиру подъездный запах перегара — эти подростки курят на высоких этажах слишком часто. Налипший на ботинки снег каплями оттаивает на серую тряпку, служащую для того, чтобы ботинки отмокали после сильного снегопада. Тяжёлый от влаги носок оттягивает конечность от кроссовка, придерживающий подошву за пятку.       В квартире неприятно пахнет чем-то жареным, наверное из вытяжки, расположенной в раскрытой настежь ванной. Сквозняк льется на ноги холодной струйкой и Дима готов поклясться, что ощутил, насколько же пол заинел в этой пустой комнате.       Не думая ставит ботинки на высокую подставку, что, в частности, огромная ошибка — ещё не отстоялись на тряпочке. Куртку неглядя бросает на металлическую перекладину шведской стенки, и с капюшона сыпется набитый почти что доверху снег прямо на паркет. Мокрый шарф летит в сторону раскрытой ванной комнаты, задевая освежители и накидываясь сверху на сухие полотенца, не успевшие нормально просохнуть, из-за чего теперь пахнут сыростью. "Потом" — звучит в голове и он вышагивает из коридора вперёд на кухню.       На кухне пахло уже лучше, чем-то сладким, чем-то особенным. Останавливается лишь на мгновение, отворяя дверку холодильника, пытаясь распознать причину сладких ароматов. Несколько раз глубоко вдыхает, мечет глазами по полкам в дверце холодного аппарата. Лишь несколько банок от кисломолочных продуктов и пустые пачки от нарезанных готовых обедов. Последнее время как-то перестал готовить для себя, легче заказать. Ни единого намека на что-то сладкое, мало того что не любит, так ещё и аллергия достает.       Шарит тяжёлой и костлявой ладонью по металлическим решеткам и ящикам возле морозильного отсека, случайно нащупывая какую-то закрытую упаковку чего-то ужасно калорийного. Хмурит брови, вытаскивает из самого дальнего угла и вертит в руках, в поисках этикетки. Синий свет от холодильника — единственный источник света, позволяющий в кромешной темноте зимнего вечера разглядеть состав готового салата цезаря. Внутри резко щёлкнуло что-то между лопаток, словно давно выбитый позвонок встал на свое место в раздражённом и разбалтанном хряще. Как-то по-особенному печально вздыхает, закидывая в морозильный ящик найденный салат и на глаза почти что накатывает тонкая пленка влаги.       Сегодня как-то пусто в холодильнике, да и не только, между прочим. Окна открыты слишком сильно — зимний мороз трепет серые шторы, так отчаянно непропускающие в квартиру лунный свет. На кухонном столе невероятный порядок — все по своим местам, все так привычно и обыкновенно, что осознание рутинности ситуации немного болезненно плавит мозг. Усталость сковывает мышцы, когда Дима, слыша пищание холодильника из-за его смены температуры и открытой двери, захлопывает дверцу так ничего и не найдя к ужину. Кусает щеку почти что до железного привкуса во рту, когда в голове пролетает мысль открыть чужой салат. Сильно сжимает глаза пару раз, до состояния белых звёздочек, а сладкий аромат чешет ноздри изнутри, напоминая о себе.       Как-то неожиданно нащупывает в голове воспоминание, что запах парфюмерный, как какие-то сладкие духи, однако сам пользуется лишь мужскими одеколонами или иными, по-другому пахнущими, средствами.       Последнюю неделю тяжело спал: все время ворочался, пытаясь найти на холодной двуспальной кровати место и для себя, но холод простыни больно царапает тело. Последнюю неделю в квартире так тихо, что нет места даже для хаотичных мыслей — все слишком одинаковое и однообразное. Утром работа до вечера, вечером сон до утра, перерывы на готовую еду и несколько нервных щелчков пальцами. Выбитые костяшки цокают с громким звуком входя в суставные чашечки пальцев. Старается не вспоминать, не думать, но на первое время тяжеловато.       Погруженная в темноту кухня уже была бесполезной в этом доме, единственная ее польза была в том, что после работы Диме доставляло расставлять по местам раскиданные тетрадки и продукты, которые, наверное, были предназначены для готовки. Сейчас не осталось ничего, никого, кто мог бы раскидать всю это обыденную чернь, чтобы Дима хоть как-то себя занял.       Холодный паркет цепляется щепкой за носок, словно пытаясь остановить Диму от побега самого себя, но тот лишь дёрнул коленкой, освобождая носок от щепки, теперь уже с мелкой дыркой. Почти что бежит в свою комнату, которая теперь, вроде бы, находилась во всем доме, но все равно непривычно было называть всю квартиру — лишь его пространством. Белое одеяло, накинутое сверху осталось таким же, каким Дима оставлял его с самого утра, хотя обычно оно все скомкано в какое-то гнездо для серого вислоухого кота. Сейчас на кровати ни намека на гнездо или кота, давно Дима не видел беспорядка в его комнате, обычно такими вещами занимался Андрей.       