Комната

Цзюнь У всю жизнь верил, что у него нет соулмейта. Родился один, идёт по жизни один, и помрет один. Вроде и грустно, но… Его жизнь занимали книги. Разные. От сложной квантовой физики, которую он разбирал в свободное от работы время, до бульварных романов, продающихся в каждом книжном по десять штук. Все просто. Настолько просто, что даже тошно. Но время забить удавалось, про метку тоже удалось забыть. Люди, которые задавали ему вопросы относительно его партнёра, получали молчание и равнодушный взгляд. Цзюнь У верил, что его соулмейт давно мертв. И смирился с этим. В далёкой юности он верил, что встретит своего любимого человека, они будут счастливы, и… Ничего не вышло. Фирма отца рухнула, как карточный домик, мужчина спился, мать подала на развод и отсудила единственного сына. Единственный сын. Она работала в детском саду, часто приводила детей на дом, сидела с ними и учила, пока их родители впахивали в других местах. А Цзюнь У учился. Старшие классы, универ. Друзья покинули его, как только исчезли большие деньги. Когда ему было двадцать пять, умерла и его мама. Не выдержало сердце. Цзюнь У остался один. Он приходил в холодную и пустую квартиру с работы. А он ведь научный сотрудник в фармацевтической компании. Денег много, а куда их тратить? На что? На кого? Квартира служебная, машина служебная, доставка еды берёт не так уж и много, одежда при хорошем уходе служит достаточно долго. Отпуск? Цзюнь У столько раз порывался куда-то уехать, но каждый раз смотрел на буклеты, и тормозил. И метка перестала проявлять себя. Вообще. Пока его не перевели на другой объект. Секретный, военный. К нему приставили молчаливого солдата, который следовал за ним по пятам. Чёрные брюки, берцы, разгрузка, маска и шлем, автомат в руке. Сначала Цзюнь У считал, что это каждый раз новый солдат. Они не представлялись. Никогда. И только со временем он стал понимать, что с ним один и тот же человек. Ритм его шагов, дыхания, и самое главное запах. Мешковатая форма отлично корректировала телосложение, так что нельзя было сказать точно. Но метка на правой ключице начала ныть. Сначала она просто тянула и ныла, мешая работать. Цзюнь У порывался вырезать её скальпелем, но сдержался. Потом она начала кровоточить. Белая рубашка регулярно пачкалась от свежей крови. Он сдавал её в чистку, надевал новую, перевязывал и прятал свой позор. Пока однажды к нему, в его маленькую комнату, не зашёл тот самый охранник. Хуа Чэн не помнил того, что было до детского дома. Лишь цветные пятна, которые так и остались в его памяти. Потом был детский дом. В один вечер его забрали в комнату с мягкими стенами и что-то ввели в шею. Что-то, что отключило его эмоции. С того дня его тренировали. Не только его, но и кучу других ребят. Их учили убивать, идти в бой без страха и сожаления, без жалости к врагу. Они побывали во многих местах, устраняя следы биологического терроризма, убивая свидетелей, заметая хвосты. Идеальные солдаты без жалости и страха. Идеальные солдаты, которые могут осуществлять свои функции без желания личной выгоды. Пока Хуа Чэна не приставили следить за одним учёным. Таких он повидал слишком много, чтобы их запоминать. Но у него болезненно отзывалась метка. Он и думать про неё забыл, игнорируя факт существования такой мелочи. Она не мешала ему жить. Оказывается, что у него есть соулмейт. Часть его души. Ему с самого детства говорили, что души у него нет. Единственное, на что он способен – убивать и выполнять приказы. А еще ему говорили, что он уродлив. И его метка таки заныла. Заныла, заболела и закровила, но при этом нещадно тянула. Хуа Чэн выматерился, стоя под горячими струями воды. У них душевая общая. Целая куча таких же солдат, как и он. Слишком много, они похожи и разные одновременно. У каждого свои цифры на запястье. После того, как метка дала о себе знать, он захотел вырезать со своей руки эти несчастные цифры, выгрызть их зубами. А ещё ему хотелось поцеловать Цзюнь У. Прижать к себе, опустить руки без амуниции на его щеки и поцеловать. Поцеловать. Прижать к себе. Прижать ещё ближе, ощутить его своим телом, своими губами. Это были первые сильные чувства, которые испытал Хуа Чэн за столько лет. И они ему начали мешать. Ему снились сны, где он целует его. Целует жадно, много, даже слишком грубо, но он и не умел целоваться, если уж на то пошло. Его никто не учил, девушки у него и не было никогда. Всё, что ему осталось – надеяться на свой опыт, лишь бы... Лишь бы... Хуа Чэн облизывал свои пересохшие губы, когда в очередной раз подошёл к двери Цзюнь У. Рука дрожала, но он набрал код на панели и вошёл в тихую комнату. Цзюнь У как раз надевал свой халат. Один из многих. Но эти чертовы глаза сбивали с толку. Хуа Чэн впервые вошёл в его комнату, хотя мог это сделать в любой момент времени, но сейчас его разрывало между долгом и своими чувствами. – Вам разрешено сюда входить? Хуа Чэн кивнул и снял с себя сначала автомат, потом шлем и маску. Теперь он смотрел на него не через призму очков, а своими глазами. А Цзюнь У подкосились ноги, когда его вечный соглядатай открыл своё лицо. Цзюнь У ожидал чего-то иного. А перед ним был юный красивый парень, но со очень взрослыми глазами. Он едва не рухнул на пол, но его удержали крепкие руки, когда сухие губы накрыли его собственные. Поцелуй неловкий, слишком нежный, но от этого только сильнее, потому что неопытный молодой человек, жадно хотел получить от первого поцелуя всё и сразу. Он жадно вылизывал чужой рот, нежно кусал тонкие губы, никак не получилось насытиться. Слишком много всего. Слишком много за раз. И для Цзюнь У много, потому что на него обрушилось столько неловкой любви, что у него сердце начало биться также быстро-быстро... У него никогда не было девушек, даже парней, у него нет опыта, но есть чувства, которые сейчас вытекали неровным потоком, то сильнее, то слабее, но всё равно сносили, были огненными, горячими. Цзюнь У глотал его огонь, неловко отвечал сам, руками впиваясь в тренированные плечи, желая прижать к себе ещё ближе, сильнее. Но не сейчас, не сегодня. Потому что ещё слишком рано. Сейчас только первый раз... Хуа Чэн с трудом оторвался от него, посмотрел в глаза и оставил ощутимый след на шее. – Ты... Мой, – заявил Хуа Чэн, ему в лицо, глядя в его глаза и тяжело дыша, – Я тебя никогда не оставлю.