***
Соло почти сразу отмечает насколько красив его русский напарник. Высокий рост, широкие плечи, безупречное сложение. Стать и сила. Золотистые волосы и голубые глаза. Наполеону всегда нравились блондинки. И блондины. Последнее, разумеется, его тщательно охраняемая тайна. Не хватало еще, чтобы ЦРУ вздумало подкладывать его под кого-нибудь. К тому же маккартисткие настроения по-прежнему оказывали сильное влияние, в том числе и на секретные службы США. А Наполеона угораздило влюбиться в мужчину, да и к тому же советского агента и коммуниста. Безо всякой надежды на взаимность. Возможно это и к лучшему. Каким бы Соло не был эгоистом, он все же не поставил бы под угрозу жизнь и безопасность дорогого ему человека. Вот такой невеселый каламбур получился бы: «поставить Угрозу под угрозу». И хорошо, что он раздражает Илью. Ведь совсем недавно Соло только тем и развлекался, что доводил Курякина до приступов бешенства. Высмеивал его русский акцент, стиль одежды и навыки разведчика. Ударял и по самому больному. Наполеон со стыдом вспоминает, как при знакомстве с Курякиным оскорблял память его покойных родителей. Что ж. Остается надеяться, что этот эпизод уже несколько сглажен их последующей успешной совместной миссией, а также тем фактом, что Нап вернул Илье отцовские часы. И предложил сжечь тот проклятый диск. Вполне может статься, что тогда их решение предотвратило Третью мировую. Но теперь у U.N.C.L.E новая миссия. На этот раз Уэверли заслал команду в Рио. Поступили данные о новой «крысиной тропе» нацистских преступников, которая пролегает через Бразилию. Для Габи и Ильи это не просто задание, а дело чести. Ну, а Соло, Соло просто постарается уберечь их обоих. Может удастся зажарить еще парочку ублюдков вроде дяди Руди.***
Американский пижон порой ужасно раздражал Курякина. Его лощеный вид, высокомерный тон, его клептоманские наклонности временами доводят Илью до белого каления. И русский разведчик с трудом сдерживается от того, чтобы в бешенстве не разнести все вокруг. Было время когда у Ильи кулаки чесались, чтобы подправить этот безупречный скульптурный профиль. Но это уже в прошлом. Ковбой продолжает действовать на нервы, но совершенно по другой причине. Курякину сложно удержаться от того, чтобы не схватить Соло за ворот накрахмаленной рубашки и не впиться в этот красивый рот жадным поцелуем. А может и прихватить за возмутительно округлый зад. Но в СССР существует отдельная статья за мужеложство. Да и в капиталистической Америке подобные отношения не одобряются. Может в тюрьму и не сажают, но к психиатру точно отведут. Или по-тихому линчуют. Поэтому Илье остается лишь тихо скрипеть зубами, смотря на то, как ничего не подозревающий Нап выходит из душа в одном лишь полотенце. Или зовет их с Габи на пляж. По-кошачьи тянется на шезлонге и просит Курякина намазать ему спину солнцезащитным кремом. Первой обо всем догадывается Габи. Большевик уже не удивляется тому, как эта бесцеремонная девчонка исхитряется в два счета выведывать чужие тайны. Хорошо, что они на одной стороне. Теллер довольно спокойно отнеслась к тому, что между ними с Ильей возможна только дружба. И хотя Курякин не стал ничего объяснять, девушка сама обо всем догадалась. Наверное, Илья очень плохой разведчик. А может это была просто женская интуиция. Позднее Теллер уверяла большевика, что она попала пальцем в небо. И что она не расскажет ковбою, если у Курякина хватит мужества признаться Наполеону самому. Возможно Габи употребила более крепкие выражения, настолько крепкие, что даже у большевика приоткрылся рот. Но время шло, а Илья так и не решился.***
— Ты собираешься что-нибудь предпринять! — громкий голос фройляйн Теллер заставляет Соло подпрыгнуть. И расплескать кофе на новую рубашку. — О чем ты, Габи? Ты меня напугала! — Наполеон ищет салфетку. — Черт, мне нравилась эта рубашка. — Ты ведь известный ловелас, неужели тебе так сложно признаться Илье? — Признаться в чем? — Соло старательно изображает невозмутимость, но Габи не провести. — В том, что ты влюблен в большевика! — девушка явно начинает терять терпение. — Не понимаю о чем ты, — Наполеон пожимает плечами. — Прости, Габи, но мне нужно переодеться. Не могла бы ты выйти? — Ну знаешь что, Соло! Не ожидала от тебя такой трусости и виляния. — Да неужели, — Нап устало трет лоб. — А если даже ты и права? Как ты это себе представляешь? Считаешь, что можно вот так просто одному мужчине пойти и признаться другому в романтических чувствах? Знаешь, Теллер, не хотелось разбивать твои розовые очки, но наш мир устроен несколько иначе. И мне крайне повезло, что за такое уже не вешают. — Значит ты все же признаешь, что испытываешь к большевику чувства! — как и большинство женщин Габи слышит только то, что хочет услышать, игнорируя все остальное. — Я этого не говорил! — Вот что, Нап! Наша жизнь всегда висела и будет висеть на волоске. Ты это знаешь не хуже меня, и, тем не менее, продолжаешь вести себя как малодушный трусливый засранец! О чем ты будешь жалеть, если завтра наступит ядерный апокалипсис? — Боже, Габи! Ну так и быть, твоя взяла! Теллер выжидательно приподнимает бровь. — Да, я испытываю чувства к Илье, я в него влюблен. Довольна? — Осталось только пойти и признаться ему в этом. Ты согласен? — честное слово, Соло готов придушить наглую девчонку своими руками. — Знаешь что! — Что? — девушка невинно хлопает накрашенными ресницами. — Выйди и дай мне переодеться! — А потом ты пойдешь к Илье и признаешься ему. — Если ты успеешь сходить в магазин и купить себе самое элегантное траурное платье. Ведь твой Курякин просто размажет меня по стенке. Хотя нет, можешь и не покупать, хоронить будет нечего. Уверен, что большевик может расщепить меня на атомы. Теллер пожимает плечами и выходит из номера, а Наполеон тем временем достает свежую рубашку.***