Останавливает себя на полуслове, сам останавливаясь посреди темной комнаты, ненавидя собственные мысли, ругая за собственные слова, но в голове как-то само рождается одно из миллиона прошлых воспоминаний, настолько недавних, что комната ещё пахла зимой.       Вспоминает, как громко смеётся Андрей, когда Дима откидывает свой рюкзак в непонятно какую сторону и щекочет его, до такой степени, что тот падает на белое одеяло и почти что плавится в нем. Просит прекратить через смех, но Дима лишь заваливается сверху, отчаянно громко высмеивая его положение, язвительно делая замечания, но, похоже теряет контроль, когда Андрей отпихивает его ногой и сам начинает атаковать. Кровать превращается в какое-то месиво из скомканных простыней, одеяла и подушек, которые теперь служили отличным оружием.       Отворачивает голову к окну, лишь когда в сознании проплывает неуютный в данный момент отрезок, когда тот прижимается к нему губами. Сильно сжимая веки вновь, мечтает поскорее пройти этот тяжёлый период. К психологу идти отказывается, хотя многие советовали, он сам не свой последнее время. Вялый, усталый, постоянно работает до самого вечера без выходных, даже воскресенье забито по графикам. Выглядит так, словно он делает всё, лишь бы не возвращаться в дом, который отчаянно пропах запахом горячей еды, кошки и сладкого парфюма... Точно. — Перестань, - говорит в пустоту, словно кто-то может услышать, словно кто-то может ответить. Уткнуться в руку мягкой кошачьей головой или взяться за нее тонкими холодными пальцами. — Перестань, хватит.       Белые стены эхом отражают нескромную просьбу прекратить... Кого? Подушку? Одеяло? Несколько раз хлопает ресницами, чтобы долго ждущие своего момента слезинки выкатились из уголков глаз, но их моментально растирает по лицу Дима, присаживаясь на край кровати.       В темноте не видно порядка, не видно вещей, которых тот мог перекладывать снова и снова от нечего делать. Не было видно белого ковра с принтом чека от икеи, который так часто приходилось вычищать от серых волосков. Не было видно ничего, кроме собственных ног, растворяющихся в кромешной тишине и ночи. Обычно возле стола стоит холодная кружка с кофе, который никогда не допивал до конца Андрей, сейчас же там лишь будильник, выставленный на шесть сорок. Постоянно звонящий почему-то ровно в семь.       Дима позволяет себе минутку слабости, лишь минутку воспоминаний, после того как неожиданно мягко оглядел привыкшими к такой яростной темноте глазами вторую подушку, которую убирать в шкаф отказался, иногда просыпается обнимая ее. Сам никогда не любил такие пружинистые и мягкие подушки, набитые каким-то синтепоном, но в любом случае сейчас было уже все равно.       Позволяет себе минутку слабости, только и всего, утыкаясь в нее лицом, кажется, начиная плакать. Позволяет себе лишь один раз вдохнуть инородный сладкий запах парфюма, кажется, тот же и летал в воздухе. Позволяет несколько раз шмыгнуть носом, но все равно держит себя в узде, отстраняясь от столь важного предмета в данный момент. Не терпит себя таким — раздавленным.       Кулаками растирает по щекам мокрые капли, глубоко вздыхая и приходя в себя. Нужно быть сильным и просто пережить это всё. Нужно быть сильнее, чем заевший в мозг запах сладкого парфюма.       Прячет глаза в сжатых ладонях, опираясь локтями на коленки. Костлявые руки немного болезненно впечатываются в кожу под штанинами, но сейчас так же все равно. Давно же он не плакал, наверное, злился на то, что способен на такую мелочь. А может просто не замечал за собой, насколько у него сильно мокрое лицо, когда он просыпается лицом к потолку — немного мучают кошмары, но сейчас так же плевать.       Медленно ложится спиной на расправленное одеяло и как-то не думая залезает в карман за телефоном, машинально заходя в инстаграмм. Вставляет в поисковую строку давно скопированный никнейм и случайно болезненно громко всхлипывает, когда перед глазами выскакивают чужие фотографии. Из последних у него фото возле какого-то магазина рядом с другими ребятами, которых Дима узнавал совершенно случайно. Фотка возле какого-то стола, похоже, в кафе, а вот ещё одна, возле компьютера, и ещё, и ещё, и ещё. Дима сам не замечает, как начинает просматривать все фотографии, словно проглоченные воспоминания. Листает до тех пор, пока не натыкается на общую фотку, похоже, Андрей забыл удалить ее, ведь раньше совместных фотографий было гораздо больше. Дима на ней подозрительно весело настраивает что-то на компьютере, пока Андрей, широко улыбаясь, указывает пальцем на красную надпись сверху "СТРИ-И-ИМ НА ТВИЧЕ!" и у Димы щёлкнули позвонки снова. Снова. Снова.       Опять пытается успокоить организм, но, похоже, уже поздно. Как-то сам хнычет, пытаясь проговорить лишь одно слово "хватит", но выходит неочень умело. Глаза щиплет от того, насколько долго он сдерживал слезы, а в лёгкие подло закрадывается запах чужого парфюма. Его личное проклятье.