Разговор с братом

Поднимаясь по стёртым ступеням пролётов, она вновь ощущает себя ребёнком. Будто ей снова тринадцать лет, и она возвращается из школы, стараясь угадать, дома Денис или нет, а если дома, то в каком он настроении. В подъезде сильнее обычного воняет табаком — значит, брат дома и, скорее всего, не в духе. Возможно, поругался с женой. Если же перед дверью квартиры её охватывала особенная, мёртвая тишина и пустота, она знала, что внутри никого нет. Это было хуже всего, в пустой квартире находиться не хотелось. Скорей, бросить сумку и на улицу, к друзьям, только бы не завязнуть в густом сиропе одиночества. Кристина стоит у двери, прислушиваясь. Он внутри, но рука не поднимается, чтобы нажать на кнопку звонка. Взгляд падает на стёсанные костяшки кулака. Она уже не ребенок, может постоять за себя. Скоро тридцатник, взрослая баба, нечего нюни пускать, как малолетка. Пластиковая кнопка едва не раскалывается, трещит под ударом. Она не убирает руку, ждёт. Он приближается, это Кристина ощущает так же ясно, как улавливает траекторию мяча на футбольном поле. Их разделяет лишь тонкая железная дверь. Запах перегара бьёт в лицо. Нельзя сказать, что она не ожидала. В их семье принято все проблемы решать алкоголем. Он смотрит. За опухшими веками и привычным прищуром не разглядеть, о чем он сейчас думает. Кривая усмешка режет щёки. А Кристина ждала... чего? Можно уже признаться себе. Раскаяние, стыд, сожаление — ничего этого нет. Насмешливое безразличие, такая же фальшивка, как тот сценарий, что они разыгрывали на проекте. Несколько месяцев не виделись, а Дэн не изменился. Изменилась ли она? Локоны, каблуки, платья — это всё декорации для спектакля под названием «превращение в леди». А что дальше? Стала ли она свободнее, увереннее в себе? Но в то же время внутри каталось огненным шариком жгучее любопытство: что он ей сделает? Теперь, когда они оба выросли. Теперь, когда их отношения обсуждают миллионы людей. Никто не сомневался в самоуверенности Крис, только Дэну всегда удавалось нащупывать её слабые места. И бить больнее... словами, насмешкой. Как же Кристина хотела ударить его там, на проекте, размазывая красную краску по телу бумажного листа, но всё это было не по-настоящему. Настоящее — сейчас. И он — настоящий. Не настолько пьян, а даже не спросит. Неужели забыл их разговор: — Помнишь самое стрёмное, что было между нами в детстве? — Давай потом поговорим. Не по телефону, когда ты приедешь. Вот, она стоит перед ним и не может открыть рот. А второго телефонного разговора будто и не было. Не просил он прощения на всю страну и не говорил, что любит её... Неужели когда-то всё могло быть по-другому? Они могли бы поддерживать друг друга, как настоящие брат и сестра. Если бы она тогда, двадцать лет назад, рассказала обо всем маме... Кристина проходит в кухню. На столе бутылка водки, две стопки, закуска. Он ждал её, это почему-то греет. После проекта она пообещала не пить, но рот пересыхает от жажды. Денис разливает. Не чокаясь, они пьют, каждый в своих мыслях. На трезвую голову разговор не состоится. — Что, опозорилась на всю страну? — начинает Дэн. За что он так её ненавидит? Разве она не прикрывала его как могла? Он не попал ни на один кадр, старые фото не в счёт, — за всё отдувались мать с отцом. А ей каково было рассказывать маме то, что жгло изнутри столько лет? Разве не должен он отвечать за свои поступки, пусть спасибо скажет, что не в тюрьме. — Всем свою сучью натуру показала, пиздолизка! Он уже синий, понимает Кристина. — Перед хуём на колени не встану, так что тебе не обломится! Дэн морщится, будто у него внезапно разболелась голова. Как я могла его бояться, думает Кристина. Он жалкий. Серая щетина и запах, как от бомжа. С настоящим бомжом и то приятнее было общаться, чем с этим ублюдком! Денису ведь даже не стыдно. Внутри него давно всё