Раздается стук в дверь. — Габи, я ведь тебе уже сказал, что Илья меня просто убьет, — Соло даже оборачивается. — А за что я должен тебя убить? — от низкого бархатистого голоса с уже почти неуловимым акцентом у Наполеона по спине пробегают мурашки. — А, это ты, большевик. Знаешь, я давно хотел тебе сказать… — американец спотыкается на полуслове. — Впрочем, неважно. Я забыл тебе сообщить, что поступила новая информация о связном беглых нацистов. И ты не поверишь, но это представитель Ватикана. Илья чуть кивает. Ничего удивительного, в Союзе всегда знали, что Ватикан поддерживал Германию во время войны. Едва ли подобную информацию можно назвать сенсационной. — И это все? Я тут по дороге встретил Габи и она сказала, что ты хотел мне сказать что-то действительно важное. Наполеон отводит взгляд и Илье это совсем не нравится. Соло явно взволнован. Впрочем и Курякину сложно сдерживать эмоции, особенно, когда ковбой так близко, в небрежно застегнутой рубашке. — Дыши, ковбой! Не беспокойся, сегодня у меня нет настроения никого убивать, — шутит большевик. — Давай присядем, — Наполеон указывает на кресло. — Слушай, ковбой, меня сложно чем-либо напугать, но ты заставляешь меня нервничать. — Знаешь, большевик… Нет. Илья. — поправляется Соло. — мы с тобой работаем вместе уже несколько месяцев. — В октябре будет год, — подтверждает его слова Курякин. — И я старался проявлять максимальную честность и открытость, — Илья по-детски фыркает. — Максимально возможную честность и открытость, большевик. Илья. — Допустим, — кивает Курякин. — И сейчас я хотел бы быть честным и открытым с тобой, Илья. Наше сотрудничество началось с конфликта. Ведь для тебя не секрет, что наши страны соперничают и противостоят друг другу. Илья опять согласно кивает, а американец продолжает: — Так вот, несмотря на холодное противостояние наших государств, мое к тебе отношение всегда было очень личным, — У Напа приподнимаются уголки губ. — Было даже время, когда мне хотелось убить тебя, Курякин. Или, по крайней мере, понаблюдать за этим из первых рядов. Оба вспоминают, как Наполеон смотрел за тонущим большевиком и лишь в последнюю минуту, рискуя собственной жизнью, нырнул за ним прямо на грузовике. — Но с какого-то момента все изменилось. Я стал понимать, что ты за человек, Илья. Я стал узнавать тебя. Мне теперь известно, что ты честный и преданный, ты горячо защищаешь свою страну, хотя она и сломала тебе жизнь, изуродовала твое детство и юность. Ты любишь шахматы, но также великолепно играешь на фортепиано. У тебя есть вкус, и даже чувство стиля, хотя последнее не так легко обнаружить. Наполеон тяжело сглатывает, но все же решает продолжает: — В тебе кипят невероятные страсти, но ты способен сохранять здравый холодный рассудок. Ты невероятный, Илья. И я… Я тебя люблю! Наполеон мотает головой. Ему просто необходимо выпить! — У меня есть виски. Тебе налить? Или все же предпочтешь кофе? — Постой, Нап! — Илья останавливает эту суету. Курякин встает со своего кресла и подходит к американцу. Берет его за подбородок и заглядывает в глаза. — Это правда, ковбой? — Да, это правда, Илья. — Хорошо, — по телу Наполеона разливается тепло. — Я тоже тебя люблю. Илья первым решается на робкое прикосновение к губам Соло, очень осторожное и совсем целомудренное. А потом Наполеон перехватывает у него инициативу, углубляя поцелуй. Их языки сталкиваются, но американцу и русскому больше нет нужды соперничать. Их общим на двоих желанием становится стремление доставлять друг другу удовольствие. Илья расстегивает рубашку Соло, оглаживает мускулистый живот. Наполеон в свою очередь запускает руки под рубашку русского. Как же хорошо, что Соло удалось отучить большевика от его любимых водолазок. Американец чуть отстраняется от Курякина, дабы убедиться, в том, что это не сон. Да, это действительно Илья, его неотвратимая угроза, самая сладкая «медовая ловушка». С самыми лакомыми в мире губами, опухшими от его, Напа, поцелуев. Наполеон тянет большевика к себе, не желая отрываться от самого изысканного десерта. Курякин решительно толкает своего напарника в гостиничную кровать. Без особых церемоний выдергивает ремень из шлевок, но внезапно в номер стучат. — Черт! — стонут оба и быстро вскакивают с постели. — О, это я, мальчики, — Теллер входит без стука. — Вас стучаться не учили, фройляйн? — сердито шипит Соло. Но Габи очень сложно пристыдить. Девушка лишь неблаговоспитанно свистит, глядя на своих коллег. Вид у них весьма красноречивый. — Вам нужно поторопиться, мальчики. Уэверли будет здесь через час и он наверняка ждет от нас отчета. Теллер задерживается в дверях. — Я очень рада за вас, парни! Наполеон и Илья хором стонут.