сгнило. Он даже не человек. — О чём ты думал, а? — Кристина бьёт его сбоку по голове. Это скорее пощёчина, чем настоящий удар. — О чём ты думал, когда делал это? Денис молчит, его лицо опущено, так что глаз не видно. — Отвечай, ублюдок! Крис пинает его по ноге. Хлипкая табуретка перекашивается, скрипит, но не разваливается. Новый удар — по голове. Хорошо, что в них уже по полбутылки водки, и завтра никто ничего не вспомнит. — Ненавижу! Ненавижу тебя! Он глядит снизу вверх, лицо блестит, залитое слезами и кровью из рассеченной губы. Слабак! Мразь! Он может причинять боль только тем, кто слабее его. — Ненавижу тебя, сука! Ты мне жизнь поломал! — А ты мне поломала, сестрёнка! — смеётся. Окровавленный рот щерится в кривой улыбке. Кристина бьёт, не задумываясь. Голова Дениса откидывается назад. Быть не может, чтобы он ей не ответил за такое. Убить не убьёт, да и ладно. Разбитая в кровь рука — о его зубы — болит, но этой боли ей недостаточно. А брат не торопится. Еле шевеля кровавыми губами, шепчет: — Вот ты щас укатишь в свою Москву, а я возьму тут, да повешусь! — его мутные глаза внимательно следят за ней из-под полуприкрытых век. У Кристины всё сжимается внутри. Это самый страшный кошмар, в котором она никогда никому не признаётся: она просыпается, а Дениса больше нет. Но она знает, что будет, если показать свою слабость. Он тут же этим воспользуется. — Давай, сдохни! — выговаривает с издёвкой, — Да ты пиздишь просто! А хоть бы и откинулся. Никто не заплачет! Ты всё проебал, торчок поганый. Ты никому не нужен. Даже сыну своему! Каждое слово бьёт точно в цель. Кристина видит, как он корчится, ему больно, но этого недостаточно. Она уничтожит его, размажет по полу, а после будет топтать это лицо, с наслаждением слушая хруст костей. Будто плотная корочка наста хрустит под сапогами. Дэн сгибается пополам, а потом вдруг хватает её под коленки, дёргая на себя. Кристина падает, не успевая сгруппироваться. Голова с громким стуком ударяется об пол. Рот разрывается в беззвучном крике. Мгновенно всё меняется местами: теперь снаружи тьма, а под веками ослепляющая вспышка света. Этот свет хочется выдавить, выкричать из себя наружу, чтобы он не причинял столько страданий. Она может сколько угодно орать, но тело, поглощенное выживанием, выворачивается на живот и начинает ползти, загребая руками. Тяжесть обрушивается на спину, придавливая к полу. Голос шепчет из тьмы прямо в ухо: — Забыла, кто ты? Так я напомню! Кто научил тебя всему? Крис давно разучилась лить слёзы, но маленькая Кристина внутри зажимает руками уши и заходится в плаче. Мерзкие руки грубо шарят по её телу, причиняя боль. А она мечтает снова оказаться в своём тесном убежище под диваном. Там темно и пыльно, но безопасно. Она может пролежать там несколько часов — до возвращения с работы мамы или до того, пока Денису надоест караулить, и он смотается гулять с пацанами. Получив резкий толчок в спину — так, что голова снова стукается об пол, она не реагирует. Её здесь нет. Кристина там, где никто не достанет. Она в безопасности. В панике Денис тормошит, хлопает по щекам, тащит за руки к дивану. Ей всё равно. Брат что-то бормочет, кричит, уговаривает... Пусть ему будет плохо. Его боль и страх, как сладкая газировка, наполняют её изнутри. Щекочущими пузырьками поднимаются к носу. Кристина боится чихнуть или засмеяться. Дэн замирает... А потом она дёргается, чувствуя прикосновение его рта к своему. Мудак решил сделать ей искусственное дыхание? Солёный вкус заставляет облизнуться. Вкус его крови. И её крови. У них одна кровь. Эта мысль почему-то успокаивает. Слизывая ржавчину с губ, Кристина распахивает глаза и отражается от широких зрачков, окружённых точно такой же, как у неё, серо-голубой радужкой. Правда, одно веко распухло и прикрыто наполовину. Но какое это имеет значение. Они улыбаются друг другу.